Старик оказался отзывчивым человеком. Он отложил свою сеть и обошел со мной весь причал, нахваливая каждый неуклюжий баркас. Впрочем, под конец он неизменно добавлял: «А в общем, парень, лодка-то дрянь».
Я не сразу понял, почему у него такое неустойчивое мнение. Но дело в том, что реки разнообразны. И те лодки, которые хороши были на многоводной Югре, не годились на мелких порожистых притоках.
– Какая же хороша для Лосьвы?
– Для Лосьвы, парень, нужна лодка особая, утюгом. Чтобы поверху шла. Даже доски мы топором тешем – для тонкости. Потому, лодка на палец сядет, а тебе вылезать, груз на горбу тащить. Вот, к примеру, «лосьвянка» с того краю. Ох и хороша! По мели играючи идет.
– И чья лодка, дед? Купить ее нельзя?
– Да лодка моя, и продать ее можно. Только не стоит. Ведь лодка-то дрянь, – ответил старик с полнейшим бескорыстием.
– А кто ее делал тебе? Мастера я найду?
Из дальнейшей беседы постепенно выяснилось, что дед сам делал эту лодку и, пожалуй, мастеров, кроме него, нет. Есть еще в районе два брата, хорошие плотники, но «лосьвянка» у них не получится, потому что тесать надо с терпением, иначе выйдет дрянь. А сам он сделал бы за неделю, но он человек незаменимый, возит из колхозов молоко на маслозавод. А это дело безотлагательное – не лес сплавлять. Опоздаешь – скиснет молоко. Тут мастер нужен, чтобы возил в любую погоду. Едва ли директор его отпустит, едва ли…
Маслозавод находился неподалеку, и я уговорил старика сходить со мной к директору. Это был небольшого роста тучный человек с приплюснутой кепкой и туго набитым портфелем. Мою просьбу отпустить деда на недельку он встретил с крикливым возмущением:
– Мы не так богаты кадрами, чтобы швыряться! «На недельку»! Кто же наладит производство за недельку? Нужно валить лес, сплавлять плоты, сушить все лето, ставить козлы, пилить доски продольной пилой, строгать, кантовать, ковать гвозди, смолу варить, краску. К концу пятилетки мы организуем это дело в районном масштабе. А неделька – чистый прогул.
И он умчался, гневно потрясая портфелем.
Старик покрутил кудлатой головой:
– Ох, и наговорил! Ох, и наговорил!
– А ты как считаешь, дед? Справишься за неделю?
– Буду делать – известно, сделаю, – рассудительно сказал старик. И, подумав, добавил: – А может, и дрянь получится.
К секретарю райкома я шел уже подготовленный. Одна просьба определилась: воздействовать на директора маслозавода.
Секретарь жил в обычном для Усть-Лосьвы доме на столбах, с крышей до земли. Столбы нужны, чтобы сырость не проникала в комнату, а крыша защищает от снега. Внутри была одна горница, и треть ее занимала русская печь. В пазы между бревнами были вбиты колышки, на них лежали ружья, висели охотничья сумка, патронташ. Над столиком у окна на полках выстроились книги. Я увидел красные корешки сочинений Ленина, черные глянцевитые – Пушкина и Шекспира, серые и желтые бумажные обложки специальных журналов. Рядом висели портреты. Среди них портрет Обручева с дарственной надписью.
В доме хозяйничал рыжий дед, убирал, гремел чугунами и нянчил малыша. Мальчишка был рыженький и очень похож на деда.
– Вот пестую внука, – сказал старик, видимо смущаясь. – Сыну, вишь, недосуг, и невестке недосуг – учительствует. Ужо летом, когда потеплеет, поеду к старухе на Лосьву.
На Лосьву! Я вынул записную книжку.
Старик хорошо знал все пороги, но объяснял невнятно, с трудом подбирая слова. Помня наказ Маринова, я переспрашивал по три раза и все время контролировал себя, потому что голова человеческая устроена так, что понятное она видит резко, а неясное остается в тени и неожиданно всплывает, когда уже поздно спрашивать.
За расспросами и застал меня хозяин. Андреев был прост с виду, носил бумажный серый пиджак, черную косоворотку, говорил, по местному «окая». Но с первых слов чувствовался в нем руководитель, зоркий и быстрый на решения.
– Ко мне? – спросил он. – Бывший офицер? Артиллерист? Где воевал?.. На Третьем Белорусском? (Конечно, все это он прочел по моей орденской планке.) Ну, так с чем ты пожаловал ко мне, бог войны?..
Провожая меня, Маринов советовал везде рассказывать о наших задачах. «Люди охотнее помогают, если знают, кому и зачем», – сказал он.
До сих пор я пренебрегал этим советом, кратко сообщая, что мы ищем нефть. Но здесь мне не удалось быть кратким.
– А почему вы полагаете, что у нас найдется нефть? – спросил Андреев.
Слово за слово, мне пришлось изложить взгляды Маринова.
– Мы приехали для проверки, – сказал я нейтрально.
Но, к моему удивлению, секретарь решительно стал на сторону Маринова.
– У нас именно так, – сказал он. – Я и сам подмечал – месторождения ложатся полосой. Только нефть нам ни к чему. Это богатство на вывоз. Нам нужна руда, чтобы оживить район. Карту представляешь? Тут Урал, тут океан, тут Кузбасс, тут наш край. Мы на всех путях. Будет руда – всколыхнется наша дремучесть. Уголь у нас есть, магистраль подведут, Югра даст энергию, все основания для промышленности. А с пушниной мы не продвинемся. Так и останется ноль целых две десятых человека на квадратный километр. Охота не позволяет иначе. Вот на Лосьве три деревни от истока до устья, и то тесно. Угодий не хватает, уезжают каждый год… Вы обязательно поищите руду. С таким условием вам помогаю.
Благодаря вмешательству Андреева непреодолимые препятствия удалось преодолеть без труда. Не понадобилось сплавлять лес, сушить, пилить, ковать гвозди… Просто на заднем дворе маслозавода лежали, рассыхаясь, припрятанные про запас «лосьвянки». И отпущенный на недельку дед Пантелеймон, мой бородатый знакомый, взялся их обновить.
Андреев подыскал мне и проводника – Тимофея Карманова. Тимофей был неказист с виду, но одет щеголевато, прилизан, чисто выбрит, даже душился одеколоном. Впрочем, пахло от него все равно только рыбьим жиром. В доме Тимофея я впервые в жизни увидел, как за завтраком пьют рыбий жир – просто хлебают ложками, закусывая хлебом.
Тимофей был сметлив, ловок, на все руки мастер, удачливый солдат на войне, удачливый рыбак на Югре. Но рассказывал он только о своих неудачах, как он выражался: истории «с крючком».
– Что это значит – с крючком? – спросил я.
– С крючком, стало быть, как у рыбы, – пояснил он. – Погонится она за червячком, сердешная. Хвать, а в ём крючок. Думает закусить, ан самоё в котел. Вот какой оборот с крючком-то!
Второго проводника рекомендовал дед Пантелеймон. Однажды поутру он специально зашел к моей хозяйке и велел передать, что приехал с Лосьвы очень подходящий человек – старый охотник Ларион Карманов (не родственник Тимофея, просто на Лосьве всего четыре фамилии, из них Кармановы – самая многочисленная).
