Помимо этого, за весь наш долгий однообразный путь произошел лишь один необычный случай, обративший на себя мое внимание. Как-то раз на ночном привале я отошел на некоторое расстояние от костра, чтобы облегчиться под деревом. А чуть позже, снова проходя мимо того же дерева, я приметил Бью, сгребавшую землю, увлажненную моей мочой.
Впрочем, мне даже не пришло в голову побеспокоить женщину вопросом: я решил, что она готовит мазь для какого-нибудь бедолаги, стершего ногу или растянувшего лодыжку.
Надо заметить, господа мои писцы, что среди нашего народа попадались женщины, обычно очень старые — вы называете таких колдуньями, — которые владели некоторыми тайными искусствами. В том числе они изготовляли маленькую скульптуру человека, используя для этого землю с того места, где он недавно помочился. Считалось, что, производя над этой куклой определенные злобные ритуалы, можно манипулировать этим человеком — заставить его испытывать ужасные мучения, навлечь на него недуг, безумие, неодолимую похоть, потерю памяти или, например, довести его до разорения. Но поскольку никаких оснований подозревать Ждущую Луну в злобной ворожбе у меня не было, я выбросил этот случай из головы. Вспомнить об этом мне пришлось лишь много лет спустя.
Через двадцать дней после выхода из Теночтитлана (опытным и не обремененным лишним грузом путникам на это потребовалось бы дней двенадцать) мы подошли к знакомой мне по прежним временам деревне Неджапа, переночевав в которой резко свернули на север, на небольшую тропу, где никто из нас прежде не хаживал. Она, петляя по свежим зеленым долинам между невысоких голубых гор, вела к столице миштеков, которую они именовали Тья-Нья, а на нашем языке она называлась Теоуакан. Но мы не собирались идти в этот далекий город. Спустя несколько дней мы оказались в обширной долине, на берегу широкой, но мелкой реки. Я опустился на колени, зачерпнул ладонью воду, понюхал ее и попробовал на вкус.
Сердитый на Всех подошел ко мне и, остановившись рядом, спросил:
— Ну и как?
— Она уж точно не вытекает из одного из знаменитых источников Теоуакана, — сказал я. — Вода нормальная на вкус, не вонючая и не горячая. Прекрасно подойдет и для питья, и для орошения почвы. Земля выглядит плодородной, но она не возделана и, видимо, никем не занята. Думаю, самое подходящее место для Йанкуитлана. Так им и скажи.
Куаланкуи повернулся и зычно, чтобы слышал каждый, возгласил:
— Снимайте ваши торбы. Мы добрались!
— Сегодня до конца дня все отдыхают, — объявил я. — А завтра мы присту…
— Завтра, — прервал меня вынырнувший невесть откуда жрец, — а также послезавтра и послепослезавтра — целых три дня мы посвятим освящению этой земли. С твоего позволения, конечно.
— Ну, господин молодой жрец, — отозвался я, — мне еще ни разу не приходилось основывать поселения, так что я незнаком с формальностями. Конечно, делай все, чего требуют боги.
Я и представить себе не мог, насколько роковыми окажутся эти мои слова, поскольку жрецы восприняли их как разрешение делать все, что угодно, если только это диктуется религиозными соображениями. В тот момент я даже не подозревал, что впоследствии буду жалеть о них всю свою жизнь.
На освящение почвы ушло три дня нескончаемых молитв, заклинаний, сожжения благовоний и тому подобного. Некоторые из этих обрядов проводили только жрецы, но зато другие требовали всеобщего участия. Я не имел ничего против, ибо и солдаты, и поселенцы устали после долгого перехода и были рады возможности отвлечься и не браться сразу же за работу. Даже Ночипа и Бью, похоже, радовались, что смогли в связи с церемониями снять надоевшую дорожную одежду и облачиться во что-нибудь понаряднее.
Некоторые колонисты не ограничились просто отдыхом: они решили не терять даром времени. Большинство мужчин нашего каравана переселялись с женами и детьми, но двое или трое оказались вдовцами. Со стороны было очень забавно наблюдать, как все они в эти три дня пытались приударить за Бью. Ну а юноши и подростки предпринимали неловкие попытки поухаживать за Ночипой. Я, признаться, вполне понимал как вдовцов, так и молокососов, поскольку и Ночипа, и Бью отличались особой, утонченной красотой. Их обеих просто невозможно было сравнивать с крепкими грубоватыми простушками, шедшими с нашим караваном.
Когда Бью Рибе считала, что я ее не вижу, она высокомерно отвергала любые ухаживания, но стоило моей названой сестре приметить меня поблизости, как она мигом начинала флиртовать и кокетничать, да так отчаянно, что у простодушных бедняг просто голова шла кругом. Предназначалось все это, разумеется, для меня: таким образом Бью хотела продемонстрировать, что она все еще хороша и вовсю может пленять мужские сердца. Справедливости ради надо сказать, что и лицом, и телом Ждущая Луна действительно была так же хороша, как и Цьянья, но в отличие от деревенских простаков, пытавшихся ей понравиться, я давно привык к хитрым уловкам этой женщины и знал, что она может заманить и завлечь мужчину лишь затем, чтобы потом его отвергнуть. Моя реакция на ее кокетство была по-братски добродушной и снисходительной, что частенько приводило к резкой смене настроения Бью, и только что завлекавшийся ею ухажер получал едкую отповедь.
Ночипа вообще не играла в такие игры: она была целомудренна, как и все ее танцы. На каждого приближавшегося к ней с намерением пофлиртовать юношу она взирала с таким простодушным удивлением, что тот, промямлив всего пару неловких фраз, краснел и спешил уйти. Ее невинность сама красноречиво заявляла о себе, заставляя любого ухажера чувствовать невольное смущение, словно он, проявив к Ночипе интерес, сделал что-то постыдное. Я оставался в стороне, радуясь возможности вдвойне гордиться своей дочерью: гордиться ее несомненной красотой и привлекательностью в той же мере, что и ее чистотой. Мне было ясно, что Ночипа не бросится на шею первому встречному, но когда-нибудь составит счастье своего единственного избранника. Впоследствии я не раз горько жалел о том, что боги прямо тогда не поразили меня на месте за мою гордыню и самонадеянность. Но у богов в ходу более жестокие кары.
На третью ночь, когда выбившиеся из сил жрецы объявили, что все обряды исполнены и благоволение богов к новому месту обеспечено, так что теперь можно приступать к обыденной работе, я сказал Сердитому на Всех:
— Завтра мы пошлем женщин срезать ветки для стен хижин и траву для их кровель, в то время как мужчины займутся расчисткой прибрежных участков под посевы. Мотекусома настаивал на том, чтобы мы непременно поспели к севу, а жилища пока можно соорудить временные. Закончив посадку будущего урожая, можно будет позаботиться и о постоянных домах, разумеется, надо успеть до начала сезона дождей. К тому времени нужно будет спланировать улицы и вообще составить общий план поселения. Однако пока земледельцы будут заняты своей работой, солдатам делать будет нечего, а между тем слухи о нашем прибытии наверняка уже достигли здешней столицы. Я думаю, что нам следует первыми нанести визит местному юй-тлатоани, или как там называют теоуакеки своего правителя, и поставить его в известность о своих намерениях. Мы возьмем с собой воинов. Их достаточно много, чтобы внушить к нам уважение и отбить всякое желание напасть на поселение просто с целью грабежа, однако не так много, чтобы принять наш приход за вторжение.
