проходной перестали галдеть и предались фантазиям. Я на мгновение забыл что существую.
*****
На послеобеденное время было назначено ещё одно заседание. Дело из числа «вот что я люблю», а именно дело «о том, как можно заработать деньги в России». Я убеждён, что мошенников и аферистов не надо сажать в тюрьмы. Напротив — нужно учредить всероссийскую ежегодную (и ежеквартальную) премию «за лучшую аферу». Затем карьера на ТВ, потом Совет Федерации… Когда ловят таких умных и изящный людей, всегда думаешь, что количество победило качество, а этот факт не может не удручать истинного эстета. Всё было придумано просто и гениально, как дизайн продукции фирмы Apple.
Если бы я был склонен к сотворению кумиров, то мой иконостас состоял из портретов великих аферистов, реально живущих и выдуманных; рядом вечно горела бы аферистическая лампадка.
Пришло сообщение философского содержания от Аркадия: «Родители наивно рассчитывали на то, что их дочь будет красавицей, когда называли её Правдой».
Глава 30
Сегодня моей сумке-саквояжу было уделено повышенное внимание со стороны коллег. Когда я шёл на обед, помощница спросила: "Что ты носишь в такой большой сумке?". "Там четыре брикета героина, только никому не говорите". "Ладно, не скажу". На обратном пути с обеда я повстречал группку коллег-парней курящих у входа в здание суда. Они ржали и грубо шутили, а также пердели и рыгали, а также грубо шутили, ну да… Я бы так и прошёл мимо, но среди них увидел одного коллегу, с кем сегодня ещё не здоровался, а значит, должен был подойти, поржать со всеми, возможно порыгать и попердеть, и поздороваться. Когда я подошёл, они как раз обсуждали, на сколько очков по десятибалльной шкале пёрнул один из приставов. Здорово-здорово. "А что это ты в сумке проносишь в суд?" — спросил тот, с кем я здоровался. "Да-да, ёпт! Что таскаешь? Небось, оружие и наркотики", — мгновенно включились в шутку остальные участники перекура.
— Господа, никакого оружия, только наркотики.
— Ха-ха! Только наркотики, говоришь, тогда проходи! Ха!
«Только наркотики, только наркотики, господа; всё согласовано, господа, всё согласовано», — закрутилось у меня в голове, как мантра, это предложение.
— А что это у тебя в сумке, — спросил похожий не Мэтью Макконахи (только татарин) начальник уголовного отдела. И не дождавшись ответа, продолжил, — Странный ты какой-то, и что ты носишь в своей большой сумке?!
— Ещё раз назовёшь меня странным, и я тебя прирежу, — без тени улыбки на лице, отчётливо проговорил я. Он смотрел на меня встревоженным взглядом всего две секунды, которые показались вечностью нам обоим; я должен был следующим словом разрядить атмосферу и, я это сделал.
— Шутка! — весело сказал я. Он обрёл способность двигаться, но не говорить и, применив первую — двинулся полубоком, чтобы не упускать меня из виду, в сторону своего кабинета.
Пришёл на двухчасовое заседание. Слушалось дело о наркотиках, подсудимый — парень из Питера, но уроженец Казани, — в меру интеллигентная внешность, одет в тёмно-синий костюм-тройку. Правильная речь; он заметно волновался; было предварительное слушание.
Пять вечера, пятница; магия чисел. Пишу Аркадию: «Я сейчас "добрых" полтора часа спал, пока судья в совещательной комнате была, благо спинка кресла достаточно высокая для удержания головы. Мне пригрезилась моя последняя влюблённость. Как будто я спешу к ней на встречу, но меня удерживает зависшая касса в "Пятёрочке", а без контрацептивов на этой встрече делать нечего. Так и простоял все 1,5 часа на этой кассе, пока судья не начала меня трясти за плечо со словами: "Пётр, Пётр, зови конвой". Ответ Аркадия: «А ты ей: «Без кондомов не могу!»
Глава 31
Суббота и воскресенье были заняты сном и небольшим количеством работы в качестве извозчика. В воскресенье вечером, когда неотвратимость наступления понедельника была очевидна, мой организм почувствовал (не без радости) лёгкое недомогание, выраженное в ломоте в суставах, болью при глотании и чрезмерном соплевыделении. К часу ночи я уже твёрдо решил, что на работу не выйду, а поставлю будильник на «без десяти девять», позвоню Наденьке Юсуфовне, скажусь больным, затем вызову врача и снова лягу спать, затем проснусь от того, что придёт врач, нажалуюсь ему на здоровье, закрою за ним дверь, снова лягу спать. Остаток ночи мне снился сон в котором я подбираю слова, которыми буду объяснять Наденьке Юсуфовне почему я не могу выйти на работу.
Следующий день прошёл в точности так, как я и планировал, за исключением некоторый нюансов, а именно: в течение всего понедельника мне на сотовый (поставленный на «вибро») названивала уголовная судья, у которой я работал последнюю неделю. Я знал, по какому вопросу она хочет со мной поговорить, — по вопросу моих подписей на протоколах судебного заседания, а точнее по вопросу отсутствия моих подписей на протоколах. Когда я, наконец, взял трубку и умирающим голосом промолвил: «Аллё…», судья взяла с меня обещание явиться завтра в восемь утра на остановку автобуса, которая находилась в четырёх минутах ходьбы от дивана, на котором я сейчас возлежал. Это было гуманно, по крайней мере, меня не заставили ехать в суд. Между нами говоря, уважаемые читатели, чувствовал я себя и вправду неважно. Но, как бы я себя ни чувствовал, мне надлежало во вторник в восемь утра быть на остановке автобуса, дождаться когда подъедет джип судьи с её сыном за рулём, запрыгнуть в него, в двух словах извиниться за то, что всех подвёл, подписать замёрзшей ручкой (предусмотрительно захваченной с собой) два протокола (конечно же, до неузнаваемости исправленных помощницей) и, непрестанно втягивая обратно обильно льющиеся сопли, откланяться.
Следующий день (вторник) прошёл в точности как я планировал, без всяких нюансов.
Доктор сказал, что я должен прийти к нему в четверг в поликлинику, желательно к восьми утра. Остаток вторника и среду я скоротал пересматривая старые фильмы Аллена; «…тридцать секунд я был большим героем, а потом стал безработным», — не могу себе такого позволить, кстати будет сказано, что я сумел скопить за последние два месяца всего десять тысяч рублей. В скором времени мне предстояли расходы на покупку полиса обязательного автострахования, одного зимнего колеса на штампованном диске, пары кальсон и ещё чёрт знает чего; если бы не моя халтурка, от всего вышеперечисленного пришлось бы отказаться. Короче говоря, я, отстояв огромную пробку до поликлиники (пешком было бы быстрее пройти эти восемьсот метров), а потом ещё отсидев очередь в коридоре, зашёл в кабинет к доктору. Напустив на себя несчастный вид, я заговорил: «Доктор, я хотел бы попросить не выписывать меня до понедельника…»
— Вы меня не просите,
