96
В середине дня, проделав немалый путь, я встретился с нашей армией в Куахимальпе. Тот, кто читал историю покорения Нового Света, знает, что Куахимальпа относилась к так называемым «старым» областям. Само название появилось еще до Конкисты, когда этой территорией владели сменявшие одна другую индейские империи, было по происхождению ацтекским и, как уверяла Марина, имело какое-то отношение к деревьям. Скорее всего, так оно и было, ибо горы Лас-Крусес, нависавшие над долиной Мешико, густо поросли лесами. Тут издавна рубили для нужд города древесину, а здешние источники питали акведуки, снабжавшие столицу водой.
Идальго, Альенде и другие генералы заняли гостиницу и прилегавшие к ней здания. Обычно тут останавливались на ночлег пассажиры дилижансов, следовавших через горы из Мехико в Толуку и обратно.
Когда я приблизился к аванпостам нашей армии, небо затянули облака. Свежий, чистый, прохладный воздух взгорий несказанно бодрил. До чего же приятно было после пары дней, проведенных среди запахов городских отбросов, выгребных ям и чадящих очагов, наконец-то вздохнуть полной грудью. Поднявшись на склон, я повернулся в седле и посмотрел на Мехико. И как раз в этот момент, словно нарочно, пробившийся сквозь облака луч солнца вдруг заставил город засиять туманным золотистым свечением, похожим на отражение свечей, горящих на золотом алтаре. Вы прекрасно знаете, что Хуан де Завала сроду не был набожным человеком, однако, клянусь, в мгновения, подобные этому, проникаясь сверхъестественной красотой Божьего мира, я был способен ощутить Его прикосновение.
Мехико стоял на месте разрушенного до основания великого языческого города Теночтитлана, его соборы и резиденция вице-короля находились там, где прежде высились храмы ацтекских богов и дворец Мотекусомы. И вот сейчас я, как когда-то давно первые конкистадоры, со страхом и изумлением издалека взирал на прекрасный город. Я прошел с повстанцами сотни миль, не раз сиживал у лагерных костров, строил с друзьями планы, шпионил для падре и невольно, сам того не желая, проникся заботой о нашей армии и о судьбе революции.
Помню, однажды, когда мы с Ракель обсуждали грозивший обрушиться на Мехико ураган огня и пламени, она рассказала мне древнеегипетскую легенду про птицу Феникс. Про совершенно удивительную птицу, чье пение столь же несказанно прекрасно, как и ее облик. В каждую эпоху живет только одна такая птица, и хотя срок ее жизни исчисляется веками, он тоже рано или поздно подходит к концу. Когда настает время, она сгорает в своем гнезде, сгорает дотла, но из ее пепла рождается новая птица Феникс, которой предназначено жить уже в иную эпоху.
– Смысл этой легенды в том, что из пепла былых цивилизаций восстают новые, – пояснила Ракель. – Большая часть нынешних стран Европы – это бывшие колонии, колонии греков или римлян. Да и здесь, в Новом Свете, индейцы тоже с незапамятных времен сражались друг с другом, но когда одни империи гибли, на их месте возникали новые, которые немногим отличались от предыдущих. Испанцы не только захватили в Америке власть, они уничтожили индейскую цивилизацию, навязав местным жителям свои законы и обычаи. Но сейчас для americanos настало время покончить с испанским владычеством и положить начало новой эпохе.
Я пришпорил Урагана и поскакал дальше, пытаясь отмахнуться от своих страхов. Понятно, конечно, что люди образованные, вроде Ракель, черпающие сведения из мудрых книг, а не познающие жизнь, сидя в седле, как я, знали больше меня. Они понимали: для того, чтобы открыть дорогу americanos, необходимо изгнать испанцев. И не сомневались, что великий город в долине необходимо разрушить до основания, дабы из его развалин и пепла вырос дивный новый мир.
Да ладно, мне-то, в конце концов, не все ли равно? Разве это моя забота? Город Мехико обходился со мной как с грязью, и какое мне дело, если он будет уничтожен?
Так я уговаривал себя, однако всякий раз, когда я думал о судьбе столицы, мне поневоле становилось не по себе.
* * *
Как ни быстро скакал Ураган, но известие о моем возвращении опередило даже его: когда я подъехал к гостинице, которую падре использовал в качестве штаб-квартиры, Марина уже стояла на крыльце, сложив руки на груди и изобразив на лице презрительную мину.
– Ага, стало быть, вице-король тебя не повесил, – приветствовала она меня. – Это вдвойне странно, ведь даже в нашей собственной армии есть офицеры, считающие, что тебе давно пора болтаться на виселице, вместо того чтобы прыгать из одной постели в другую, соблазняя женщин всякими небылицами.
Я соскочил с Урагана, бросил поводья vaquerо, приставленному к офицерским лошадям, и, вкратце объяснив парню, как следует ухаживать за моим скакуном, повернулся к Марине.
– Я тоже соскучился по тебе, прекрасная сеньорита, – промолвил я, взмахнув перед нею шляпой. – Разрешаю тебе наполнить мой желудок, прежде чем удовлетворить иные желания, разыгравшиеся за время моего отсутствия.
– Придется тебе обуздать свое нетерпение. Падре желает видеть тебя немедленно.
Она сжала мою руку, и я ступил на крыльцо.
– Он хочет повидаться с тобой до того, как вернутся его генералы, которые отправились инспектировать артиллерию, – шепнула Марина.
– Ты скучала по мне?
– Только когда ноги по ночам мерзли.
* * *
Падре тепло приветствовал меня и усадил за стол. За кувшином вина я поведал ему обо всем, что удалось увидеть и разузнать в городе. Марина, чтобы умиротворить мой бурчавший от голода желудок, принесла хлеба и солонины, после чего присоединилась к нам за столом.
Терпеливо и внимательно Идальго выслушал мой доклад – полный отчет обо всем увиденном и услышанном. Я решил пока не пересказывать падре сплетни о том, что в нашем лагере могут скрываться готовые нанести удар убийцы, рассудив, что при таком множестве неотложных дел о возможной угрозе собственной жизни он все равно думает в последнюю очередь. По моему разумению, следовало первым делом доложить обстановку в Мехико, а уж потом, на досуге, всерьез поговорить о его собственной безопасности.
– «Война до последнего, не на жизнь, а на смерть», – сказал падре после того, как я закончил. – Именно так ответил генерал Палафокс на требование французского командира сдать Сарагосу.
– Именно, – подтвердил я, – война без пощады, до последнего бойца, до последней капли крови.
– Между прочим, там наравне с мужчинами воевали и женщины. Вспомним хотя бы отважную Марию Агустину, – вставила Марина.
Я кивнул.
– Да, и даже детишки подбирали камни и швыряли их во врагов.
– Война до последнего, – повторил падре, потирая подбородок и глядя мимо меня, за окно, где играли дети. – Да, люди готовы защищать свои дома против захватчиков до последнего вздоха. Отвага моих соотечественников испанцев наполняет мое сердце гордостью, и я жалею лишь об одном: что простые люди в Испании не имеют возможности сами определять свою судьбу. Они бы поняли наше стремление сбросить иго гачупинос.
