– Так, дешёвка. Но если ты добавишь к ним свою накидку, то я вас перевезу.
Эй-Нефер с неохотой сняла накидку, и передала её перевозчику, оставшись едва прикрытой.
– Забирайтесь в лодку, – сказал мужчина. – Только подождите немного, я сбегаю за попутчиком, он тоже хочет перебраться на тот берег.
Он ловко перепрыгнул через борт и быстрыми шагами пошёл на юг. Вскоре он вернулся с другим мужчиной, который, подойдя, внимательно оглядел детей и, мгновенно оказавшись в лодке, крепко схватил обоих своими огромными руками.
– Всё верно, – сказал он. – Мальчишка рыжий, девка косая. И шмотки те, по описанию. Погнали, свою плату ты получишь на месте.
Эй-Нефер опустила голову. Напрасно они теряли время, путая следы и непрерывно оглядываясь, на пути сюда. Пашеду и не думал их преследовать, он просто устроил засаду на переправе.
Мужчина силой уложил на дно лодки Шере и уселся на него. Затем он связал руки Эй-Нефер, после чего проделал ту же процедуру с мальчиком. Поднявшись на ноги, он несколько раз пнул Шере в бок.
– Три дня тут дожидался вас на жаре, высох весь, – и он выругался. – Жаль, что девку запретили трогать, а то бы я покуражился… Давай, поплыли, – махнул он рукой, и перевозчик столкнул лодку в воду.
И вместо направления на Унут, куда стремились Шере с Эй-Нефер, лодка быстро поплыла по течению на север.
1 – Систр – древний ударный музыкальный инструмент. В Древнем Египте использовался в ритуалах, посвящённых богине Хатхор, являясь одним из её символов, наряду с менатом и малахитом.
2 – Боги Огдоады изображались с головами лягушек, а богини – с головами змей. Огдоада входила в пантеон Гермополя (Шмун) и символизировала женское и мужское начало при сотворении мира.
3 – Менат – древний музыкальный инструмент в виде погремушки, символ богини Хатхор. Одновременное звучание систра и мената на церемониях напоминало шорох папируса от ветра.
14. Усадьба Пашеду. 25-22 дня до разлива. Плен
В усадьбе ПашедуЭй-Нефер сразу куда-то увели, а Шере затолкали в подвал и заперли. В подвале было темно, свет проникал сюда только через несколько отдушин, а вскоре и его не стало, так как наступили сумерки, а затем ночь. Пол здесь был земляной, посыпанный песком. Стены подвала были фундаментом дома и состояли из таких же каменных блоков, как и ограда вокруг усадьбы, только отёсаны они были намного хуже, а местами их, видимо, не отёсывали вовсе, и в таких местах стена представляла собой просто бесформенный обломок скалы.
Утром пришёл один из слуг Пашеду, в котором Шере узнал грабителя могил Тайптаха, вставил горящий факел в специальный паз в стене и заставил мальчика лечь на живот. Затем он долго, как показалось Шере, лупил его плёткой по спине. Экзекуция проходила в полной тишине: Шере, сжав зубы, старался не стонать, а его истязатель, казалось, относился к происходящему совершенно бесстрастно, как к работе, закончив которую, он так же молча вышел и закрыл дверь на задвижку.
Спустя какое-то время дверь снова открылась. Шере после наказания не вставал и лежал вниз лицом. О том, что кто-то вошёл, он узнал по скрипу открывающейся двери и звукам тяжёлых шагов по ступеням. Человек спустился вниз, подошёл к Шере и некоторое время стоял рядом, как бы раздумывая. Затем Шере почувствовал сильный удар по рёбрам и от неожиданности вскрикнул.
– Вставай, отродье, хозяин пришёл! – заорал вошедший, и Шере узнал голос Пашеду.
Повернувшись, он в свете факела увидел искажённое злобой лицо своего мучителя.
– Вставай! – потребовал тот ещё раз, и Шере встал на ноги.
– Ты чего это вздумал убегать, дитя обезьяны? – уже негромко, но с той же злобой прошипел Пашеду.
Шере опустил глаза в пол.
– Отвечай, когда хозяин спрашивает!
– Мне надо в Унут, – ответил Шере.
– В Унут? – засмеялся Пашеду. – Нет, придурок, теперь тебе надо туда, куда надо мне, потому что ты мой раб.
Он подошёл и грубым движением поднял голову Шере, а затем размахнулся и ударил его по лицу.
– Я потратил уйму времени и средств, чтобы отыскать вас, паршивцы! Девчонку бить нельзя, её будет трудно продать после этого, а тебя-то поколотить даже нужно! В назидание! Чтобы и думать не смел о том, чтобы сбежать!
Шере подумал, что хорошо, что хотя бы Эй-Нефер не бьют и тут же упал от сильного удара в грудь. От боли перехватило дыхание, и он, открыв рот, пытался вдохнуть недостающий воздух.
Пашеду, выкрикивая ругательства, несколько раз пнул его, уже лежащего а потом сказал:
– Если убежишь ещё раз, поймаю и вырву оба глаза! Понял, ублюдок?
Шере кивнул головой. Пашеду пнул его ещё раз, но уже не сильно, и направился к выходу. Стоя в дверях, он сказал:
– Пока ты будешь у меня, каждый день тебе будут давать по десять плетей, как сегодня. Чтобы помнил, как вредно бегать.
Затем он вышел и раздался хлопок закрывающейся двери, а следом лязг металлической щеколды.
Избитый Шере продолжал лежать на полу. Теперь, когда мучителей в подвале не было, он дал волю слезам. Рыдания вырывались из его груди, и Шере ничего не мог с этим поделать. Он плакал не столько от боли или обиды, сколько, наверное, от осознания своего бессилия. К тому же его переполняло беспокойство за судьбу Эй-Нефер. Он помнил, что Пашеду собирался отвезти девочку куда-то далеко. Напрягшись, Шере вспомнил название – Иун-Та-Нечерт и тут же подумал, что совсем недавно где-то слышал это название. «Где?» – сквозь слёзы вспоминал Шере, но ничего не получалось. Успокаивало его только то, что именно сейчас Эй-Нефер была ещё где-то рядом, в усадьбе. Моментами ему казалось даже, что он чувствует присутствие Эй-Нефер, ощущает её прикосновения – как она гладит его по голове и шепчет: «Ну что ты, мой хороший… Всё пройдёт, всё заживёт, мой мальчик…». Её Ка возник перед ним, как всегда, когда он о ней вспоминал.
– Эй-Нефер, – обратился он к ней. – Не бойся, я тебя обязательно найду и спасу.
Шере показалось, что Ка хотел что-то ему ответить, но тут он, забывшись, повернулся на спину и тело пронзила жгучая боль. Шере мигом лёг обратно на живот, но видение уже исчезло. Похоже, что от плетей остались ссадины на спине, и ложиться на спину теперь было нельзя, пока они не заживут. «А когда же они заживут, если меня будут каждый день бить?» – спросил Шере, но Ка промолчал, и Шере снова заплакал.
Он плакал бы ещё сильнее, если бы знал, что Эй-Нефер в это времяуже не было в усадьбе, и мечты, успокаивающие его, были обманом. Она лежала на дне большой парусной лодки со связанными руками и ногами, и на голове её стояла нога Пашеду, который сидел на передней скамье. Команда гребцов, оттолкнув лодку
