Василий. – Одно удивляет…
– Что? – спросил Александр Карлович и заученным жестом потянул из кармана свою знаменитую резную трубку.
– Послушайте! – предложил санитар.
Александр Карлович застыл и обратился в слух, но затих даже ветер.
– Тихо, – удивился Ерохин. – Слишком. Как перед грозой.
– Это у тебя в голове тихо, потому что там Торричеллиева пустота [42].
– Чо? – не поняв слов, удивился Ерохин.
– Успокойся. Это не операбельно. Не засни стоя, сгоришь.
– А чо нам, Тверским бу…
Слова санитара Ерохина неожиданно оборвал вышедший из его груди японский штык. Кровь стала съёживаться, обнажая тусклую сталь. Санитар изумленно посмотрел на лезвие и поднял на врача непонимающие глаза. В следующую секунду изо рта тонкой струйкой потекла тёмная кровь, и Василий рухнул под ноги маленькому японскому рядовому, который даже не перекрывал собою свет от входа в палатку.
Эбергарт мгновенно оценил происходящее и дёрнул за чашку трубки. Из резных стен крепости на мундштуке на свет показался короткий клинок, максимум в четыре пальца длиной. Резкий шаг в сторону, короткий замах – и лезвие, проткнув глаз, вошло в мозг японца. Он дико вскрикнул, схватился пальцами за стальное жало. Бордовая масса с густыми комками потекла по руке и лицу. Дёрнувшись, солдат стал заваливаться набок. Александр Карлович выдернул своё оружие и выскочил в проём палатки.
Молодой японский лейтенант Сиода увидел мужчину в белом халате, сильно забрызганным кровью. Он появился в проёме медицинской палатки с поднятой кровавой рукой. Лейтенанту, конечно, долго вбивали кодекс самурая, но в этот момент сердце дрогнуло, и юноша попятился назад. Белый халат пошёл на него с лицом, лишённым эмоций, высоко подняв кулак, из которого торчал смертельный клык. Руки лейтенанта рефлекторно потянулись к кобуре, но не получалось откинуть клапан. А кровавое чудовище неуклонно надвигалось. Наконец японец сообразил, что ему мешает его же наган. Всё это время он был у него в руках.
Эбергарт успел обнять японца, целясь в сонную артерию, но тут прозвучало несколько выстрелов. Александр Карлович дёрнулся, у него на спине стал расцветать цветок клюквенного цвета, увеличиваясь в размерах. Лейтенант отпрянул, освободившись из объятий, а врач мешковато упал на землю, царапнул её носками ботинок и затих. Сиода оцепенел на пару секунд над убитым, потом его лицо исказил бешённый оскал, и с диким криком: «И-и-и!» – он побежал дальше, развивать наступление своей армии. И не важно, что жертвой этой атаки стал русский прифронтовой госпиталь. Эти люди умели лечить людей, а не убивать их. Так по-военному буднично Александр Карлович Эбергарт, отличный врач и прекрасный человек, застыв на мёрзлой земле, навсегда покинул этот мир.
Май 1905 года. Деревня зулусов
Перед самым рассветом Нствана и ещё трое охотников вернулись в деревню. Удача сопутствовала им, они ели дотащили тушу самца бородатой антилопы гну и бросили её почти в центре площади. Плечи отваливались, а ноги подламывались. Изо всех домиков повыскакивали дети и женщины и началась делёжка, которая быстро переросла в свару. Только вмешательство шамана оборвало визгливые бабьи крики и трескотню детворы. Огромный воин под чутким руководством начал делёж добычи на всех. Голову и внутренности конечно же передали князю. Одомашненный скот служил только для увеличения богатства и для ритуальных событий, поэтому употреблялся в пищу только в случае крайней необходимости.
Нтсвана кое-как доковылял до своего жилища и упал на циновку. Даже младенец не смел нарушить сон главы семьи, особенно после удачной охоты. Жена с обожанием смотрела на кормильца и тихонько накрыла мужа плетёной циновкой. Он, как кусок сочной телятины в бутерброде, спал, лёжа меж двух циновок. Сейчас он был счастлив.
Мпанде благосклонно принял подношение своих подданных, тем более что на самом деле голова антилопы была на редкость большой, а рога – крутыми. Шаман, после одобрительного рыка, унёс добычу в задние комнаты дворца, где принялся её разделывать, чётко определяя, что пойдёт в пищу, а что – на различные культовые поделки.
Прошка возвращался с учебных занятий своего самого опытного лучного подразделения. «Белые герои» прочно вбили ему в голову, что лучший друг – это собственная армия. И он, будучи принцем и наследником, сам занимался повышением её боеспособности. Тем более что официально являлся командующим и, кроме него, такой боевой подготовкой заниматься было некому.
Вутвамини, держа ребёнка за руку, пошла к реке. Надо было помыть циновки, поскольку Франсуа не любил, когда в доме грязно. В душе она ежедневно ждала его возвращения. Её любимый муж никогда не бил её за это, но его глаза делались огромными и злыми. Она так боялась таких моментов, ей хотелось убежать на другой край дома, деревни или земли. Когда смеялся, то она парила среди облаков от счастья. Он ушёл по своим важным делам, уже родился сын, а он всё не возвращается. Она не гневит духов, но очень по нему скучает. По его белой коже, прямым волосам и ласковым, беспокойным рукам. Полы она уже подмела, осталось добавить немного уюта чистыми циновками. Потом она сходит в лес и нарвёт душистых трав. Этому её обучила жена Вани, который в деревне был главным специалистом по привычкам белых героев.
Молодая женщина вышла на берег реки, посадила мальчика на нагретую солнцем землю и бросила в воду циновки. Пока почистила одну, малыш заснул, свернувшись калачиком. Вутвамини бросила вторую, и в этот момент из кустов на том берегу выпало какое-то чудовище. Она онемела от страха, а чудище, упав в воду, стало тянуть к ней руки и улыбаться щербатым ртом.
– Карамелечка, ты не узнаешь своего котика? – прохрипел заросший до глаз человек.
Так её называл только один мужчина на свете!
Обнявшись, они долго катались в ручье. Она прижимала его голову к себе, а он, не стесняясь, плакал у неё на груди. И что-то безостановочно говорил на французском и хватал там и за то, до чего дотягивались лишённые ногтей руки.
Они опомнились, когда во весть голос заголосил маленький смуглый Франсуа.
– Кто это? – спросил белый Франсуа, и она почувствовала, как его тело напряглось.
– Твоя моя сынь! – Жена показала жестом и улыбнулась.
– Сынь?
– Сынь!
– Сынь! Трам-пара-пам! Трам-пара-пам! Спасибо, Господи, за такой подарок в конце пути! Трам-пара-пам-пам-пам! Сын! У меня есть сын! Трам-пара-пам!
И тут Франсуа что-то запел весёлое на французском и, тихо пританцовывая и щёлкая пальцами, двинулся к мальчику. Тот прекратил плакать и, блестя глазёнками, доверчиво слушал. Правда, на руки с первого раза не пошёл. Но это и немудрено. У Франсуа почти не было зубов, а лицо от виска до уголка губ пересекал
