Разорвав круг придворных, мы пробились наконец к трону, где я, зацепившись за чью-то трость, рухнула в ноги мертвой королеве, инстинктивно хватаясь за подол ее платья, а Альвару галантно склонился в поклоне, целуя руку трупа. Когда граф помог мне подняться на ноги, я поклонилась королю, и тут же за нашими спинами возникла безмолвная стража…
Точно сама собой восстановилась очередь, придворные с каменными лицами подходили один за другим выразить уважение и поклясться в верности обоим величествам. Ноги Инес были вытянуты вперед, голова клонилась к полу. Во время возложения короны кому-то из слуг пришлось держать ее за плечи, так как корона могла упасть, а это считалось дурным знаком.
По окончании торжественной церемонии тело Инес уложили во вновь возникший посреди зала чистый гроб и отнесли в замковую церковь. На следующий день после службы Инес вторично захоронили в королевской усыпальнице. Позже над гробницей установили статуи юных Педру и прекрасной Инес.
Глава двадцать седьмая. Тюрьма
Сразу же после коронации мы с Альвару были заключены в тюрьму. Нас разделили и посадили в разные камеры.
Правда, никто не посягал на наши одежды. Тюремщики покусились только на оружие, пояс Альвару и мою мантилью, так как, по их собственным объяснениям, бывали случаи, когда узники пытались покончить с жизнью с помощью подобных вещей. Кроме этого, до поры до времени у нас отобрали все украшения и деньги, потому как боялись, что мы попытаемся подкупить стражу.
По словам директора тюрьмы, одних только рубинов на моем платье хватило бы на три побега. Добавьте к этому блещущее драгоценными камнями оружие Альвару, его перстни, рыцарский пояс, драгоценную броню и тяжелые золотые цепи. А мои кольца, браслеты, ожерелья и гребенки? Да на эти деньги можно было не только выкупить каждого из заключенных, но и саму тюрьму со стражей, и еще бы осталось! Забавно я, должно быть, смотрелась в дорогущем платье на тюке соломы, рядом с деревянной миской дешевой похлебки.
Через неделю меня вызвали на первый допрос. Следователем, ведущим наше с Альвару дело, оказался сам дон Санчус. Это вселило в мое сердце надежду. Так как дон Санчус являлся близким родственником Альвару, его не имели права приглашать для разбора этого дела. А если пригласили, то здесь чувствовалась рука самого короля, и короля не разгневанного, а милостивого.
Надо ли говорить, что с первого взгляда на меня дон Санчус все понял, признав во мне своего слугу Ферранте, так что не было никакого смысла продолжать игру. Зная о любви дона Санчуса докапываться до мельчайших деталей дела, я честно пересказала ему всю свою жизнь, покаявшись в невольном обмане. И заявив между прочим, что уверена: такой умный человек, как он, давно уже догадался о моей истинной природе, но не подавал виду, так как это была не только моя тайна, но и тайна графа Альвару.
Довольный таким раскладом, и особенно моим лестным мнением, дон Санчус смекнул, что его честь спасена, и с радостью приступил к дальнейшим допросам.
– Была ли убита донья Альвару?
Странно, если бы, пережив подобные побои, она не отдала бы богу душу. Оруженосцы Альвару и сам граф могли замучить до смерти и более сильного человека, нежели тщедушную графинюшку.
– Где ее тело?
Хороший вопрос. Из соображения, чтобы не видеть страшных снов, я не задавала его графу.
Тут же кто-то вспомнил, что после моей мнимой кончины, оказывается, состоялись мои вполне реальные похороны, причем в закрытом гробу. Это дало дону Санчусу возможность предположить, что вместо меня похоронили Литицию Альвару. Он написал письма королю и кардиналу с просьбой разрешить ему вскрыть могилу. И очень скоро получил решительный отказ.
Поняв, что без трупа дядя не в силах доказать факт самого убийства, Альвару наплел ему о том, что жена на самом деле сбежала с одним из рыцарей, пропавших приблизительно в это же время, после чего он воспользовался случаем и забрал меня к себе. Всем было известно, что я и Альвару состояли в любовной связи много лет. Сам король дал показания о том, что Альвару поклялся на их с Инес венчании сделать своими наследниками прижитых со мной детей.
Я не знала о показаниях моего любовника, но догадалась, что ветер заметно изменился и теперь наше судно неслось уже не прямиком на скалы, как вначале, а в обход оных. Нас сразу же начали лучше кормить, хотя и не разрешали еще видеться.
Когда в тюрьму, где мы томились уже месяц, явился сам король, Альвару бросился ему в ноги, слезно умоляя пощадить хотя бы меня. Зная слабость дона Педру к кодексу рыцарской любви и памятуя его неугасаемую страсть к Инес, Альвару заливался соловьем, расписывая свои злодеяния и мою невиновность. Подобный прием должен был растрогать чувствительную душу короля.
В конце визита они обнялись, как в старые добрые времена. Тут же был внесен небольшой столик, на который слуги поставили лучшие яства, что только сумел раздобыть для нас начальник тюрьмы. Мне дали горячей воды и гребень, вернули украшения, после чего, кое-как приведя себя в порядок, я смогла присутствовать на торжественном обеде, устроенном доном Педру в нашу с Альвару честь.
Тем не менее о полной победе говорить пока не приходилось. Король не без основания опасался, что церковный суд может возроптать против решения своего монарха отпустить нас. Слишком тяжело было обвинение в самозванстве. Кроме того, до сих пор еще не нашли всех слуг графа Альвару, уволенных после того, как тот забил насмерть свою супругу. А значит, в любой момент нас могли призвать к ответу снова.
Обливаясь слезами, король сообщил, что сможет сделать для нас только одно: вывести из темницы и посадить на ближайший корабль. Тот, который унесет нас куда-нибудь, где мы будем вне досягаемости суровых законов нашей страны.
– Клянусь вам, благородный друг, – уверял Альвару король, – что мне придется искать вас со всей страстью и тщательностью везде, кроме того места, которое вы изберете своей новой родиной.
Мы просили, чтобы король позаботился о наших детях, и тот пообещал, что состояние графа будет отдано его отпрыскам в тех пропорциях, какие он сам изберет для каждого из своих чад. После чего Альвару написал подробный список, оставив себе добрую треть имевшихся в наличии денег и драгоценностей, необходимых для переезда и устройства на новом месте.
Начались тяжелые времена.
Часть III. Тяжелые времена
И долго слезы горькие роняли
Мондегу нимфы над ее могилой
И в честь ее печальный гимн слагали,
Стеная, лик оплакивали милый.
И боги из прозрачных слез создали
Источник, и с таинственною силой
Он бег свой и поныне продолжает
И о любви Инес напоминает.
Луис де Камоэнс[6]
Тихо горит в ночи лампа. Стежок за стежком я вышиваю подушку по приказу графа Альвару. Стежок за стежком. Нитку кладу близко-близко, как тела любовников. Тогда вместе стежки будут смотреться как единое целое. Даже когда на полотне встречаются разные цвета – рука вышивальщицы может положить их так, что они будут смотреться как нечто единое.