и филиппинскими патриотами обошлись как с преступниками. Куба оставалась американским протекторатом еще 35 лет. Согласно поправке Платта, вписанной в кубинскую конституцию, морские пехотинцы США могли вторгаться на Кубу всякий раз, когда президент и сенат считали нужным. Филиппины, торговые ворота в Азию своего времени, до 1940-х находились под прямым управлением США, а в 1898 году Америка присоединила и Гавайские острова. Колонизированы навсегда были только они и Пуэрто-Рико, но тем не менее эта «маленькая победоносная война», как назвал ее госсекретарь, навсегда зафиксировала военное присутствие США в Карибском бассейне.
Будущий президент Теодор Рузвельт наслаждался войной. Создание в ходе карибской войны добровольческого кавалерийского полка «Мужественные всадники» способствовало его политической карьере. В 1890-х Рузвельт – поклонник Альфреда Мэхэна – был министром военно-морского флота. Став президентом в 1903‐м, он приобрел американскую базу в Панаме, а вместе с ней – права на строительство канала и контроль над ним. Но то, как он это сделал, многие латиноамериканцы сочли оскорблением, особенно те, кто раньше симпатизировал США. Исходно Панама была частью Колумбии. Ради реализации видения Мэхэна Рузвельт помог Панаме отделиться, а всего несколько дней спустя выкупил права на канал у нового правительства Панамы. Эта теневая сделка, за которую позже Конгресс США принес извинения, заключалась без ведома и участия коренных панамцев. Рузвельт не особо беспокоился по поводу такого своеволия: в его глазах латиноамериканцы – «даго», «цветные бедняки и поденщики» – не стоили уважения.
Расистские взгляды Тедди Рузвельта не были чем-то необычным. Фактически отношение США к народам Латинской Америки было окрашено множеством переплетающихся предрассудков. Когда в XIX веке американские солдаты буквально смели притязания мексиканцев и индейцев на западную часть Северной Америки, многие в США были уверены, что этот триумф предопределен расовым и культурным превосходством. В начале XX века, утвердив военную мощь в Мексике, Центральной Америке и Карибском бассейне в целом, Соединенные Штаты мало-помалу низложили Великобританию, царившую прежде в латиноамериканской торговле и дипломатии. Эта смена караула завершилась после Первой мировой войны (1914–1918), обошедшейся Британии очень дорого. К 1920-м гегемония США окончательно распространилась на Южную Америку. В одном из известных латиноамериканских романов неоколониального периода фигурирует жадный и злобный американец «мистер Опасность», заявляющий, что венесуэльские льянос [47] «ждут, пока мы их займем, поскольку населены низшими людьми, у которых нет светлых волос и голубых глаз». Однако еше несколько лет далекая Аргентина оставалась последним оплотом британского влияния на континенте.
Американские дипломаты и бизнесмены, не говоря уже о миссионерах, придерживались более ханжеских взглядов, чем их британские коллеги, но в целом их видение было схожим. Редьярд Киплинг, уважаемый британский писатель того времени, как известно, призвал США в ходе экспансии, продолжающей завоевания 1898 года, «взять на себя бремя белого человека» и «цивилизовать» неевропейцев. Американские дипломаты в Латинской Америке видели свою роль именно такой. Представления о непреодолимой и неизбежной экспансии в Латинскую Америку будоражили воображение нескольких поколений американцев. «Мексиканец – абориген, и он должен разделить судьбу своей расы», – заявил американский сенатор в 1840‐х. Идеи о расовой неполноценности коренных народов, метисов и чернокожих латиноамериканцев неплохо сочетались со старыми протестантскими предрассудками в отношении католической Испании. «Эта могущественная раса [белых из США] снизойдет до Центральной и Южной Америк» [48], – писал преподобный Джозайя Стронг, визионер-протестант, знаковый писатель своего времени. Его идеи о превосходстве белых не были чем-то необычным. По словам сенатора Альберта Дж. Бевериджа, главного архитектора внешней политики США, «Господь отметил американский народ как Свою избранную нацию, которая, наконец, возродит мир». Британские империалисты всегда были более прагматичными и меньше полагались на проповеди.
Ощущение власти и превосходства США удвоилось после превращения Карибских островов в их «палисадник». Читатель, возможно, помнит, что еще в 1823 году американские дипломаты объявили Западное полушарие закрытым для держав за его пределами. Доктрина Монро почти полвека оставалась чем-то на грани теории и бахвальства. Тем не менее наряду с чувством превосходства идея о том, что между двумя Америками, Северной и Южной, существуют особые отношения, стала устойчивым допущением политики США. В 1905 году Рузвельт дал доктрине Монро новое толкование, превратившее морскую пехоту США в своего рода полицейские силы полушария, призванные предотвратить европейскую интервенцию в Латинскую Америку. Европейские державы неоднократно использовали дипломатию канонерок, чтобы добиться выплаты долгов. Рузвельт считал, что правительство США не обязано дальше терпеть подобное вмешательство. Тем не менее, по его мнению, некомпетентные правительства Латинской Америки время от времени нуждались в исправлении «при помощи какой-нибудь цивилизованной страны». В те же годы карикатуры в американских газетах часто показывали дядю Сэма взаимодействующим с Кубой, Пуэрто-Рико, Никарагуа и другими странами, карикатурно изображая их как непослушных «маленьких черных Замбо» [49]. Иногда дядю Сэма рисовали суровым, но доброжелательным учителем, вынужденным наказывать проказников. Аналогичным образом США, согласно толкованию Рузвельта, должны были призывать к порядку латиноамериканские страны – в том числе военной силой, – когда «требовались» международная торговля и финансы. А требовались они довольно часто. К концу неоколониального периода в 1929 году 40 % всех международных инвестиций США приходилось на Латинскую Америку.
Тем временем американские дипломаты создали Панамериканский союз: организацию со штаб-квартирой в Вашингтоне, основанную на идеале свободной торговли – и реальности неоколониального неравенства – между странами. Первоначально Панамериканский союз состоял из послов стран Латинской Америки в США, которые встречались как совет полушария под председательством госсекретаря США. На этих периодических панамериканских конференциях госсекретари США продвигали торговлю, в то время как представители Латинской Америки выражали тревогу по поводу вмешательства США в дела региона. Их единодушные протесты достигли апогея на Гаванской конференции 1928 года.
К тому времени у латиноамериканских дипломатов накопилось немало причин для протестов. Помимо уже упомянутых интервенций в Пуэрто-Рико, на Кубу и в Панаму, американские солдаты оккупировали Никарагуа (1912–1933), Гаити (1915–1934) и Доминиканскую Республику (1916–1924). Иногда, как в Доминиканской Республике, это были в основном мирные операции по взысканию долгов, которые включали в себя как «грязную работу полиции», так и реальную работу в области общественного здравоохранения и санитарии. Иногда, как в Никарагуа, это были жестокие военные действия. К концу 1920-х морские пехотинцы США вели пятилетнюю войну с партизанами-патриотами Никарагуа. Лидер партизан Аугусто Сесар Сандино обвинил США в империализме. Он стал героем для многих латиноамериканцев, как позже Фидель Кастро, во многом именно потому, что противостоял Соединенным Штатам. Однако в результате интервенций США в нескольких странах на многие последующие годы к власти пришли мелкие тираны, коррумпированные, жадные и послушные Штатам.
Величайшие писатели Латинской Америки, потрясенные захватом Кубы и Пуэрто-Рико, также начали протестовать. Рубен Дарио поэтически
