Бедная зебра подходит к речке попить, а эта тварюга, грёбаное бревно, хватает её своей сраной пастью и начинает жрать! Это как, по-твоему, правильно?
– Но он – хищник! Он может жрать только мясо. Он так устроен. Что ж ему, с голоду подыхать?
– А пускай жрёт рыбу! У рыбы нет ни мозгов, ни нервов! Ей наплевать, когда её жрут! Что, если лень жопой пошевелить, чтоб рыбу поймать, так давай на зебру бросаться? Нормально, …! Офигенно!
Сонька взяла ещё один помидорчик. Ленка и Танька вскоре пошли за водкой, поскольку выяснилось, что Танька заплакала оттого, что её стала угнетать больничная атмосфера, а шок, отразившийся на её лице, когда Ленка высказала догадку, был вызван не проницательностью подруги, а её тупостью. Оказавшись с Сонькой наедине – сновавшие и бродившие мимо люди были не в счёт, Юлька рассказала ей обо всём, что случилось ночью. Сонька встревожилась.
– Обалдеть! Я с тобой сегодня останусь на ночь.
– А как ты спать собираешься?
– Я останусь не для того, чтобы спать! Я буду сидеть на стуле.
– Вот тебе шпага.
И Юлька вручила Соньке пилочку для ногтей. Сонька осмотрела её. Высунув язык, лизнула им остриё, чёрное от крови.
– Ведьмина кровь! Она – на моих губах.
– Ты что, заболела?
– Нет. Я решила узнать вкус крови того, кто пролил твою.
– Тварь! Ты меня любишь?
– Нет. Но мне без тебя нельзя. Я не люблю ноги свои за то, что большие пальцы на них слегка оттопырены, но другие ноги мне не приделаешь. Это больше, чем остывающая любовь. А ты мне, к тому же, немного нравишься. Ответ ясен?
– Да. А Серёжку?
– Его люблю. Но он – импотент.
Юлька рассмеялась.
– Да, тут я круче! Ну, так и быть, проведу с тобой одну ночь.
– Я и послезавтра к тебе приду. Тебя ведь, насколько я понимаю, до понедельника вряд ли выпишут. Завтра Ленка с Танькой на ночь останутся.
Названные особы приволокли две бутылки водки, колбасы, хлеба и гроздь бананов. Когда они появились, Юльке вводили антибиотик.
– Вам пить нельзя, – предостерегла её медсестра, взглянув на пришедших. Водка при этом была у Ленки за пазухой.
– Так я пить и не собираюсь, – пожала плечами Юлька, – с чего вы взяли, что у меня есть это намерение?
– Да! – оскорбилась Сонька, – мы вовсе не из Парижа. Что это вам в голову взбрело?
Медсестра, судя по её взгляду, брошенному на Соньку, была в натянутых отношениях с классикой. Залепляя место укола пластырем с ваткой, она сказала Юльке:
– Там, в двух палатах, освободились места. Вы где хотите лежать – ближе к ординаторской или к душу?
– К буфету, – опередила Юльку с ответом Ленка, – ваш душ ей в … не свистел! Она без него шесть лет как-то обходилась, а без еды – ни одного дня.
– Ни одной недели, раз уж на то пошло, – уточнила Юлька. Чуть помолчав, прибавила, – тут останусь. На свежем воздухе лучше.
Танька и Ленка ходили ещё за водкой. Шли они с песнями, возвращались с матерной бранью.
– Пришлось охраннику дать одну, чтоб он нас впустил, – пояснила Танька, скручивая с бутылки пробку, – хорошо – водка совсем дешёвая! Вдруг палёная? Круто будет, если он сдохнет!
– Но тогда сдохнем и мы, – заметила Юлька. Танька хотела презрительно рассмеяться, но подавилась кусочком пробки и зашлась кашлем, колотясь лбом о спинку кровати. Под этот кашель Ленка с пафосно поднятой головой и вскинутой бровью тоненьким голоском озвучила её мысль:
– Да и … бы с нами! Надо смотреть на себя чужими глазами.
