Доброми́р закрылся рукой от летящих в него сверкающих искр и в проеме распахнутых ворот сеновала сквозь бушующее пламя увидел фигуру. Нет, он не мог разглядеть, кто там стоит, но это точно был человек, возможно мужчина и он стоял в огне. Темный с красным, словно прогоревший уголь, силуэт двинулся к Доброми́ру, не обращая внимания на охватившее большой сарай пекло, приближаясь к подъему на второй этаж сеновала, где и стоял Доброми́р. Горящие угли-глаза вперились в окруженного огнем человека и жар ворвался в легкие Доброми́ра.
– А-а-а! – закричал пробуждаясь Доброми́р, ощупывая себя.
Рассвет прохладой заползал в приоткрытые ворота сеновала.
Вскочив на ноги, Доброми́р тут же полетел вниз. Сено, пружиня, перекинуло его через ограждение, и он плюхнулся на подушку из соломы в виде копны.
Отплевываясь и обирая соломины, Доброми́р выбрался из сарая наружу и облегченно вздохнул полной грудью не жар от пожара, а утреннюю прохладу. Солнце едва начало окрашивать листву зеленью. Предутренние сумерки прятались в свое логово.
– Какой реальный сон, – хмыкнул с усмешкой он и пошел умываться.
Поселок просыпался множеством звуков. Домашняя скотина требовала выпустить ее на узкие лесные пастбища. Хозяева поднимали детей на работы в поля.
Доброми́р подошел к бочке с водой, стянул с себя холщовую рубаху, бросив ее на скамью, и зачерпнул воды, плеснув себе в лицо.
– Это как? – не понял он, когда вновь потянулся к воде, ее гладь была не потревожена.
Доброми́р посмотрел на мокрые руки, обтер лицо. Да, он только что черпал воду из этой бочки, но почему ее поверхность была словно гладь озера в полном затишье? Доброми́р наклонился над бочкой и посмотрел на свое отражение… На него из-под воды глядела та изумрудноглазая. Ее зрачки сверкнули зеленым огнем, и она ухватила Доброми́ра за шею. Он резко дернулся назад, перевернув тем самым бочку с водой, которая волной обдала его босые ноги.
– Где?.. – завертелся на месте Доброми́р, в поисках чуждой, ощупывая свою шею.
Из дома вышла хозяйка.
– Доброми́рушка, что случилось? – непонимающе посмотрела на младшего сына мать.
Бочка с водой была перевернута, а ее сын встревоженно озирался по сторонам.
– А? – отвлекся он. – Ой, матушка, я тут случайно воду перевернул.
Доброми́р улыбнулся матери, отгоняя наваждение.
– Какой-то ты странный со вчерашнего дня… – задумчиво поглядела она на него, но тут же улыбнулась, и указала на дверь. – Пойдем завтракать!
Глава 2
– Отец, ты обратил внимание на младшенького? Сколько седмиц прошло с его возвращения от Светозна́тцев?.. – сурово глянула на главу рода мать.
Мироди́р вздохнул.
– Солло́ха считает, что это предвестник у́мрока, – сказал он.
– У́мрока? Да на сыне морок, как во сне, так и в яви! Ты разве не видишь, что его одолевают повседневные кошмары? Что, ни одна ведунья не может его снять? – хмуря собольи брови, спросила мать и, немного успокоившись, добавила: – Может, к Светозна́тцам обратиться?
– Да, сегодня я собирался его к ним отправить, может они подскажут, или смогут с этим справиться, – тяжело вздохнул Мироди́р.
Доброми́р скакал по наезженной телегами дороге в сторону рода Светозна́цев. В этот раз отец вновь выдал ему зачарованный меч и амулет Внутреннего зрения, а матушка надела ему на шею родовой оберег. От такой заботы родителей на душе потеплело.
Шумящие листвой вековые исполины деревья проносились мимо. Птицы пересвистывались, следуя наравне со скакуном, будто провожая. Доброми́р повернулся к ним, улыбаясь такому пестрому крылатому сопровождению. Вдруг полосатница, длинноклювая птица с полосатыми крыльями, начала белеть, покрываясь чем-то искрящимся на солнце и Доброми́р почувствовал холод. Летевшие вдоль дороги птицы замерли в движении и искрящимися белыми фигурками рухнули в траву, со звоном раскалываясь.
