С помощью Пожарского Пётр переоделся в мундир. Квартальный надзиратель прикрепил ему на грудь Владимирский крест, расправил бант. Тот показывал, что орден дан за военные заслуги, а не за просиживание штанов в присутствии[88]. Ахлестышев дружески попрощался с добрым Фёдором Петровичем и поспешил на улицу. Ему хотелось побыстрее появиться на Остоженке в своём новом обличии. Шпага непривычно била новоиспечённого прапорщика по ноге и мешала ходьбе; нужно будет привыкать… Стоящий на выходе драгун молодцевато вытянулся во фрунт, и Ахлестышев с заминкой козырнул ему. Столько нового сразу!
Первым делом Пётр зашёл в почтовую контору и отослал письмо матушке. Известил её о радостных изменениях в своей судьбе и о том, что едет на войну. Теперь можно было возвращаться. Там, верно, все как на иголках: ждут, вернётся ли он или сядет опять в Бутырку… Надо было скорее успокоить товарищей. Извозчики уже появились в Москве, но драли безбожно дорого. Пётр сторговался за полтину серебром, уселся в обшарпанную бричку и покатил. Эполеты давили ему на плечи. Да, он уже носил и саблю, и пехотный тесак — но не лёгкую офицерскую шпагу! И погоны тоже носил, но те были французские и надевались для маскировки. А тут свои и законные! Прапорщику казалось, что все прохожие обращают внимание на его орден и счастливый вид. В голове крутилась фраза из кутузовского приказа: «немедленно прибыть для прохождения службы». Да, он теперь офицер, не хозяин сам себе, и идёт война. Они с другом отправятся в действующую армию уже завтра. Ну, может, послезавтра… Будут вдвоём гнать французов и искать при этом своих женщин. И конечно найдут!
Подъезжая к Остоженке, Пётр зажал в кулаке Сашин Георгиевский крест. Надо будет сразу обрадовать товарища! Вдруг он заметил перед домом забрызганные грязью дрожки. Это ещё кто? Ельчанинов приехал? Или…
С бьющимся сердцем Ахлестышев вбежал в парадное. Из гостиной доносился разговор. Он хотел кинуться туда и не мог — ноги отказали ему… Пётр прислушался. Громкий голос Мортиры сообщал кому-то:
— …И вот мы слышим крики наших казаков! Пальба, лошади ржут, сабли звенят… Ужас какой! А потом в кибитку просовывается вот такая рожа, едрит его в туды!
— А что Полестель? — спросил Саша-Батырь.
— Хитрый оказался, говнюк! Наклеил заранее бороду, оделся мужиком — так его и не сыскали. Убёг, ети его разэдак!
Пётр стоял и слушал, не в силах сдвинуться с места. Где же Ольга? Она пока молчит, или её там нет? И вот раздался милый знакомый голос. И очень усталый; бедняжка, что она пережила…
— Александр Калинович, но когда же вернётся Петя? Я так беспокоюсь. Что, если его арестовали как беглого каторжника? Не допущу, до государя дойду!
— Да будет вам, Ольга Владимировна! С его-то заслугами… — отвечал налётчик, но в голосе его слышалась неуверенность. — Ждём ещё полчаса, и я сам отправлюсь в дом обер-полицмейстера!
— Чтобы и вас там схватили? Нет, я поеду. Не пожалею ни денег, ни связей… Выкуплю, пусть всё заберут! Ничего мне не надо, кроме него.
Повисла тягостная тишина, потом послышался грустный-грустный Ольгин голос:
— Вот сейчас откроется дверь, и войдёт Петя в арестантском халате…
Не в силах больше сдерживаться, Ахлестышев улыбнулся счастливой улыбой и шагнул в гостиную…
Есть мнение, что пожар много способствовал украшению Москвы. С точки зрения архитектуры — пожалуй, да. Город столетиями застраивался бессистемно, без всякого плана. Каждый лепил свой угол, как бог на душу положит. На Тверской, против дома генерал-губернатора, находился большой обывательский огород… А место впадения Неглинной в Москва-реку жители превратили в вонючую свалку — и это под кремлёвскими стенами! Переезд столицы в Петербург сделал Первопрестольную городом ещё более затрапезным, далёким от начальственного взора. Блеск и лоск — там, где государь и его двор; Москва опростилась. Переделать её на правильных основах, с использованием современных градостроительных идей казалось невозможным. Проще было снести всё эту смесь дворцов и огородов, и создать на образовавшемся пустыре новый город. Так и вышло благодаря Наполеону…
Бульвары Садового кольца, прямые улицы, активное каменное строительство изменили Москву в лучшую сторону. Не было бы счастья, да несчастье помогло… Но как далось разрушение города его жителям? Как оно началось, и насколько было неизбежно?
Когда 11 июня 1812 года Великая армия переправилась через Неман, никто в Москве не предполагал, что она придёт сюда. Но силы врага значительно превосходили наши: 640 000 французов против 220 000 русских. И сразу началось отступление. Неудачное стратегическое развёртывание привело к тому, что Наполеон гнал перед собой армии Багратиона и Барклая де Толли, не давая им соединиться. Всё это усугублялось личной ссорой между генералами: они дружно писали друг на друга доносы государю. Уже 15 июня пал Могилёв, а 16 — Витебск. Но это было ещё далеко от Первопрестольной и никого не настораживало.
В середине июля в Москву на целых пять дней приехал Александр. Прямо из действующей армии. Он попросил дворянство и купечество оказать посильную помощь войскам. Дворяне объявили о созыве ополчения из числа своих крепостных: по одному ратнику от десяти мужиков. Это дало 32 000 ополченцев. Купцы собрали по подписке 2 400 000 рублей. Государь отбыл довольный, но сразу после этого начались отъезды дворянских семейств на восток.
6 августа неожиданно для всех пал Смоленск. Общество было поражено и стало роптать на военное командование. Бегство из города усилилось. Многие запасли лошадей и экипажи, но пока выжидали. Купечество сидело на месте: жалко было бросать дорогостоящие товары. Рядовые обыватели оставались спокойными и не помышляли о бегстве. Но чернь уже готовилась к погрому! Два купца, сидя ночью у раскрытого окна, подслушали разговор с улицы: тёмные люди договаривались о грабежах. Купцы выбежали и схватили одного из них. На допросе тот показал, что составилась шайка из 12 человек. Лиходеи собираются поджечь город, ударить в набат и, когда поднимется паника, идти грабить богатые магазины. Всё уже готово и начнётся по завершении полнолуния. Власти сумели арестовать лишь троих из этой шайки, остальные скрылись.
Ещё более страшную вещь задумал небогатый дворянин Наумов. Он сколотил огромную банду из 600 (!) дворовых людей дурного поведения. Громилы были разделены на отряды. Каждый знал, что именно он должен жечь и грабить; ждали только сигнала… Наумов собирался начать погром с приближением французов. Когда власти узнали о заговоре и начались аресты, главарь скрылся. Несомненно, его «кадры» приняли потом действенное участие в Московском пожаре…
