надежды. У Грека будто что-то оборвалось в груди. Он стиснул зубы, чтобы не застонать в голос, впился ногтями в обивку сиденья. Спустя еще минуту, заставив себя шевелиться, повелительно крикнул мужику:
— Гони в город!
Беда не приходит одна. Исчез Медведь. Грек утром в воскресенье побывал в Кузнечном переулке, но внутрь доходного дома, памятуя наставления брата, соваться не стал. На улице признаков слежки не было видно, и всё же приказ есть приказ.
А еще Кречет вернулся со своей конспиративной встречи мрачнее тучи. Делиться услышанным отказался. Сидел молча в своей комнате, где все лабораторные принадлежности, материалы и реактивы уже были уложены в дорожный сундук. Курил папиросу за папиросой. Потом вышел и сказал:
— Вторая часть откладывается.
— Из-за Медведя? — спросил Грек.
— Нет. Хотя с ним лучше было бы.
По затянувшейся паузе сделалось ясно, что события окончательно приняли дурной оборот.
— Съезжаем?
— Останемся, — ответил старший. — Здесь пока надежно, сюда никто из наших не приходил. Мелькать лишний раз не стоит.
Разговор вроде бы завершился. Кречет повернулся, чтобы уйти обратно в комнату, когда младший решился и бросил вдогон:
— Слушай… может, предупредим кое-кого?
— «Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет…»
— «…революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела», — за него наизусть закончил цитату Грек.
— Сам же всё понимаешь, — старший похлопал его по плечу.
Сегодня ни к чему было идти в министерство. Граф Адлерберг отбыл с государем в действующую армию и уже давно мчался по Варшавской железной дороге. Подполковник Левкович после совместного посещения кондитерской откланялся и, по его словам, собрался уделить время частной жизни. У коллежского советника Платонова частной жизнью назывались редкие часы, когда он не выполнял очередное деликатное поручение министра.
Воротившись от Вольфа и Беранже, Григорий Денисович сменил прогулочный сюртук на мягкий халат и, вытянув ноги, уютно устроился на диванчике в своем домашнем кабинете. Небо над Фонтанкой потемнело, начал накрапывать дождь. Вторая половина мая в Петербурге оказалась переменчивой. Текущее настроение Платонова тоже трудно было назвать безоблачным.
Покушение на императора удалось предотвратить, но сохранялось ощущение незавершенности дела. И не только потому, что так неудачно оборвался след, который вел к Соколовским. По большому счету, Левкович прав: машина сыска возьмет свое, задавит численностью. За нее Григорий Денисович был спокоен. Беспокоили его отдельные факты, не укладывавшиеся в схему просто «акции».
На левой стороне большого листа бумаги, закрепленного поверх чертежного планшета, Платонов карандашом изобразил несколько правильных квадратов. Каждому присвоил название: «Тело», «Открытка», «Банк». Затем возле правого края добавил еще один, который назвал «Вена». Подумал, повертел карандаш в руке и в средней части композиции, в самом низу, дорисовал квадрат под наименованием «Лавка Р».
Последующие раздумья длились дольше. Наконец, над «Лавкой» он вывел три окружности, одну над другой. Внутри нижней написал: «Ящик» и поставил знак вопроса, среднюю украсил чем-то вроде инициалов: «КГМ». Вслух произнес: «Но как добиться?» Поморщил лоб и в третью, верхнюю, вписал букву «П», к ней также присовокупив вопросительный знак. Завершив художественный труд, неподвижно глядел на огонек свечи на столе, потом жирно перечеркнул то, что получилось.
— Всё это, милостивые государи, ясно и без рисования, — подытожил Григорий Денисович.
По пасмурному небу за окном можно было решить, что наступил поздний вечер. В действительности настенные часы пробили пять. Когда отзвучал последний удар, во входную дверь постучали условным стуком.
Веснушчатый помощник Платонова, в плаще до пят и клетчатом кепи, принес с собой запахи улицы и сырости. Его глаза горели охотничьим азартом. Переступив порог, он выдохнул без преамбул:
— Нашли.
Деревянный домишко в конце Покровской улицы на Петербургской стороне был невелик и сер. Построенный давно, без изысков, он потемнел от времени и словно съежился. У домика имелся крохотный палисадник, а позади него, за убогой дощатой оградой — огород. Мелкие окошки были плотно занавешены.
Крытый экипаж медленно проехал мимо, подскакивая на выбоинах. Здесь не фланировала беззаботная публика, как на Невском, да и остальной народ предпочитал не задерживаться. Наблюдение в подобных местах всегда было затруднено.
— Савелий узнал его по карточке с портрета. Зашел к ней в два с четвертью, пробыл всего ничего, потом сходил в мясную лавку на Большом и вернулся домой, — рассказал веснушчатый, пока мчались с Фонтанки.
— Что в лавке взял? — спросил Платонов.
— Кусок говядины на три фунта, мякоть.
— Готовить будут. Значит, не торопятся никуда.
— Проголодались, видать, — хохотнул негласный помощник.
Жилища соседей и сам домишко сейчас не подавали признаков жизни, но Григорий Денисович знал, что «молодцы» обложили убежище террористов, как ловчие зверя.
— Будем брать?
— Нельзя нам самоуправствовать без Третьего отделения, — в голосе Платонова сквозило горькое сожаление. — Савелия награди по первому разряду.
После ужина, прошедшего в тягостном молчании, Кречет засобирался. Утром на встречу с ним явился Староста, теперь должен был прийти Пила. Весточки от него он ждал, еле сдерживая нетерпение. Вдруг им хотя бы тут повезет и можно будет действовать уже завтра. Каждый день, проведенный в столице после провала акции, умножал риск. Все жандармы, все царские псы после минувшей ночи роют землю, как оглашенные.
Им, конечно, не известны их настоящие имена и приметы. Если только нашли того мальчишку от французского ресторана… Хотя он, Кречет, и это учитывал. Далеко от дома Грек выдвигался в фальшивой бороде и парике, по примеру Медведя. Только по своей улице и за покупками ходил без маскировки. А то увидят соседи, нечаянно узнают и донесут городовому.
Домик снимал младший брат по паспорту мещанина из Смоленска. Кречет подселился чуть позже, как бы в гости, и не регистрировался. Выбирался из нынешнего убежища лишь по крайней необходимости. Такая необходимость опять настала: там знают и ждут его одного.
Прощаясь, братья обнялись, как делали всякий раз после истории с Владыкиным. Любое расставание с тех пор могло стать последним. Захлопнув за собой калитку и окинув окрестности взором, Кречет почуял неладное.
Ему сразу не понравился скрюченный нищий у дома напротив, немного наискосок от их убежища. Раньше здесь никогда не сидели ни
