бродяги, ни нищие. И какой, вообще, мог быть улов ближе к девяти вечера на глухой окраине?
Дальше по Покровской, в направлении проспекта, под забором стояла чья-то телега с лошадью. Ее возница делал что-то с колесом или осью, оттуда слышались размеренные удары молотка по металлу. Кречет застыл рядом с калиткой. Расслабленно достал папиросы, закурил. Обильно пуская дым, шарил глазами.
Отблеск линзы в закатном солнце он поймал боковым зрением, когда поворачивал голову справа налево. Сомнений больше не оставалось. В конце улицы — еще один наблюдательный пост.
Не прошло и пяти минут после расставания, как брат влетел обратно в дом. По его лицу Грек прочел самое худшее.
— С собой паспорта и деньги! — приказал Кречет, вбегая в свою комнату и бросаясь к сундуку.
Откинув крышку, он принялся потрошить содержимое. Вытащил пару дымовых шашек, брикет динамита, моток бикфордова шнура. От мотка столовым ножом отхватил кусок длиной дюймов около десяти, приспособил к брикету. Разодрал картонку с патронами.
— Возьми запасные!
— Кто же… — начал было Грек и, к ужасу своему, догадался, не договорив фразу.
— Потом разберемся, если живы будем.
Кречет удостоверился, что всё готово, поджег обе шашки, открыл окно кухни и швырнул их во двор. Динамит уложил на сундук, запалил шнур. Рявкнул:
— Дорогу знаешь! Держись ко мне ближе!
Отдернул занавеску в окне комнаты Грека, локтем высадил стекло и выстрелил в нищего на улице.
Повышенная активность Третьего отделения к добру не привела. Стрельба у дома Соколовских означала, что элемент внезапности был утерян. Штурм никто не планировал — по крайней мере, сию минуту. Мезенцов, экстренно прибывший вслед за своими сотрудниками, как ни странно, воспринял аргументы Платонова и согласился подождать до полуночи. Затем умельцы из числа агентов должны были без шума вскрыть двери, что позволило бы застать террористов спящими. Увы, всё погубило распоряжение шефа жандармов усилить наблюдение, убрав «молодцев».
— Ваши люди могут быть свободны. Задержание и арест — наша прерогатива, — подчеркнул генерал-адъютант.
Никакие разумные доводы Григория Денисовича не возымели эффекта. И вот вместо славы Третье отделение пожинало нечто иное. Трещали выстрелы, из-за забора валил густой белый дым. В довершение всего внутри дома что-то страшно грохнуло, взрывной волной вышибло оконную раму. Агенты в штатском залегли прямо среди луж.
— Сбегут! — крикнул Платонов чуть ли не в самое ухо Левковичу.
Всеволод Романович, в парадном голубом мундире и при орденах вырванный из частной жизни, соскочил с пролетки, которая подъехала к месту боя, и что было сил бросился вперед.
— За мно-ой! — как на поле брани, раскатисто воззвал он.
Взрыв застал Кречета и Грека во дворе. Шашки дымили вовсю, сбивая с толку не только атакующих. Старший из братьев проявил предусмотрительность и насчет экстренного отступления — правда, не столь поспешного. За огородом в заборе, не выше пояса, он заранее подготовил лаз, ведущий на параллельную улицу, откуда можно было попасть на незастроенную пустошь. От серьезной погони уйти тяжело, но чем чёрт не шутит…
Дернувшись сперва не туда, но всё-таки добежав до искомого места, Грек пинком выбил подпиленные доски и согнулся в три погибели, чтобы протиснуться в дыру. Кречет прикрывал его огнем.
— Целься по ногам! Пли! — подал команду Левкович, увлекая за собой жандармов.
Нестройный залп оказался смертельным для младшего Соколовского. Пуля агента Зайцева, который дисциплинированно опустил ствол пониже, попала ему в голову около уха и по диагонали вошла в мозг. Обмякшее тело застряло в заборе, перекрыв лаз.
Старший Соколовский утробно зарычал и вскинул руку с револьвером, ловя на мушку голубой мундир. Ампула с ядом была близко — в воротнике рубахи, и остаться без патронов он не боялся.
Мощный удар в живот сбил его с ног.
Глава двенадцатая
Как на ладони
Домишко на Покровской горел после взрыва. Черный дым относило ветром на запад. Справиться с пламенем без пожарной команды было невозможно, и остатки лаборатории Николая Соколовского постепенно обращались в пепел вместе с непритязательной обстановкой комнат и крошечной кухни. Григорий Денисович и Всеволод Романович стояли на краю истоптанного огорода — вернее, того, что от него осталось.
— Мог и убить меня, если бы не вы, — сказал Левкович.
— Мог и промахнуться, — эхом отозвался Платонов.
— Не скромничайте.
— Знаете, очень давно не стрелял в человека.
Подполковник восхищенно крутнул головой.
— Потрясающая меткость!
— Какое там… — Григорий Денисович с досадой поморщился. — Я ему в руку старался попасть.
— Теперь я ваш должник, — Всеволод Романович церемонно поклонился коллежскому советнику.
В горящих развалинах что-то затрещало, вверх полетели зеленые искры. Сплошная цепь жандармов и городовых не пускала к дому зевак. Мезенцов с его расширенными полномочиями, которые были дарованы ему после попытки цареубийства, подтянул резервы как для небольшого сражения.
Николай Соколовский лежал на каком-то тряпье около трупа младшего брата. Более-менее сведущий в медицине сотрудник Третьего отделения перевязал его рану, остановив кровотечение, но извлечь пулю, конечно, был бессилен. Врача или хотя бы фельдшера во всём этом войске не нашлось. Особо опасный государственный преступник больше не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Его уже обыскали, обнаружив пару поддельных паспортов и тысячу семьсот пятьдесят рублей денег ассигнациями и золотом. Прощупали одежду, нашли и вырезали из воротника рубахи неиспользованную ампулу. Рядом стоял на часах вооруженный жандарм.
— Я попробую поговорить с ним? — тихо спросил Платонов у Левковича.
Подполковник кивнул и показал часовому: отодвинься, мол. Григорий Денисович присел на корточки.
— Николай Васильевич, вы меня слышите?
Он молчал так долго, что Платонов почти утратил надежду. Левкович тоже деликатно удалился, оставив их наедине.
— Николай Васильевич? — повторил коллежский советник.
— А-а, глаза и уши, — послышался слабый голос.
— Виноват, не понял вас.
— Глаза и уши министра двора… Помню, помню, — лежащий человек не шевелился, жили только его глаза. — Владыкин пугал меня вами, а я не поверил. Зря.
— Напрасно вы всё это устроили, — тихо произнес Григорий Денисович. — Нашли, кому подражать. Нечаев никакой не герой.
