— Слава вечному солнцу! — пробормотал Витя. — Наконец мне разрешено говорить.
Он хотел вскочить и бежать, но ноги были как чужие, и мальчик с трудом поплелся на улицу.
Все население ждало Витю. На площади, над которой уже зажигались крупные звезды, собрались жители оазиса Аджи. Некоторые пришли с работой, некоторые захватили с собой ужин — овечий сыр, хлебные лепешки и розовые душистые абрикосы.
Старый Ашур сидел у маленького огня, который горел между камнями, сложенными в виде очага. На огне стоял горшок с травами, и Ашур, все время помешивая кипящую жидкость оструганной палочкой, варил какое–то лекарство.
Витя впился глазами в эту картину. Он жалел, что не захватил с собой карманный электрический фонарь. Было бы замечательно пустить сноп никогда здесь невиданного света на эту толпу, пеструю и молчаливую, мирно сидящую под вековыми деревьями. Что бы они сказали?
Пробормотав приветствие, Витя неловко уселся около Ашура.
Ли, бойкая, любопытная, пробралась к Вите, дернула его за рукав и сказала:
— Рассказывай! — И она уселась рядом с Витей и старым Ашуром.
— О чем же мне рассказывать? — оживился и смутился Витя.
Темнота густела, но Витя увидел, как толпа людей придвинулась ближе.
— Рассказывай! — услышал он.
Вопросы падали сначала редко и сдержанно, а затем все чаще и чаще. Так весенний дождь начинается осторожными каплями, а потом шумит без перерыва.
…Созвездия уже прошли половину своего ночного пути. Ли сладко спала, укрытая бараньей шкурой. Витя устал и охрип. Он замолчал.
— Ложись спать, — сказал Ашур. — Я заслушался тебя, а ты еще вчера был болен. И лекарство мое выкипело. Я забыл его на огне. — И он обратился к одной из женщин: — Принеси мне воды, чтоб долить…
— Воды! — нетерпеливо прервал Витя старика. — Я половину ночи рассказывал вам обо всем, о чем вы спрашивали. И теперь я все равно не усну. Я тоже хочу знать. Пока ты, дедушка Ашур, будешь варить лекарство, прошу тебя, расскажи мне в свою очередь!
— О чем ты хочешь спросить?
— О воде. Объясни мне, откуда она берется здесь. Откуда вы сами пришли? Почему на дверях вон той башни нарисован тот же знак солнца, что и на гробнице Великого Города? Почему никто ничего не знает о вас ни в Хотане, ни у ближайших оазисов?
Ашур снова взял палочку, которой он мешал кипящую жидкость. А в это время синяя прозрачная азиатская ночь медленно передвигала с востока на запад свои покорные звезды.
Рассказывал Ашур нараспев. Зажмурив глаза, Витя слушал старика, и ему минутами казалось, что он слышит Халима.
— Я мало знаю. Жизнь моя коротка, а край этот жил бесконечное множество лет. Мне говорил о минувшем мой дед, а дед мой ребенком рассказы слыхал от других стариков… Видишь, — вода закипает, и белая пена, шипя, поднимается вверх. Я варево палкой мешаю. Новая накипь ползет, опадает, чтоб вновь пузырями покрыть беспокойную жаркую чашу.
Так и народы — один за другим — как пена, текли, вечно друг друга сменяя. Сильные слабых давили и гнали прочь от воды, питавшей прекрасную землю. Прочь уходили в пустыню народы в тоске и бессильном гневе. Слабые женщины горько рыдали у редких колодцев в пустыне. Не удивляйся, что жалкие капли воды солоны и поныне…
— Тут я нечаянно уснул и не дослушал до конца.
— Но я не подозревал, что ты умеешь так ловко переводить плавную восточную речь, да еще с такого языка.
— Ох, боюсь, Иван Викентьевич, что это мой первый и последний опыт. Клавдий Петрович, не сердитесь: мне самому ужасно жалко, что я ночью не дослушал до конца Ашу- ра. Это сказание, по–моему, существует уже страшно много времени. Все до одного, не исключая и ребят, распевают его там вроде того, как у нас распевают Буденовский марш! Но у меня как–то не хватило времени записать целиком. Вообще, — тут Витя с живостью обернулся к Веселову, — эти вечеринки аджинцев ужасно мне напоминали наши семейные вечера в клубах: поют, работают, играют в шахматы. Только шахматы у них не совсем такие, как у нас: у коня другие ходы, я вам покажу как–нибудь. А в общем хороший народ, честное слово!
— Да ты, Витька, не отвлекайся, докладывай дальше!
Костя с изумлением глядел на товарища. Ему все еще не верилось, что Витя сидит рядом с ним.
Пятнадцать дней, проведенные в безуспешных поисках, почти без сна, почти без пищи, почти без воды, измучили всех больше, чем все прежние месяцы работы и странствований.
Экспедиция обыскала развалины и все песчаные сугробы от западных ворот вплоть до могилы Семи Городов. Очки, оставленные Клавдием Петровичем в гробнице, лежали нетронутые: было ясно, что Витя не добрался до гробницы.
Песчаный вихрь замел следы исчезнувшего товарища.
Чаон — Го, обливаясь слезами, покаялся в своей оплошности. Он извлек из своей сумки весь запас припрятанных цветных бумажек, испещренных непонятными значками, и сжег их перед самым высоким барханом. Пока курился тоненький синий дымок, китаец бормотал заклинания, уле — щивая злых духов, похитивших Витю.
Наконец наступил момент, когда все поняли, что поиски тщетны. И сил и припасов осталось ровно столько, чтоб добраться до колодца Эч. Кроме того, Клавдий Петрович высказал правдоподобное предположение о том, что Рыжий, который чаще других верблюдов приносил воду из Эча, мог во время бури направиться к знакомому колодцу.
Появилась надежда, что Витя ждет экспедицию у Эча, боясь двинуться с места, чтобы не заблудиться и не погибнуть.
Лагерь снялся с места. Отъезд был печален.
Экспедиция увозила драгоценнейшие вещи, вырванные у пустыни и у тысячелетий, во взамен этого она потеряла веселого, доброго товарища.
Как всегда, караван шел гуськом. Чаон — Го шагал впереди. Скрылись крепость и западные ворота. В последний раз сверкнул красный зуб развалившейся башни и опять заструились пески и барханы.
Экспедиция добралась до колодца Эч. Вити там не было, и путешественники, наполнив в глубоком молчании тур- суки[3] водой, двинулись дальше.
Верблюды с повислыми горбами медленно шагали по дороге в Хотан. Клавдий Петрович с ужасом глядел на утомленных животных, боясь, что придется выбросить что–нибудь из клади.
С мучительной медлительностью двигался караван. И поэтому его легко нагнали смуглые люди, закутанные в плащи из овечьей шерсти. Их было восемь человек, они мчались на необычайно быстрых верблюдах, точно совершали разбойничий набег.
Когда всадники приблизились, с одного верблюда кубарем скатился какой–то человечек и вцепился в Веселова. — Витя! — воскликнул тот.
