Холопов и бояр нападающие оттеснили дальше к стене, Басаргу зажали между тыном и бочкой – натурально зажали, приперев умбоном одного щита в ребра, а окантовкой другого под подбородок. Боярин еще пытался брыкаться, вскинул руку с саблей над головой и колол татей сверху вниз, но приложить к клинку серьезного усилия в таком положении было невозможно, и острие лишь скользило по ткани кафтанов и тегиляев, вспарывая сукно.
Мелькнул стремительный боевой топорик – Леонтьев насилу успел отклонить голову, удар пришелся в плечо, и рука моментально отнялась. Били бы острием, так и вообще бы отсекли. Еще удар – опять мимо. Только с третьей попытки разбойники попали ему обухом чуть правее уха, высекая искры из глаз и выбивая из головы сознание.
В себя Басарга пришел уже связанным, валяясь на полу лицом вниз. Разбойники суетились совсем рядом, таская что-то тяжелое. Чем-то загрохотали, послышалась ругань.
– Это есть он, – остановился рядом поджарый незнакомец купеческого вида: бородатый, волосатый, в простенькой суконной шапке и кафтане из хорошего сукна, но никак ничем не украшенном. – Поднимите его.
Леонтьева схватили за ноги, отволокли чуть в сторонку, туго замотали ступни, поддернули. Заскрипела веревка, и Басарга пополз вверх, привязанный вниз головой к потолочной балке. Тати довольно хмыкнули, расходясь по бокам. Кто-то толкнул его в ребра, и боярин начал раскачиваться из стороны в сторону.
Отсюда, сверху, было видно, что расположились захватчики в его же доме, в объединенной с кухней трапезной. Побратимы и холопы валялись на полу дальше, почти у самого очага. Руки связаны за спиной, многие с кровоподтеками на лицах, и почти все – в одном исподнем.
Разбойники тоже собрались здесь. Числом душегубов было десятка два. Оказавшись в безопасности, они скинули шлемы, составили щиты у стены и теперь ковырялись в кувшинах и мисках, жадно подъедая оставшиеся потрошки, тушенку, хрустящую малосольную капусту и запивая все это медом. Хозяйского масла и свечей тати не жалели – помещение было залито светом, словно днем, а через распахнутую дверь подсвечивался и двор.
Странный купец, говорящий вроде бы и по-русски, но с заминкой, словно вспоминая слова, прошелся возле разделочного стола, поворошил лежащие на нем ножи, но выбрал висящий на стене объемистый половник, с ним направился к Басарге, примерился, несколько раз со всего размаха врезал ему по грудине и по ребрам. Боярин вскрикнул, задергался, но в своем положении сопротивляться не мог.
– То, что надо, – удовлетворенно кивнул купец, саданул его еще пару раз и отступил: – Сказывай, где оно?
– Что?! – со стоном переспросил Басарга.
– То, что ты привозил своему царю из Кирилловского монастыря.
– Его здесь нет!
– Ты лжешь… – Незнакомец ударил его еще несколько раз. – Говори, где оно?
– У государя оно! В надежном месте.
– Ты лжешь! – Половник взметнулся еще несколько раз. – Говори!
Басарга в ответ только застонал, и незнакомец отступил, махнул рукой своим душегубам:
– Обыщите дом. Хорошенько обыщите! Каждую половицу оторвите, каждый сундук разломайте, каждый стол расколите. В них может быть двойное дно, тайные отделения, схроны. Ступайте!
Тати, оставив дармовое угощение, послушно побежали по лестнице наверх.
– Микола! – остановил одного из своих прислужников купец. – Разожги очаг… Видно, толстокожий русский ныне нам попался, простой палкой его не пронять. Придется каленым железом правды добиваться.
Незнакомец подступил снова, еще несколько раз огрел Леонтьева по спине поварешкой, но уже без прежнего азарта, а после и вовсе брезгливо отшвырнул половник на пол:
– Напрасная трата сил. Ничего, жалкий лжец. Когда твоя задница зажарится, как карась на сковороде, ты скажешь все.
– Погань ты нерусская! – ответил, все еще качаясь, Басарга. – В аду тебе гореть!
– Папа уже отпустил мне все грехи на сто лет вперед, жалкий язычник. А когда я доставлю вашу рухлядь к нему, он и вовсе причислит меня к святым… – Купец изловчился, ударил пленника ногой по голове, заставив качаться сильнее, повернулся к очагу: – Микола, ты скоро?
– Дрова сырые, барин! Не занимаются.
– Так ты маслом полей! Хозяевам оно более ни к чему… – Незнакомец снова повернулся к Басарге: – Али ты надеешься, глупый язычник, что к тебе подмога придет? Забудь. Ныне днем по ближним домам фени с лотками торговыми во множестве ходили, да нищие с подаянием, да монахи на строительство храма собирали. И все, кто в дом попадал, куда могли зелье сонное лили. Кто в суп, кто в кисель, кто в воду в колодец. Сорок кварт отравы извели, на три рубля! А потому ныне никто окрест не проснется. Спят все соседи ваши беспробудно. Может, кого угощение и миновало, да токмо таковых больше пяти-шести не наберется. Не полезут они из дворов своих на темную улицу смерти искать. В дозоре же ночном ныне други мои. За десять золотых на дальней улице постоят. Так что сказывай лучше, куда ты его спрятал? Потом все едино скажешь, пытки огнем смертному человеку выдержать не по силам. Муку токмо лишнюю испытаешь, а итог тем же останется.
Пока купец, со всем тщанием подбирая слова, держал свою долгую речь, Басарга заметил в раскрытую дверь, что распластанная на дворе книжница приподнялась и сидит, покачиваясь, ощупывая голову левой рукой.
– Говори! – Купец снова со всей силы ударил его ногой в бритую макушку.
– Чтоб ты сдох, отродье нерусское! – ответил боярин.
– Ну, чего там, Микола?! – рявкнул купец.
– Разгорается, барин! Я кочергу раскалю, ничего?
– Да давай уже скорее! – И незнакомец опять повернулся к Басарге: – Скоро ты у меня канарейкой запоешь!
– Чего пристал как банный лист, – как всегда, не удержал язык за зубами боярин Булданин. – Сказал же он тебе, что у государя все!
– Ваш государь не так глуп, чтобы держать таковую ценность при себе, холоп, – подошел к нему купец и наступил ногой на грудь. – Дворец место светское, и народ в нем бывает всякий. Таковую вещь великие князья завсегда хранили в Кирилловской обители. За высокими стенами, под охраной пушек и мечей, среди большой братии, в каменных палатах, куда чужому человеку никогда и близко не подойти.
– Что же это за вещь такая, нерусь ты поганая? – прохрипел Басарга, наблюдая через дверь, как Матрена поднялась было на ноги и тут же рухнула замертво, более не шевелясь.
– Ты сам знаешь, язычник, – повернулся к нему купец. – Тебя ваш царь выбрал ее хранителем. Ты привозил ее в Москву, ты должен отвезти обратно. Иоанн ныне здоров, ему она более не нужна. Значит, она у тебя.
– Барин! – заглянули в дверь еще несколько разбойников. – Прибрали мы на улице, ворота затворили. Тихо округ.
