Эти жестокие люди избивали нас, плевали нам в лица и срывали с нас одежды, так что вскоре лишь жалкие лохмотья прикрывали нашу наготу. Пираты отобрали у нас кошели и проворными пальцами ощупали наши вещи, ища зашитые в складках материи монеты и драгоценности. Но я в тот момент уже не думал о потерянных деньгах; меня волновала лишь собственная жизнь. Найденные дорогие вещицы и монеты разбойники бросали на разложенный на палубе парус. Туда же полетели лучшие из наших нарядов – и случилось все это в мгновение ока.
Когда нас уже обобрали до нитки, на корабль наш ступил темнокожий мужчина в большом тюрбане, украшенном султаном из роскошных перьев. Шелковый халат этого человека был весь расшит серебром, а в руке мужчина сжимал ятаган, на рукояти которого горели драгоценные камни. Завидев смуглокожего, наши раздетые и разутые матросы начали с горячностью колотить себя в грудь и напрягать мускулы, но он в надменности своей даже не взглянул в сторону пленных моряков. Пираты показали ему жалкую добычу, захваченную на корабле, а когда смуглокожий выразил кивком свое согласие, они забегали среди нас, ощупывая наши мышцы, осматривая зубы и быстро и деловито оттаскивая в сторону слабых и больных. Это встревожило меня еще больше, и я спросил, что все это значит. Матросы объяснили мне, что пираты оставляют в живых только тех, кто может грести или годится для какой-нибудь другой тяжелой работы, а всех прочих убивают, и нам надо молиться, чтобы они отнеслись к нам милостиво.
И тут меня охватил такой страх, что язык у меня отнялся и я не мог больше вымолвить ни слова. В этот миг на палубу вывалилось несколько пиратов. Они волокли вырывающуюся Джулию. Негодяи смеялись и радостно галдели, ибо Джулия нежно прижимала к груди моего песика Раэля, который рычал и скалил на них зубы, так что пираты весьма и весьма изумлялись, как такая маленькая собачка может быть столь храброй и злой.
Увидев и учуяв кровь, Раэль разъярился еще больше; к тому же он беспокоился обо мне – и потому начал так рваться у Джулии из рук, что ей пришлось выпустить его. Тогда он помчался прямо ко мне и принялся лизать мне пальцы, чтобы показать, как он рад, что нашел меня – и что я жив.
Предводитель неверных в нетерпении взмахнул рукой – и смех и веселый гвалт мгновенно смолкли, словно смуглокожий отсек все звуки своим ятаганом. Воцарилась гробовая тишина. Капитан приказал, чтобы Джулию подвели к нему. Он сорвал с ее лица вуаль и сначала взглянул на пленницу весьма благосклонно. Но увидев ее глаза, он отшатнулся и вскрикнул от удивления. А его люди в испуге выставили перед собой пальцы, как рога, чтобы уберечься от дурного глаза.
Матросы с нашего корабля тоже позабыли о своей беде и, сгрудившись возле охраняющих их пиратов, принялись размахивать кулаками и вопить:
– Эту женщину надо бросить в море! Это из-за ее дурных глаз погибло наше судно!
Из этих слов я понял, что они давно догадывались о тайне Джулии.
Но ярость моряков лишь помогла Джулии, ибо, чтобы выказать им свое презрение, предводитель неверных знаком повелел своим людям отвести девушку в круглый шатер, который стоял на корме пиратского корабля. Я почувствовал огромное облегчение, хотя сразу понял, что в плену у неверных Джулию ждут лишь насилие и рабство.
Надменный капитан еще раз нетерпеливо взмахнул своей смуглой рукой. Тогда, выступив из толпы, перед ним замер огромный, черный, как уголь, невольник, обнаженный до пояса, с кривой турецкой саблей в руке. Капитан кивком указал ему на стариков и больных, которые уже упали на колени, и повернулся к ним спиной, с презрением глядя на нас, пленников, еще не осмотренных пиратами. Когда чернокожий палач приблизился к своим жертвам, паломники в ужасе закричали, но он, не обращая внимания на мольбы и стоны, принялся легко и ловко сносить несчастным головы резкими взмахами своего ятагана.
Когда я увидел, как по палубе катятся отрубленные головы и потоком льется кровь, меня покинули все силы, и я рухнул на колени, крепко прижав к себе Раэля. Антти, широко расставив ноги, стоял передо мной. Но неверные, с уважением ощупав его мускулы, одобрительно заулыбались, похлопали его по плечу и велели отойти в сторону. Так я лишился всякой поддержки, а поскольку все время прятался за спинами других, то оказался в ряду пленников последним. Неверные грубо схватили меня за ноги и принялись мять пальцами мышцы, презрительно морщась. Ведь я все еще был очень худ после болезни и как человек ученый не мог, разумеется, тягаться силами с закаленными моряками. И вот предводитель пиратов пренебрежительно махнул рукой; один из его людей тут же поставил меня на колени, чтобы негр мог обезглавить меня, как других несчастных.
Увидев, что творится, Антти спокойно шагнул вперед, и никто почему-то даже не попытался ему помешать. Огромный негр на миг остановился, чтобы отереть пот со лба, а когда поднял ятаган, собираясь отрубить мне голову, Антти схватил гиганта, поднял в воздух и швырнул извивающегося великана за борт. Не выпуская из рук сабли, негр с плеском упал в воду.
Все это произошло столь неожиданно и так всех ошеломило, что даже пираты на минуту замерли, вытаращив глаза и разинув рты. Но потом их надменный капитан громко расхохотался, а корсары начали одобрительно хлопать себя по бедрам, и никто не поднял руки на Антти. Но он был мрачен. Казалось, что лицо его высечено из камня.
Глядя на меня своими круглыми серыми глазами, Антти проговорил:
– Я совсем не хочу, чтобы эти люди смилостивились надо мной, Микаэль. Лучше умрем вместе – как вместе жили и боролись с превратностями жестокой судьбы. Может, Всевышний отпустит нам наши грехи, ибо помыслы наши были чисты, когда отправились мы в это паломничество ко Гробу Господню. Не будем терять надежды, ведь только она одна у нас и осталась!
Решив умереть вместе со мной, брат мой поступил благородно и отважно. От волнения в глазах у меня стояли слезы, когда я вскричал:
– Антти, Антти, ты действительно лучший брат на свете, но слова твои неразумны. Теперь я вижу, что ты еще более наивен, чем я думал. Не веди себя, как последний дурак! Живи – и будь счастлив, я же стану молиться на небесах, чтобы в неволе у неверных не было тебе слишком тяжко.
Но хоть и говорил я такие слова, сам в это время трясся от страха и в душе моей клокотали совсем иные чувства. Еще ни разу в жизни небеса не казались мне столь далекими, и я готов был променять свое место в заоблачных высях на заплесневелую корку хлеба – лишь бы жевать ее на этом свете!
Тем временем ужасный негр успел взобраться на борт. С великана ручьями текла вода, а свою кривую саблю он держал в зубах. Едва очутившись на твердой палубе, он взял ятаган в руку, заревел, как разъяренный бык, и, дико вращая глазами, ринулся на Антти. Гигант несомненно убил бы моего брата, если бы предводитель пиратов не бросил короткого приказа, услышав который корсары кинулись Антти на помощь – и негру пришлось опустить свой ятаган. Великан трясся от бессильного гнева; чтобы дать своей злобе хоть какой-то выход, негр взмахнул саблей, собираясь снести мне голову. И в этот самый жуткий миг моей жизни я вспомнил слова, которым научил меня в Венеции человек с кривым носом. В отчаянии я прокаркал, как ворон:
