это сразу стало понятно. Ему наждачка нужна для его работы, как тебе для твоей – топор.
– А кем я работаю? – удивилась Юлька, подняв глаза.
– Проституткой.
– Да что ты мелешь? Не проститутка я!
– Проститутка.
Юлька задумалась. Она думала до тех пор, пока Сонька, почистив зубы Мишкиной щёткой, не сволокла её с унитаза. Взойдя наверх, они заглянули в складскую комнату. Там хранились сотни неодинаковой толщины рулонов наждачки и всевозможные принадлежности для ремонта квартир. Мишка клал на место остаток взятого им рулона, неплотно смотанный, чтоб казался потолще. Другая часть этого рулона, обвязанная верёвкой, стояла в комнате с мебелью.
– Ты что, сам подобрал ключи от складов? Или тебе дали? – спросила Юлька.
– Сам подобрал.
– Куда ж ты таскаешь эту наждачку?
Мишка, отряхнув руки, вышел из складской комнаты. Запер дверь. Ответил:
– На рынок.
– На тот, который возле метро «Электрозаводская»?
– Да.
– И тебе не стыдно?
– Не стыдно.
Заперев склад, Мишка показал Юльке ключ. Юлька попыталась изобразить на лице сложнейшую гамму чувств, нечто вроде смеси ошеломления и готовности под любыми пытками хранить тайну. Но на лице её отразилось, к досаде Мишки, что-то другое. Сонька во время этой безмолвной, но выразительной сцены уже готовила кофе. Сели за стол. Мишка деловито порезал хлеб и голландский сыр. Его злость на Юльку остыла. Он был в приподнятом настроении.
– Сколько ты её отфигачил? – спросила Сонька, засунув в рот бутерброд.
– Чего?
– Сколько метров, спрашиваю?
– Двенадцать.
– Почём её у тебя берут?
– По десять рублей за метр.
– А продают по полтиннику?
– Где-то так, – проговорил Мишка и бросил взгляд на будильник, стоявший на подоконнике. Было десять тридцать утра. Судя по узорам на окнах, температура упала сильно ниже нуля.
– А хочешь, я тебе помогу её дотащить до рынка? – вызвалась Сонька.
– Классная мысль, – одобрила Юлька, которой очень хотелось побыть одной, – прогуляйтесь вместе. Я здесь пока вымою посуду, а также пол.
Мишка согласился. Допив свой кофе, он потянулся, поднялся, снял с гвоздя куртку и стал её надевать, поглядывая на Соньку. Сонька, вскочив, оделась быстрее, чем он успел застегнуть все кнопки и молнию. Взяв наждачку, они ушли. Дверь особняка Мишка запер снаружи на два замка, предупредив Юльку, чтобы она затаилась, если вдруг кто-нибудь постучит.
Оставшись одна, Юлька первым делом обследовала комод. В нём, кроме сумки с Мишкиными вещами, пары десятков аудиокассет и дезодоранта, была аптечка. Юлька достала из неё бинт и перевязала ногу, швырнув прежний бинт в окошко, после чего вымыла посуду, как обещала. Полы решила не мыть, занявшись более важным, как ей казалось, делом – обшивкой гроба, который Мишка утром приволок снизу и водрузил на стол. Отбив молотком все пальцы, за полтора часа она сделала невесть что. Тут как раз вернулись Мишка и Сонька. Они несли две сумки с продуктами. Увидав плоды Юлькиной работы, Мишка заорал матом и всё содрал, назвав Юльку дурой. Юлька обиделась. Не придав этому значения, Мишка поручил ей и Соньке рвать материал по размеру и приносить снизу ящики. Сам он взялся за молоток. Спускаясь с Юлькой за гробом, Сонька сказала ей:
– Он её продаёт другому торговцу, Игорю. Но Матвей там работает, я спросила.
– Ну а его самого ты видела?
– Видела. Симпатичный. Возле метро спросила и про Маринку.
– И что?
– Она – в психбольнице.
