С тех пор прошло немало времени, но ни тот, ни другой ни разу не упомянули о встрече в порту, хотя эта встреча еще больше их сблизила.
И вот теперь, думая о Сумском-Петриченко, дядюшка Хендель не мог одновременно не подумать о Густаве Гутберте. Ничего о нем «такого» Хендель не знал, но после встречи в порту был уверен: Густав — не обыкновенный человек, он с чем-то и с кем-то связан, простой солдат не будет шептаться с русскими грузчиками...
Густав, будто чувствуя, что его с нетерпением ждут, пришел к дядюшке Хенделю в тот же вечер. В кресле, с наброшенной на грудь и плечи далеко не белоснежной простыней, сидел знакомый Густаву ефрейтор, механик передвижного гаража, Балагур, остряк, парень «душа нараспашку», однако Густав знал о нем немножко больше: это осведомитель гестапо, тип, который за сотню марок продаст родного отца.
Увидев в зеркало шофера, механик осклабился, высвободил из-под простыни руку, сказал:
— Привет коллеге!
Август весело ответил:
— Привет! Дядюшка Хендель, занимаю очередь, приду через десяток минут.
И сразу же скрылся за дверью. Ефрейтор сказал:
— Хороший человек этот Густав Гутберт. Такой не стерпит, если кто-нибудь из молодчиков Гиммлера наступит ему на мозоль. Даст сдачи.
Дядюшка Хендель пожал плечами, но промолчал.
— Разве я не прав? — спросил ефрейтор. И почти шепотом: — Скажу вам вот что, дядюшка Хендель: будь у нас побольше таких людей, как Густав Гутберт, мы скорее выкарабкались бы из этой проклятой войны.
Дядюшка Хендель снова пожал плечами, но теперь уже ответил:
— Такие, как я, господин ефрейтор, войну не проклинают. Сыт, одет-обут, каждый месяц — пару посылочек фрау Хендель. Повоюем!.. — он хихикнул и, ближе склонившись над механиком, продолжал: — А насчет этого Густава Гутберта, господин ефрейтор, вы, кажется, ошибаетесь. Он спит и во сне видит, как бы выслужиться перед гестаповцами. Только разве ж это плохо? Ну вот, вы сейчас выглядите на десяток лет моложе, господин ефрейтор... Прошу...
Гутберт вошел через две-три минуты и сел в кресло. Дядюшка Хендель рассказал ему о разговоре с ефрейтором, потом пожаловался:
— Сегодня устал как никогда! Еле ноги держат.
— Я видел, вы шли от гестапо, — сказал Густав. — Зачем-нибудь вызывали?
Дядюшка Хендель замялся.
— Не они же будут ко мне ходить...
— Это правда. Они не пойдут. Но у них есть свой парикмахер...
— Кажется, есть... Да только...
Дядюшка Хендель явно волновался и не мог этого скрыть. Ему хотелось сразу выложить все перед своим приятелем, однако он понимал, чем ему это грозило в случае... Дядюшка Хендель даже подумать боялся, что его ожидало, если Густав Гутберт окажется не тем, за кого он его принимает. «Черт возьми! — думал дядюшка Хендель, намыливая щеки своему приятелю. — Я ведь знаю Густава не первый день. Это настоящий человек. Да и тот случай с грузчиком... А что, собственно, с грузчиком? Может, какую спекуляцию затеяли, или воровство... Воровство! Разве Гутберт на это способен? Нет, нет, Густав поможет...
— Слушай, дядюшка Хендель, — после некоторого молчания проговорил Гутберт, — давай или выкладывай все, что там у тебя есть, или забудь обо всем. Видно ведь, как ты мучаешься. Ну?
— Ничего особенного, Густав, чего это ты выдумал...
— Значит, я ошибаюсь?
Герман Хендель промолчал.
— А я ведь окончательно поверил тебе еще тогда, помнишь? — продолжал Гутберт. — Помнишь? Нет?
Дядюшка Хендель помнил и штабеля кирпичей, и Густава, и русского грузчика, опустившего руку в карман, где, конечно, лежали не леденцы, и знак, поданный Густавом: не трогать, все будет в порядке...
— Да, — вздохнул дядюшка Хендель, — ты прав, Густав, надо верить своим друзьям...
И дядюшка Хендель рассказал Гутберту о том, что делал в гестапо. Он подробно обрисовал, как выглядит новоиспеченный «товарищ Петриченко» и заключил:
— Ты теперь все понимаешь, Густав? Господин Сумский и «товарищ Петриченко» — одно лицо... Взбрызнуть тебя одеколоном, приятель? Не эрзацем. Для друзей у меня имеется настоящий.
— Не надо. Не время.
Гутберт встал, взял руку дядюшки Хенделя, крепко ее пожал. Рука мастера дрожала, словно его бил озноб, Гутберт очень тихо проговорил:
— Успокойся, дядюшка Хендель. Ты стал на правильную дорогу. И знай: даже если они вытянут из меня жилы, то и тогда о тебе никто не узнает. До свиданья, товарищ!
Густав Гутберт давно уже ушел, а дядюшка Хендель все стоял у кресла, держа в руках салфетку, и слышал эти необыкновенные, будто проникающие в самую душу слова: «До свиданья, товарищ...»
А через неделю один из клиентов рассказывал дядюшке Хенделю: в порту произошел такой случай. Грузили баржу тюками прессованного сена. И вот неожиданно оборвался трос подъемного крана: тюк сена рухнул с большой высоты и почти в лепешку раздавил какого-то русского. Говорят, это был подпольщик, не то Петренко, не то Петриченко. Грузчики намяли бока машинисту подъемного крана, но потом разобрались: парень-то ни в чем не виноват, трос был старый, потертый и рано или поздно все равно должен был оборваться...
После этого «несчастного случая» в порту дядюшка Хендель долгое время жил как на вулкане. Каждый день ждал: сейчас придут, возьмут в гестапо и начнут допрашивать — кому рассказал о господине Сумском, с кем был связан, давно ли стал большевиком? Но время шло, никто его не трогал, и мало-помалу дядюшка Хендель успокоился. С Густавом Гутбертом они ни разу об этом случае не заговорили, будто ничего особенного и не произошло...
*
Фриц Люмке, когда они шли с дядюшкой Хенделем к Штиммеру, спросил:
— Ты живешь у кого-нибудь из русских, Хендель? На квартире?
— Не имею такой привычки, господин ефрейтор, — ответил дядюшка Хендель. — Всегда живу в своей мастерской, а она, как вы знаете, всегда при комендатуре.
— Гм-м... Это хорошо, — буркнул Люмке.
Он оставил дядюшку Хенделя в маленькой комнатушке, а сам направился к Штиммеру.
Штиммер находился в соседней комнате. Он уже отдохнул, встал, успел выпить пару рюмок коньяку, и настроение у него было приподнятое.
— А, Люмке! — встретил он ефрейтора. — Входи, приятель! Хенделя привел?
Дядюшка Хендель в это время открыл свой чемоданчик и копался в нем, перебирая инструменты. Он, конечно, понимал: позвали его сюда не для того, чтобы побрить помощника коменданта, — у Штиммера был «личный» мастер. Что-то затеял лейтенант, в этом можно было не сомневаться.
Дядюшка Хендель прислушался. Штиммер и Люмке говорили вполголоса, но слышно было каждое их слово. Хендель весь превратился во внимание. И вот что он услыхал:
