в награду лишь посмертный приговор об изгнании и не вернулся в свою столицу ни при жизни, ни после смерти.
Сегодня Михаила VIII Палеолога помнят главным образом за возвращение Константинополя, хотя в этом мало его заслуги. Он никогда и не был императором-воином; он был прежде всего дипломатом – возможно, самым блестящим из всех родившихся в Византии. Для обеспечения безопасности империи он был готов пожертвовать чем угодно, даже церковью; при этом после его смерти империя находилась в большей безопасности, чем за все предыдущее столетие, а церковь осталась такой же свободной, какой и была. Можно возразить, что ему просто повезло, но то же самое можно сказать о большинстве великих людей – а Михаил VIII Палеолог был великим императором. Как и все великие, он обладал и недостатками. Он был неискренним и двуличным, а в гневе безжалостен и жесток. То, как обошелся с малолетним императором Иоанном Ласкарисом, потрясло всех его современников, в том числе и членов его семьи. И все же мало кто мог бы столь твердой рукой провести империю через один из самых опасных периодов во всей ее истории. Может, ему и повезло, но еще больше повезло его народу, с которым он был рядом именно тогда, когда в нем больше всего нуждались.
Ближайшим потомкам Михаила VIII повезло меньше. В экономическом плане он оставил империю на грани банкротства, а что касается войны, то его постоянная занятость европейскими делами дала туркам и монголам полную свободу действий. Сам он утверждал бы, что не может сражаться одновременно на двух фронтах и что Запад представляет большую опасность, чем Восток; однако большинству думающих византийцев было ясно, что силы ислама по-прежнему выступали гораздо более грозным врагом, чем король Анжу. Если бы столица осталась в Никее, византийское присутствие в Малой Азии сохранило бы равновесие, и в этом смысле возвращение в Константинополь стало почти катастрофой.
Во всем этом не было ничего нового. Византии всегда приходилось смотреть в обе стороны, и каждый достойный василевс оказывался вынужденным сосредоточиться на одной из них. Вряд ли Михаил мог действовать иначе. Если уж и винить кого-то, то других людей, западные государства и прежде всего греческих князьков Балканского полуострова, которые были так ослеплены собственным честолюбием, что не видели не только для себя, но и для всего христианского мира той угрозы, от которой их еще могла бы спасти сильная и единая Византия.
25
Два Андроника
(1282–1341)
Император Андроник II вернулся в Константинополь, полный решимости вновь объявить о независимости православия. Будучи соправителем отца, он вынужденно поддерживал его политику, но всегда ее ненавидел. Он так и не смог забыть, что Михаил умер отлученным от церкви, и не хотел повторить его судьбу; едва вернувшись в столицу, он официально отрекся от своих прежних клятв в верности Риму. Главного сторонника унии патриарха Иоанна Векка лишили сана; окончательно одряхлевшего прежнего патриарха Иосифа принесли на носилках и официально восстановили на патриаршем престоле. Он прожил недолго, и после несколько затянувшегося периода без патриарха Андронику удалось обеспечить избрание на этот пост бывшего отшельника с горы Афон по имени Афанасий. Набожному императору казалось, что аскетизм патриарха – именно то, что нужно для отвлечения церкви от политических дел; священники же считали Афанасия немытым фанатиком во власянице, который желал лишь наказывать их за суетность и богатство. Летом 1293 года делегация главных церковных сановников потребовала его удаления, и в октябре Афанасий подал в отставку – правда, сначала он официально предал своих врагов анафеме.
В следующем году овдовевший император взял в жены одиннадцатилетнюю Иоланду, дочь Вильгельма VII Монферратского. Вильгельм именовал себя королем Фессалоник – этот титул появился во времена Четвертого крестового похода, но теперь он уступил его Андронику, преследуя цель избежать двусмысленности в отношении второго города империи. Андроник знал, что в случае нападения на Фессалоники не сможет прийти на выручку, так как он принял решение максимально сократить свои вооруженные силы.
Трудно поверить, что он так поступил, учитывая, что его азиатские владения почти ежедневно уменьшались. Византия давно полагалась на иностранных наемников, и ошибкой Андроника стало уменьшение их численности до самоубийственно низкого уровня, причем он распустил закаленные полки, заменив их беженцами и скитальцами, чья дешевизна никак не могла компенсировать отсутствие опыта и дисциплины. Флот Андроник вообще упразднил, к восторгу генуэзцев, которые отныне могли потребовать гораздо более высокую плату за свою поддержку. Тем временем турки добрались до Средиземноморья, принялись строить собственный флот и были рады получить квалифицированные советы от тысяч обнищавших моряков, которые обращались к ним в поисках работы.
Турки больше не были разрозненными боевыми соединениями времен расцвета сельджуков. Поражение, нанесенное монголами султану в 1243 году, фактически положило конец его власти в Анатолии; тем временем многие турецкие племена, обратившиеся в бегство при наступлении монголов, в конце концов обосновались на нейтральной полосе вдоль византийской границы, откуда совершали регулярные набеги на территорию империи. Вскоре они стали оправдывать эти набеги джихадом – священной войной против неверных, а оттуда было рукой подать до того, чтобы считать себя гази – воинами веры. К началу XIV века выстояли лишь несколько византийских крепостей – Никея и Никомедия, Сардис и Пруса, Филадельфия и Магнесия – и несколько изолированных портов, таких как Ания и Гераклея на Черном море; всю остальную Анатолию поглотил наплыв турок.
Положение на Западе тоже быстро ухудшалось. Константинополь ликовал, когда в 1285 году умер Карл Анжуйский, оставив трон своему сыну Карлу II, однако вскоре выяснилось, что молодой король нисколько не дружелюбнее отца. В 1291-м – год падения Акры (последнего государства крестоносцев) – он предложил Никифору Эпирскому союзный договор, скрепленный браком между дочерью Никифора Тамарой и сыном Карла II Филиппом. Жених становился сюзереном всех греческих владений Карла и получал титул князя Таранто. В этом безошибочно узнавалась вторая анжуйская угроза Константинополю, которая пока была «величиной лишь в ладонь человеческую» [90].
Тем временем в Сербии появился новый правитель – Стефан Милутин, взошедший на трон под именем Стефан Урош II; он объявил, что поддерживает анжуйцев, заключил союз с Эпиром, объявил войну Византии и сделал столицей Скопье, стратегический опорный пункт, распоряжавшийся дорогой на юг, к Фессалоникам и Северной Греции. Стефан заключил некую форму брака с дочерью Иоанна Дуки Комнина. Союз Сербии и Фессалии угрожал не только Фессалоникам, но и всему пути к Адриатике через Балканский полуостров. В 1297 году Андроник избрал дипломатическое решение проблемы. Узнав, что недавно умерла единственная законная жена Милутина (у него были также две постоянные наложницы, не говоря уже о фессалийской княжне), он предложил ей свою дочь от Иоланды Симониду. Правда, девочке было всего пять лет,
