О том, чтобы приготовить ужин, нечего было и думать, однако каждый из наших ломовиков съел по куску медвежатины, причем они, казалось, находили ее одинаково вкусной что в жареном виде, что в сыром. Я же, как меня ни мучил голод, не смог преодолеть отвращение, внушаемое мне сырым мясом. Поэтому я ограничился тем, что разделил с Луизой ломоть хлеба. Затем я предложил Григорию свою последнюю бутылку водки, но тот отказался в пользу своих товарищей: сказал, что ее надо приберечь для работников.
Луиза, снова проявив свойственное ей присутствие духа, напомнила мне, что у нас имелись два фонаря, которые я посоветовал Ивану прихватить с собой, когда мы пересаживались в сани. Я их тотчас достал и убедился, что они снабжены всеми положенными свечами.
Сообщение Ивана о сокровище, которое мы только что откопали, наши спутники встретили криками радости. Это был, конечно, не костер, способный отпугивать хищных зверей, но все же свет, благодаря которому они по крайней мере не смогут застать нас врасплох. Лампы были повешены на двух шестах, глубоко, надежно воткнутых в снег, и зажжены. Тут же мы с удовлетворением убедились, что их сияния достаточно, чтобы освещать пространство вокруг нашего лагеря шагов на пятьдесят.
Нас было всего десять мужчин. Двое несли караул, взобравшись на повозки, остальные восемь принялись кромсать завал. С двух часов пополудни мороз снова усилился, поэтому снег стал уже достаточно плотным, чтобы можно было прорыть в нем проход, но еще не затвердел настолько, чтобы сделать эту работу такой изнурительной, какой она стала бы пару дней спустя. Я предпочел оказаться в числе работников, так как полагал, что, вынужденный непрестанно двигаться, буду меньше страдать от холода.
Часа три-четыре мы работали довольно спокойно, и вот тут-то нам пригодилась моя водка, которую Григорий, к счастью, приберег. Но около одиннадцати вечера послышался – и так близко! – такой протяжный вой, что мы все замерли на месте. В то же время раздался голос старика Григория, которого мы оставили на часах: он звал нас. Мы бросили свою работу, на три четверти сделанную, кинулись к повозкам, забрались в них. Дюжина волков появилась в пределах видимости уже больше часа назад, но свет наших ламп удерживал их на расстоянии, они не смели приближаться: бродили, как тени, по границе светового круга, то пересекая ее, то растворяясь во мраке. Но потом один из них подошел слишком близко, тогда Григорий и позвал нас: по его рычанию он понял, что эта тварь не преминет подобраться еще ближе.
Признаться, при виде этих кошмарных животных, показавшихся мне как минимум вдвое крупнее их европейских родичей, я в первый момент не испытал особенного прилива храбрости. Тем не менее, положившись на свой карабин, который держал в руке, и пару заряженных пистолетов за поясом, я сохранял самообладание. Все мое оружие было в полном порядке, однако я чувствовал, как у меня на лице, несмотря на мороз, выступает горячий пот.
Наши восемь повозок, как уже было сказано, образовали ограждение в форме полукруга, внутри которого находились лошади, сани и Луиза. Еще их охраняли с одной стороны горная круча, отвесный каменный обрыв высотой более восьмидесяти футов, с другой – завал, образовавший у нас за спиной подобие крепостной стены естественного происхождения. Что до череды повозок, по всей этой линии, как в амбразурах осажденной крепости, стояли вооруженные защитники: у каждого имелись пика, топор и нож, а у нас с Иваном – карабины и по паре пистолетов.
В этом положении мы оставались около получаса: обе стороны озабоченно взвешивали свои силы. Волки, как я уже говорил, маневрировали на границе освещенного круга, то и дело высовываясь в него, словно затем, чтобы набраться смелости, но все же колеблясь. В этой их тактике было неуклюжее простодушие, которое помогало нам свыкнуться с опасностью. Мой первоначальный страх обернулся лихорадочным возбуждением, мне надоела эта ситуация: схватка все не начиналась, а состояние опасности тянулось бесконечно. Наконец один из волков подошел так близко к нам, что я спросил Григория, не следует ли мне послать ему пулю, чтобы заставить его пожалеть о своей дерзости.
– Да, – отвечал он, – но только если вы уверены, что уложите его на месте. Тогда его приятели развлекутся, слопав его, как делают собаки на псарне. Правда, – пробормотал он сквозь зубы, – они вконец осатанеют, когда попробуют крови.
– Право же, – сказал я, – он так подставляется, что я почти уверен: не промахнусь.
– Что ж, тогда стреляйте, – вздохнул Григорий. – Ведь надо с этим кончать.
Он еще не докончил фразы, а выстрел уже грянул, и зверь забился на снегу.
Как и предвидел Григорий, пять или шесть волков, которых мы различали в темноте, как смутные тени, тотчас ринулись в освещенный круг, вцепились в мертвое тело и уволокли его за собой обратно в темноту быстрее, чем я об этом рассказываю.
Но, хотя теперь звери оказались за пределами видимости, их рычание стало настолько громче, что было очевидно: численность стаи возросла. Это и впрямь звучало как призыв к атаке. Прослышав, что здесь добыча, нас обступили все эти животные, рыскавшие в радиусе двух лье отсюда. Наконец рычание прекратилось.
– Слышите наших лошадей? – спросил Григорий.
– Что это с ними?
– Они ржут и бьют копытами. Это значит, что надо быть наготове.
– Но я полагал, что волки ушли, они ведь больше не рычат.
– Нет, просто докушали и облизываются. Эге, да вот и они! Ребята, смотрите в оба!
Действительно, волков восемь-десять, в темноте показавшиеся нам громадными, словно ослы, внезапно выскочили в освещенный круг и без колебаний, без рычания устремились прямо к нам. Вместо того, чтобы попытаться проскользнуть под повозками, они отважно атаковали нас в лоб. Это нападение было быстрее мысли, я едва успел их заметить, как схватка уже завязалась. Но то ли случайно, то ли потому, что они видели, на каком расстоянии убивает выстрел, на мою повозку не прыгнул ни один, так что я мог оценить битву лучше, чем если бы принимал в ней непосредственное участие.
Справа от меня на повозку, которую оборонял Григорий, набросились три волка. Один из них, как только оказался в пределах досягаемости пики старика, был пронзен насквозь, другого я прикончил выстрелом из карабина, так что остался всего один, и я, увидев, что Григорий уже занес над ним топор, больше о нем не беспокоился и повернулся налево – к повозке, на которой был Давыдка.
Там дела шли не так удачно, хотя напали всего два зверя. Ведь Давыдка был, как мы помним, ранен в плечо. Одного из волков он достал пикой, но острие, по-видимому, не задело ни одного жизненно важного органа. Волк вцепился в древко пики и под его зубами оно обломилось, так что у Давыдки в руках осталась всего лишь палка. В то же мгновение второй волк ринулся вперед и уцепился за сбрую, норовя добраться до молодого человека. Я тотчас перепрыгнул со своей повозки к нему и в тот момент, когда Давыдка вытаскивал нож, размозжил его противнику голову выстрелом из пистолета. Второй катался по земле и грыз обломанное древко пики, безуспешно стараясь вытащить ее из раны, откуда она торчала дюймов на шесть-восемь.
