Альвару перекрестился. То же сделали и слуги, воспринявшие жест главнокомандующего как безмолвное разрешение расслабиться, скинув с себя хоть на время мертвенное оцепенение, в которое вогнал их король…
На следующий день по приезде Альвару был снова вызван ко двору. На этот раз Педру повел его прямо в тронный зал, где бледные от ужаса служанки облачали мертвую Инес в сшитое по случаю коронации платье. В воздухе явственно чувствовался устойчивый запах тлена, уксуса и еще какой-то дряни.
Бесстрашно Альвару посмотрел в мертвое лицо своей будущей королевы, поклонившись ей. Удар секирой прорезал некогда красивейший лоб доньи Инес. На горле виднелась глубокая рана от еще какого-то режущего предмета, но Альвару, как ни старался, не мог понять, кинжал это или нож. Прихрамывая и стараясь не выдать, что его мучают предательские боли, он слушал короля, который вдруг сделался словоохотливым и опасно-милым.
Дон Педру рассказывал о том, как давно он мечтал короновать свою возлюбленную, как не переставал любить и мечтать о ней по прошествии многих лет. Тут же в присутствии Альвару король издал указ относительно обязательного присутствия на коронации своих приближенных с женами и достигшими положенного возраста детьми, отсутствие которых будет считаться оскорблением их королевских величеств и караться через отсечение головы.
Услышав это, Альвару побелел, а одна из служанок, обряжавших Инес, упала в обморок. Впрочем, если Альвару был в ужасе от перспективы показать при дворе меня, то девка явно рухнула сраженная трупной вонью.
Немного придя в себя, граф попытался поговорить с королем, объясняя ему, что донья Альвару тяжело больна и не может присутствовать на коронации. На что такой любезный вначале Педру вдруг насупил брови, сообщив своему ближайшему другу о том, что приказ один для всех, и если его супруги не будет в день коронации, их обоих ожидает смерть.
Глава двадцать шестая. Венчание на царство мертвой королевы
Произошло самое страшное, что только могло произойти, и я упала на колени перед Альвару, умоляя его бежать из страны. Тот возразил, что бежать не удастся, так как его лицо известно всем и в самом лучшем случае добежим мы разве что до городской заставы, где будем позорно схвачены и заточены в тюрьму.
Понимая, что все кончено и обман вот-вот раскроется, мы с Альвару обнялись в последний раз, плача и прощая прегрешения друг друга. Делать было нечего. Трое из наших четверых детей служили при королевском дворе, а значит, даже если бы нам и удалось сбежать, это могло рикошетом ударить по ним.
Конечно, Педру знал о клятве Альвару сделать своими наследниками детей, прижитых с любовницей. Но он бы не простил мне самозванства, как не простил бы Альвару преждевременной смерти графини, которая, насколько я могу судить из переданного мне графом, по плану короля должна была умереть от мук совести, увидев плод своего предательства.
Иными словами, мы попались в наши же собственные силки. И теперь нам оставалось только сдаться на милость торжествующим победителям.
Ночь перед коронацией я хотела провести в церкви, молясь о том, чтобы король сохранил нам с Альвару жизнь или, по крайней мере, предал быстрой и не очень болезненной смерти. В конце концов, долгие годы мы служили ему верой и правдой, мне он был обязан тем, что я спасла его собственную жизнь и жизни его детей, а Альвару выиграл для него войну и завоевал престол.
Я хотела молиться об этом всю ночь, но вместо этого Альвару затащил меня в постель, где мы жались друг к дружке не в силах разорвать объятия, не имея возможности удовлетворить свой вдруг вспыхнувший голод.
Наутро Альвару велел мне одеться в мое лучшее платье, которое я хотела оставить в подарок старшей дочери. Дорогая мавританская материя и золотое шитье больше подошли бы придворной даме, нежели осужденной на казнь преступнице, но граф запретил мне одеваться по своему вкусу. Он сам подобрал мне к платью туфли и мантилью, сам выбрал заколки и красивейший гребень, чтобы украсить меня в этот последний день.
– Пусть все видят: мы не боимся смерти, – сказал он, наблюдая за тем, как ничего не понимавшие, но чувствовавшие наше настроение служанки закалывают мне волосы.
Мы оба были бледны, но, как выяснилось, мутило в этот день не только нас.
Перед тронным залом в ожидании своей очереди собралось множество важных господ, рядом теснились их жены и дети. Я заметила, как многие то и дело прижимали к носу флакончики с солью. Одна дородная грандесса попробовала было упасть в обморок, завалившись на своего худосочного муженька, но тот быстро поставил ее на ноги, шипя, что та ведет себя как обыкновенная крестьянка, распуская нюни и поддаваясь воле чувств. Пристыженная дама немедленно взяла себя в руки, более не показывая страха и омерзения перед тем, что ей предстояло в самое ближайшее время пережить.
Я надеялась затеряться в толпе придворных, встав подальше от Альвару, чтобы никто не заподозрил, что мы вместе. В конце концов, при всем своем желании я никак не могла сойти за его законную жену, а значит, сразу же начались бы расспросы. Закрывая лицо мантильей от любопытных взглядов, я пыталась спрятаться за спинами придворных, но Альвару бесстрашно взял меня за руку и, холодно глядя перед собой, повел в сторону тронного зала.
Идя через живой коридор, состоящий из придворных и их семей, я слышала удивленные возгласы. Кто-то назвал мое имя, кто-то присвистнул. Один господин попытался было загородить нам дорогу, но Альвару властно отстранил его, продвигаясь вперед. На ходу граф отодвинул край моей мантильи, так что я чуть не лишилась сознания от ужаса, что теперь-то уж точно буду узнана.
Наконец громко раздались имена графа и графини Альвару, я закрыла глаза и, читая про себя молитву Святой Деве, вошла в зал.
На какое-то время все голоса стихли, так, что мне показалось вдруг будто мир умер. Я открыла глаза и увидела, как король, поднявшись было навстречу нам, бессильно рухнул обратно на трон.
– Мертвая служанка мертвой королевы! – пролепетали его уста, но этот полушепот оказался подобен грому среди ясного неба.
Вдруг заговорили все. Да что там – заговорили, забегали, загалдели, заорали! На какой-то момент за нашей спиной исчезла очередь придворных. Гранды, ожидавшие чести поцеловать руку и край платья королевы, разорвали торжественную процессию и обступили нас.
Альвару прикрыл меня своей грудью, одновременно отталкивая наиболее наглых крикунов и продираясь к трону. Точно большая, неуклюжая кукла, я тащилась за ним, испуганно таращась по сторонам и больше всего на свете боясь, что каким-нибудь образом вдруг потеряю руку моего возлюбленного и меня растерзает эта стая голодных собак.