Трава также начала покрываться сверкающим бело-серебристым налетом, застывая. Конь под Доброми́ром заплясал на месте, и парень увидел, как у животного изо рта повалил пар. Да и у самого Доброми́ра начали замерзать руки и лицо, окоченевшие губы выбрасывали клубы еще горячего пара. Подул ветер, окутывая зеленый лес белизной, и его натиск начал обжигать открытые от одежды участки кожи, будто сотни игл впивались в нее. Дорога моментально начала белеть, одеваясь белым пушистым покрывалом.
В этот момент Доброми́р вспомнил сказки своей бабушки. Она рассказывала, что где-то есть мир, покрытый снегом, в котором властвует мороз.
Тогда Доброми́р спросил у бабушки:
– Ба, а что такое снег?
– Как же тебе объяснить, Доброми́рушка? – усмехнулась рассказчица.
– Ну, ба! – не терпелось малышу Доброми́ру.
– Снег… – задумалась бабушка, – он такой пушистый, ослепляюще-белый, обжигающе-холодный. Вроде так мне рассказывали…
– А кто рассказывал?! – не удержался Доброми́р, подскочив с места. – Он видел его?!
– Не знаю… – ответила бабушка.
И вот теперь Доброми́р понял, вечное лето их лесного мира начало покрываться снегом! Белоснежно-красивым и леденяще-холодным. Такого холода Доброми́р никогда не испытывал, ведь лето шло нескончаемой чередой. Да, в горных речушках побратимов вода была ледяная, но не настолько… Окружающий его лес покрывался изморозью, с треском ломая ветки. Доброми́р стучал зубами от холода, его пальцы застыли, не в силах удерживать повод. Мелкие крупинки снега резали лицо.
– Этого не может быть… – с трудом проговорил Доброми́р, падая с коня.
– Мы вновь благодарим тебя за помощь, Доброми́р, но наши ведуньи не могут снять морок, – тяжко вздохнул глава рода Светозна́тцев.
Доброми́р мотнул головой и понял, что холод ушел. Он вновь побывал в чьем-то наваждении. Сидевшие старейшины рода Светозна́тцев не заметили реакции парня и продолжали.
– Возможно… – осторожно начала одна из самых старых ведуний рода.
– Да говори уже, старая! – прикрикнул на нее древний старец.
Ведунья посмотрела на парня соседнего рода и решилась.
– В те времена, когда Зато́пье еще не сгинуло и тот род процветал, в их болотах росло одно растение… – сделала она паузу, словно сомневаясь, стоит говорить или нет, но продолжила. – Затенё́тник – это вроде болотный цветок. Поговаривали, что отвар из него снимает любой морок и наваждение.
– И что это за Зато́пье? – нахмурился Доброми́р, постепенно отходя от пережитого наваждения. – Не слышал о таком.
Древняя ведунья глянула на главу рода, тот кивнул, подтверждая.
– Примерно три столетия назад, может и больше, в стороне ореховых холмов, вернее, за ними, – начала рассказ ведунья, – после гиблого дубо́вника, у гнилостных болот была одна деревня. Ее и называли Зато́пье, потому, что она располагалась аккурат за теми гнилыми топями. Проживавший там род процветал, так как болота давали чудодейственные травы. Нигде такие больше не росли! С тем родом была хорошая ме́на. В основном они брали железом, в обмен на свои отвары. Исцеляли их отвары любую хворь, но…
Теперь Доброми́р слушал, затаив дыхание.
– Но в один день Зато́пье сгинуло, – выдохнула ведунья.
– Как – сгинуло? Люд исчез? – не понял Доброми́р.
– И люд, и сама деревня, – подтвердил слова ведуньи глава Светозна́тцев.
– Как звался тот род? – зачем-то спросил Доброми́р.
– Да кто ж его помнит? – усмехнулась ведунья.
– Это как так, название деревни помните, а род – нет? – не понял Доброми́р.
– Я ж говорю, деревня