– Чьими? – спросила Юлька, отпихнув Таньку ногой, чтоб кровать не дёргалась.
– Крокодильими.
– …! А слёзы не потекут?
– Да какая разница? Ты что, думаешь, крокодил от жалости плачет? У него слюни просто не могут течь без того, чтоб не текли слёзы.
– Так это и есть любовь! – воскликнула Сонька. Ленка и Юлька взглянули на неё с удивлением.
– Нет, нет, нет! – отчаянно замотала головой Ленка, – нет! Не любовь!
– Ну, а что ещё? Обычно сперва жалеешь, а потом любишь. Без жалости нет любви. Без слёз нет слюней. Логично?
На Танькин кашель со всех сторон бежали медсёстры. Они позвали врача. Он Таньку увёл и привёл обратно без пробки. По коридору бесцельно шлялся с палкой старик. Он злобно косился, проходя мимо, и, наконец, не выдержал.
– Да вы свиньи! Тупые, грязные свиньи! Кто вас воспитывал?
– Иди в жопу, дед, – огрызнулась Ленка, – мы всё равно тебе не нальём! Ещё ласты склеишь от такой водки, и тогда бабка твоя нам сиськи поотрывает.
– Да ты паскудница! – орал дед, – вы просто бессовестные! Вам что здесь, публичный дом?
– А мы что, даём здесь кому-то?
– Откуда вы такие взялись? Кто ваши родители? Вот бы мне на них посмотреть!
– Отличная мысль! Дай сюда костыль, я тебя к ним мигом спроважу!
Танька миролюбиво сунула ворчуну банан. Старик отмахнулся, сказав, что он – не орангутанг и что обязательно пойдёт жаловаться врачу. Сонька начала имитировать предынфарктное состояние. Юлька, вновь взяв гитару, стала играть романс «Ночь светла». Престарелый склочник, оравший, что таких в клетке надо держать, осёкся на полуслове.
– Играешь-то хорошо, – пробормотал он, когда отзвенел последний аккорд, – эх, девочки, девочки! Что у вас в головах творится? Должно быть, Бог один это знает.
И, стуча палкой, грустно зашаркал в свою палату.
Матвей пришёл после ужина. Водка к этому времени уже кончилась, как и деньги. Однако, Ленка, Танька и Сонька, казалось, не были рады видеть Матвея. Они вдруг все как-то разом стихли и напряглись. Он также не улыбался. Его злой взгляд лишь скользнул по Юльке, как по какому-то ничего не значащему предмету. И это Юльку задело.
– Матвей, привет! – сказала она осипшим от водки голосом, – у тебя проблемы?
– Вроде того, – ответил Матвей и стал снимать куртку. Три коломчанки тотчас вскочили и забежали за свои стулья, как будто те могли быть преградою между ними и разъярённым Матвеем.
– Это не мы! – пропищала Ленка, – честное слово! Клянусь, не мы! Это были воры!
– Заткнись, овца! – процедила Сонька и очень громко прибавила, – что случилось? Ты хоть скажи, что случилось?
Танька только моргала, силясь изобразить лицом своим возмущённое изумление. Но лицо ей не подчинялось.
– Идите сюда, ко мне, – приказал Матвей, сев на койку. Ленка, Танька и Сонька повиновались, как бандерлоги, которых позвал Каа. Матвей, стиснув кулаки, начал говорить, и из его слов Юлька поняла, что случилось. Приехав вечером на Новокузнецкую, он увидел, что из квартиры исчезло всё – картины, рояль, золотые ложки, вазы, иконы, книги.
– Это не мы, – повторила Ленка, когда Матвей умолк, сорвав голос, – честное слово! Зачем нам вся эта дрянь? Золотые ложки мы никогда не видели, что ли? Да это просто смешно! Если бы там были конфетки, то я бы штук пять взяла, может быть, но на другой день купила бы десять!
– Заткнись, овца, – повторила Сонька, – Матвей, прости нас,
