наконец офицер.
Он повернулся к зданию вокзала и призывно махнул рукой. С места рысью рванул сотрудник в штатском.
— Снимите обертку, — потребовал второй жандарм при виде ящика.
Борис повиновался без возражений. Все бутылки из темно-зеленого стекла, по три четверти литра, были на месте, каждая в своем гнезде, для пущей целости переложенные соломой. Агент потянул на себя ближайшую к нему, в горлышке плеснулась жидкость. Не став доставать бутылку полностью, чтобы исследовать ее более тщательно, человек из Третьего отделения утвердительно кивнул.
— Скорее, поезд отходит! Следуйте за мной.
Обнимая увесистый ящик и молясь неведомо кому, чтобы не оступиться второпях, Борис припустил за своим спутником. Императорский павильон, был, понятно, не для них. Пришлось трусцой проскакать через зал ожидания третьего класса. На перроне также застыла охрана в форме и штатском. Локомотив впереди состава уже хрипел, шипел и разводил пары.
Один темно-синий вагон, другой такой же… Возле третьего от головы жандарм велел остановиться, в открытую дверь зычно кликнул буфетчика. «Кухня», — понял Борис, державший в уме схему поезда. Через вагон от него охранники выстроились шеренгой поперек перрона.
«Императорский. Так близко! Вот это повезло, он же всегда идет восьмым… Наверное, изменили порядок из-за прицепных», — лихорадочно соображал Борис. В состав действительно должны были добавить по вагону для юного великого князя Сергея Александровича и министров. Богданов так вжился в роль, отведенную ему Платоновым, что действовал и мыслил, как истинный террорист.
— Принимай товар! — оборвал его размышления и расчеты переодетый жандарм.
Буфетчик, рукастый малый, кровь с молоком, виртуозно подхватил винный ящик и растворился с ним в недрах вагона. Паровоз дал гудок. В большом зале главного здания, чьи окна, обращенные на перрон, были распахнуты во всю ширь, оркестр грянул преображенский марш.
— Идемте, идемте, — торопил сопровождающий, трогая Бориса за рукав мундира.
Царский поезд тронулся.
Медведю, томившемуся рядом с оцеплением, немногочисленные минуты показались часами. Напустив на себя равнодушный вид, он дал рысакам овса из хозяйского запаса, обошел экипаж, обстукал колеса с шинами, а сам украдкой кидал по сторонам внимательные взгляды. Опасности не уловил. Служивые глядели перед собой так же спокойно и равнодушно, а для жандармов извозчик перестал существовать. Знакомых лиц на привокзальной площади Медведь тоже не увидел.
Поезд отправился ровно в одиннадцать, как и предупреждал Владыкин. Когда планировали акцию, Кречет предусмотрел даже опоздание царя — правда, не слишком продолжительное, до четверти часа. Это был предел возможного, науку не обманешь. И да, перед взрывом состав должен набрать ход, только тогда разрушение одного вагона точно вызовет опрокидывание остальных. Запал рассчитан на пятьдесят минут, значит прошла половина времени. Всё складывалось, как по графику…
Верный скорым шагом пересек площадь и взобрался на пассажирское место. Медведь тронул вожжи, не мешкая. Отъехав без суеты саженей на сто, гаркнул на вороных и погнал во весь дух обратно к шоссе. Здесь-то сказалось превосходство настоящего лихача над обычным «Ванькой». Лошадей он выбирал наметанным глазом, специально для великого дела, ну а мужик, прилагавшийся к ним… Что ж, мужик погиб за торжество революции. За свободу.
Царское пролетели, как на крыльях, за ним сразу, не сбавляя скорости — деревню Большое Кузьмино, для которой столичный тракт служил основной улицей. Дальше впереди были видны огни Большого Пулкова, действительно крупного и зажиточного села, чьи обитатели никогда не знали крепостного права. Приближаться к его околице не стоило.
Оставив деревню позади, экипаж стал сбавлять ход. Борис, сидевший как на иголках, ощутил прилив тревоги. Всю дорогу он не убирал в карман часы. Длинная стрелка подбиралась к половине двенадцатого, но со стороны железной дороги не раздалось ни малейшего звука, похожего на отдаленный взрыв.
Один из вороных всхрапнул, экипаж дернулся и встал около верстового столба. Слева и справа от шоссе раскинулись засеянные поля, еще правее чернел лесок. Смерклось лишь самую малость, по соседству не было ни души.
— Тут подождем, — пояснил Медведь, слезая с места кучера.
— Сколько ждать? — голос Бориса некстати дрогнул.
— Недолго.
Дорога в этот поздний час пустовала. Ее участок до Пулкова будто вымер, позади тоже не оказалось ни повозки, ни всадника. Когда проскакивали Большое Кузьмино, Борису почудилось какое-то движение сзади, но сейчас он уже сомневался в этом. Григорий Денисович обещал, что за ними будут следить. Успокаивал его? Лукавил? Или Медведь сумел оторваться от агентов? Странное место, в принципе неподходящее для конспиративной встречи. Или не для встречи? Неужели…
— Дай закурить, — попросил Медведь, стоявший возле лошадей.
— У тебя же свои есть, — ответил Борис, чувствуя, как перехватывает дыхание от напряжения.
— Свои на квартире забыл. Не жадничай.
Вынести такое было свыше его сил. Еще и голос напарника показался недобрым. Борис рывком достал револьвер и, взведя курок, направил ствол на Медведя.
В этот миг он понял всё окончательно. Пока неслись во весь опор, Медведь одновременно пытался вслушиваться в призрачную майскую ночь вокруг, твердя про себя, что поезд успел отъехать далеко и взрыва они могут вообще не услышать. А ведь взрыва, пожалуй, и не было…
— Ты чего? — как можно беззаботнее спросил он, даже усмехнулся кривовато.
— Руки подними, — сказал Верный.
Его губы тряслись, но оружие в руке не прыгало. Такой же Верный, как он, Медведь, допустим, Хомяк. Или Таракан. Правильно Кречет его приговорил.
— Подниму, если хочешь. А дальше что?
— Поднимай живо! Кинжал свой не трогай!
Голос предателя сорвался на визг. Похоже, он не знал, что делать потом. Медведь движением рук показал, будто подчиняется, а сам отпрянул влево. Грохнул выстрел, пуля обожгла бок, пройдя по касательной.
Щелк! Пока Верный снова взводил курок, Медведь выдернул из рукава метательный нож. Владению этой штукой он тоже выучился на Балканах. Второй выстрел совпал с броском.
Острый, как бритва, клинок угодил Верному чуть выше галстука. Тот запрокинулся на спину, выронив револьвер. Кони ржали, норовя встать на дыбы. Медведь после тупого удара в плечо ощутил, как плетью обвисла правая рука. Рукав армяка намокал от чего-то горячего и липкого.
Стук в ушах… нет, стук копыт по дороге. Ближе, ближе. Он стиснул зубы, устремился с обочины в поле и сообразил, что
