– Что это? – спросил я Рогоза. – Или режут кого?
– Нет, – ответил он. – Это волхвы местные народ на требу созывают.
– Чего же они так надрываются? – усмехнулся Просол.
– А ты рожу-то не криви, – урезонил его Ромодан-кормчий. – Всяк по-своему богов славит, и не тебе обычаи чужие осмеивать[20].
– Да я ничего, – стушевался малый.
– Ничего – это место пустое, – сказал кормчий. – Ты когда в город выйдешь, себя блюди, чтоб по поступкам твоим нас хаять не начали.
Пока грузали ладью опорожняли, Стоян нас на берег отпустил. Шумным мне град показался. Стены у Булгара каменные, башни высокие, а ворота широко распахнуты. Время осеннее – время торговое. Со всех концов света купцы товар везут. Торжище здесь Ага-Базар прозывается. Вот по этому базару мы и прошлись.
– Ой, что за лошадь чудная? – Просол глаза от удивления выпучил.
А я, хоть и не робкого десятка, однако от невидали такой за рукоять меча схватился.
– Это животина добрая, – Рогоз нам пояснил. – Верблюдой прозывается. Вишь, горбыль у нее какой? Она в том горбыле воду возит. Потому может по полю дикому целый месяц скакать и поклажу на себе тащить. За то купцы ее и ценят. Да не пужайся ты, – хлопнул он Просола по плечу. – Она же не лягается. Плюнуть может, ну так ты утрешься да дальше пойдешь.
– Чудеса! – не смог сдержать восхищения малой.
– То ли еще будет, – пообещал старик.
И прав Рогоз оказался – на Ака-Базаре чудес хоть отбавляй. Пестро вокруг и многоязыко. От товаров диковинных лавки ломятся, от каменьев и украшений ярких глаза разбегаются, только мне не до чудес базарных. Надо мне было Ильяса Косоглазого найти. Потому я потихоньку от своих отстал и на невольничий рынок отправился.
Пустым оказался рынок.
– Время для торгов не настало еще, – посетовал замухрышка-сторож. – По весне торги начнутся, а пока тихо у нас. Ловцы только по морозу в походы уходят, когда Священная река в лед оденется.
– А Ильяса мне где найти? – спросил я его.
– Косоглазый в домине своей живет. Во-он там, за бараками. А тебе чего от него нужно?
– Так, – отмахнулся я. – Поговорить нужно.
Дом у Ильяса и впрямь большим был, в два этажа и с пристройками. Глиной обмазан, мелом выбелен. Прав сторож – не дом, а домина.
Постучал я в ворота низкие, за тыном кобели забрехали.
– Кого там шайтан принес? – мне из-за двери крикнул неласково.
– Мне Ильяса бы повидать.
– Зачем тебе хозяин?
– Дело у меня к нему выгодное, – отвечаю.
Стихло все за тыном. Я постоял, подождал – никого.
– Чего они там? Вымерли, что ли? – собрался уже через забор лезть.
Слышу, шаги как будто. Точно.
Открылась калитка.
– Заходи, – говорят. – Хозяин принять может.
Зашел я внутрь. На пороге меня двое встретили. Огромадные детины, а лица у них – не приведи Даждьбоже с такими в темном лесу встретиться.
– Оружие есть? – спрашивают.
– Меч вот, – говорю, – да кинжал еще.
– Отдавай.
– Это зачем еще? – удивился я.
– Чтоб хозяину спокойней было.
Отстегнул я меч и кинжал отдал.
– Пойдем, – говорят.
Ильяс Косоглазый не таким уж и косым оказался. Глаза у него обычные, только уж больно колючие.
– Рад повидаться, гость дорогой. Как здоровье, все ли в порядке? – говорит, а на лице улыбка широкая, словно и вправду только и ждал, когда я к нему наведаюсь.
– Хвала Богам, – с поклоном я ему отвечаю. – А у тебя, надеюсь, все ладится?
– Слава Аллаху, все движется, – он мне, а потом в сторонку отступил: – Проходи, присаживайся, угощайся, – жестом широким меня приглашает.
Посреди клети просторной у него ковер дорогой. На ковре подушки расшитые, а меж ними яства всяческие на блюдах дорогих.
– Я уж как-нибудь после хозяина, – ответил я степенно.
Он на подушку уселся, ноги под себя подвернул, ну, и я присел рядышком.
– Я хотел…
– Ты вначале поешь, а потом о деле поговорим, – перебил он меня.
Что ж поделаешь тут? Пришлось согласиться.
Пока ели, о пустяках разговаривали. Он меня про пути-дороги мои пытал: откуда приехал да как добрался? Я ему и рассказал, что издалека со Стояном-купцом мы пришли, мед с патокой да воску духмяного на Ака-Базар привезли. Он меня слушает, а в глаза не глядит, лишь изредка взгляд бросит и отвернется. Ягоду зеленую от грозди отщипнет и жует тихонечко. А взгляд у него цепкий, чувство такое, словно он меня им ощупывает. Выходит, не зря его Косоглазым нарекли.
– А еще тебе Махмуд-ратник велел поклон передать, – закончил я свой рассказ.
– Махмуд? – удивился он. – Жив еще вояка? Не высох?
– Вроде нет, – пожал я плечами.
– А теперь и о деле можно, – увидел он, что я наелся, и разговор ближе к делу направил.
– Слышал я, – говорю ему, – что ты двуногим товаром приторговываешь?
– На все воля Аллаха, – склонил он голову.
– Мне Махмуд говорил, – продолжил я, – будто он тебе полонянок из моей родной земли приводил.
– Было дело, – снова кивнул Ильяс.
– А еще говорил, что среди них была одна, ростом невеликая, – я старался правильно выговаривать слова чужого мне языка, чтобы понял он, о ком речь веду. – Волос у нее светлый, а глаза зеленые, с искоркой карей, сама бойкая и красотой не обделена.
– Как же не помнить, – вдруг скривился он. – Бешеная рабыня. На всех в драку лезла, чуть покупателей у меня не отбила. Никак продать ее не мог.
– Где она? – Я почувствовал, как сердце в груди заухало и кровь в висках застучала.
– Ой, какой прыткий, – пожал плечами Ильяс. – У вас всегда так?
– Как?
– Жить спешат? – Он отщипнул еще ягодку, пожевал ее задумчиво, а потом сказал: – Один мараканский дирхем, чтобы мне лучше вспоминалось.
– Хорошо, – поспешно ответил я, обрадованный, что все обойдется мне так дешево, запустил руку за ворот, вынул из кошеля золотой кругляш и бросил его Ильясу.
Тот поймал деньгу на лету, мельком взглянул на персуну базилевса на желтом металле, попробовал золото на зуб, взвесил на ладони и бросил на меня колючий взгляд.
– Здесь весу на три дирхема, – сказал со знанием дела.
– Бери, – я ему говорю, – все равно других нет, а к менялам идти некогда.
Он поднял глаза к потолку.
– Во имя Аллаха милостивого и милосердного, – сказал.
– Так где же она? – спросил я нетерпеливо.
Он немного помолчал, видно, решил меня помучить, а потом улыбнулся и сказал:
– Шесть дирхемов, чтобы еще лучше освежить мою память.
И еще три золотых кругляша оказались в его руке.
– Так и быть, – сказал он. – Приходи завтра, а я пока пороюсь в моих записях, ведь столько товара проходит через мои руки, что всех не упомнишь.