Мишка работал молча, стремительно, виртуозно. Его глаза казались стеклянными. Натаскав ему ящиков и нарвав с запасом материала разных цветов, Юлька с Сонькой также взяли по молотку и начали приколачивать к крышкам рюшки, чтоб он не тратил на это время. Кроме того, им пришлось сносить на первый этаж готовые гробики. Так работали под «Европу Плюс» весь остаток дня и всю ночь, иногда проглатывая по чашке крепкого кофе. Под вечер был получасовой перерыв, на три бутерброда. Глубокой ночью поднялась вьюга. Ветер стонал голодной собакой и скрёбся в окна белыми лапами. Фонари светили, казалось, из бесконечного далека.
– Всё, тридцать четвёртый! – торжественно объявила Юлька в пятом часу утра, сосчитав гробы, составленные внизу.
– Очень хорошо, – откликнулся Мишка. Заколотив последние три гвоздя, он бросил молоток на пол и завалился спать, не выключив радио. Две его ассистентки спустились вниз, в слесарную раздевалку. Сев там за стол, поставили чайник, чтоб сделать кофе. Руки у них горели от ссадин, ноги отваливались, а перед глазами плыли круги различных цветов. Кофе был чернее гудрона.
– Лучше бы я всю ночь с ублюдками кувыркалась, – проговорила Сонька, вытянув ноги. Юлька плаксиво хлюпала носом, хотя не плакала. Помолчали, слушая ветер. Было такое чувство, что он шумит отдельно от тишины, повисшей над переулком, не нарушая её, как будто это был голос из параллельной реальности.
– Ну, так что будем делать? – с внезапной злобой спросила Сонька, – до конца жизни ворочать эти сраные ящики, чтоб на два из них заработать?
– Лоховская нам нужна, – прошептала Юлька.
– Это понятно! Но только как её выцепишь?
– Думай, как! Ведь ты у нас хитрожопая.
Соньке стало смешно. Она ржала так, что Юлька взбесилась, и, обездвижив её болевым захватом руки, надрала ей уши. Сонька обиделась. Сидя с красным лицом, она заявила:
– Ты просто дрянь!
– Почему я дрянь?
– Ты для подтверждения правоты используешь силу.
– Я использую силу для усмирения психопатки.
– А кто меня психопаткой сделал? Кто? Скажи, кто?
– Ты сама хотела, чтоб я вам всё рассказала! Ленка грозилась мне паука запустить за шиворот.
– Ты должна была умереть, но не рассказать ничего!
Юлька улыбнулась, медленно и с трудом подняв углы губ.
– Да ладно тебе! Послушай, какое утро. Ещё так тихо! Скоро взойдёт заря. Представляешь – город, ночная зимняя стужа, и вдруг – заря над многоэтажками! Сок смородины.
– Поэтично. Это из книги?
– Нет, не из книги. Я много лет пила этот сок.
– Он вкуснее крови?
– Я кровь ничью не пила.
– Да кому ты вешаешь, тварь? До двух прокурорских звёздочек дослужилась, и кровь ничью не пила?
Юлька промолчала.
– Ты должна была умереть, но не рассказать ничего! – заорала Сонька. Юлька, не отвечая, допила кофе. Её глаза закрывались. Сонька пребольно пнула её ногой по ноге. Реакции не последовало. Довольная этим, Сонька сразу уснула, склонив вихрастую голову. Вслед за ней отключилась Юлька.
Их разбудил отчаянный стук в железную дверь и крик на всю улицу:
– Мишка, Мишка! Спишь ты там, что ли, чёрт? А ну, открывай давай! Потом выспишься!
Очумело вскочив, новоиспечённые гробовщицы дико уставились друг на друга. Потом – в окно, покрытое изморозью. Ещё не светало, однако город уже шумел. Криков больше не было, но железная дверь продолжала лязгать и грохотать под чьими-то кулаками. Юлька и Сонька в панике ринулись на второй этаж. Там столкнулись с Мишкой. Он протирал глаза, выходя из комнаты.
– Это Генка приехал. Мы сейчас будем гробы грузить.
– А нам куда деться?
Он их на всякий случай запер на складе. Там было маленькое окошко. Прильнув к нему, Юлька с Сонькой при свете уличных фонарей увидели,
