и женой напоминает мне тот момент, когда судья Низовских к концу трёхдневного судебного заседания монотонно и без эмоций объявлял меня приговоренным к восьми годам колонии усиленного режима? Что-то общее есть у умершего судьи Низовских и у этой толстой бабы, что сейчас поздравляет нас с созданием новой семьи… Общее в них то, что они исполняют свои обязанности с полным безразличием к тем, чью судьбу решают… Но иначе и быть не может. Не может человек быть чувственно сопричастен к судьбе каждого осуждённого или каждого вступающего в брак на протяжении многих лет… Когда-нибудь люди заключение браков тоже будут доверять электронным машинам, и это будет действительно волнительно. Важно, что это будет приятнее, чем видеть ложную сопричастность к своей судьбе несимпатичных и равнодушных к тебе людей…» – подумал Бурцев.
Как только Валерий с Анной расписались, надели друг другу кольца и их объявили мужем и женой, им тут же предложили пройти в соседнюю комнату, где шампанское, фрукты и музыка. Уходя в другую дверь, Валерий боковым зрением заметил, что та дверь, в которую они входили, открылась и через неё вошла взволнованная следующая пара молодожёнов. «Торопятся… Им необходимо всех поженить, кого запланировали…» – с сожалением сказал себе Валерий. Его не покидало ощущение, что всем наплевать на немаловажное событие в его жизни, но без чужих людей никак не обойтись. «Моя судьба и судьба Анны близки только нашим родителям. Подобное можно утверждать и о судьбе убитых мной женщин… Их исчезновение волнует только близких родственников, но милиции до них нет никакого дела. Им надо раскрывать преступления, а не искать без вести пропавших женщин. Жизнь так устроена, что никому нет дела до проблем другого человека. С увеличением количества людей – люди будут все дальше и дальше отдаляться от соседей по дому, по подъезду, по лестничной площадке. Приходит то время в крупных городах, что и родня о смерти какого-нибудь родственника будет узнавать с опозданием или вовсе не узнает…» – с грустью думал Бурцев.
Истинное удовлетворение от свадьбы пришло Валерию только у Анны в квартире, где за двумя сдвинутыми столами собрались самые близкие люди – родственники и друзья. Было много тостов за молодых, за отцов и матерей, а также с пожеланием иметь многочисленное потомство. Часто гости молодым кричали: «Горько!», а затем преподносили конверты с деньгами. Всё-таки Валерий и Анна были не двадцатилетними людьми, а значительно старшими, и это придавало всему празднику спокойствие и меньшую возбуждённость.
– Бурцев, я не хотела тебе говорить до свадьбы, но сейчас скажу, – прошептала Анна на ухо Валерию. – У меня пропали месячные… Вторая неделя задержки. Через несколько дней схожу в консультацию… – Все это время Анна смотрела на Бурцева, желая угадать по его лицу и глазам первую неподдельную реакцию. Бурцев невольно заулыбался и посмотрел на жену пристально. Непроизвольно у него глаза стали чуть влажными от смешанных чувств. Ему хотелось крикнуть от радости, но тут же он вспомнил, что его ребёнок ещё не родился, но его жизнь без отца, возможно, предрешена. Радость и печаль одновременно вдруг начали душить Бурцева. Вновь кто-то из гостей прокричал:
– Горько! – Валерий с Анной поднялись со стульев, и в этом длительном поцелуе Валерий передал всю ту благодарность, что он испытал к Анне за новость о задержке месячных. Бурцев не любил Анну страстно, но начал отделять её в лучшую сторону от всех других женщин, что у него были до неё. Его мать теперь имела реальную надежду, что у неё будут внуки. Этот поцелуй помог Бурцеву сдержать слезы от осознания, возможно, несчастного детства своего будущего ребёнка. «Какой же я удивительно чувственный душегуб! Неужели все изверги и убийцы могут быть такими ранимыми или только я такой?..» – спрашивал себя Валерий, не отрываясь от губ Анны и не открывая глаз, сквозь веки которых проступила наружу едва заметная слезинка.
Утром после свадьбы пробуждение не показалось Бурцеву тяжёлым. Несмотря на то, что днём в делах он забывал, что когда-то убил двух женщин, однако просыпаясь утром, воспоминание о содеянных преступлениях всегда неизменно, хоть на мгновение, но приходило к нему. Это господь из микромира неизменно напоминает ему об этом, как сейчас стал предполагать Валерий. Спустя минуту он вспомнил, что не нужно ехать на работу и рулить до усталости, собирая монотонно рубли и трёшки с шумных, неинтересных и скупых пассажиров. Яркое утреннее солнце ослепило Валерия, когда он повернулся от стены внутрь комнаты. Прячась от прямых лучей, Бурцев сунул голову под рядом стоящий стол, который примыкал вплотную к тахте и который остался неубранным со вчерашнего вечера. Проснувшись окончательно, Валерий понял, что лежит один, а Аннушка находится на кухне, потому что об этом говорил доносившийся звон от мытья посуды, которой много скопилось после свадебного застолья.
– Ку-ку! – подал Валерий голос, чтобы Анна его услышала.
– Ты уже проснулся, мой кукушонок?! – спросила довольная жена.
– Да, моя любовь, – ответил Бурцев и лёг на спину.
– Будешь кофе?! Я сварю, если хочешь, – предложила Анна.
– Свари, – согласился Валерий.
Аннушка вышла из кухни и подошла к мужу, вытирая руки о новый сатиновый фартук в красный горошек с большим карманом посредине. Она склонилась над Бурцевым и, закрыв глаза, начала целовать ему грудь, затем скинула с него одеяло. Анна, еле касаясь, стала целовать мужа ниже и ниже, закрыв глаза. Валерий быстро перевернулся на живот, игриво пряча от жены своё мужское достоинство. Тогда Анна начала целовать ему ягодицы и сквозь смех говорить:
– Куда спрятали моего красавца? Почему мне не дают его поцеловать?!
– Аня, я же не мыт с ночи…
– Я люблю тебя любого – и мытого, и немытого… – произнесла Аннушка улыбаясь и выпрямляясь во весь свой высокий рост над мужем. Валерий лежал на животе, засунув руки под себя, а лицом уткнулся в подушку, как когда-то в детстве утром прятался от игривых ласк матери.
– Ты же обещала мне кофе, – еле слышно проговорил Бурцев в подушку.
– Хорошо. Пошла варить, – сказала весёлая Анна, отступив от него. Вдруг она вернулась и бросила ему на спину несколько конвертов с деньгами, что вчера преподнесли гости и родственники на нужды новой семьи. – Родной, пока я варю кофе, – ты посчитай деньги. Интересно, кто и сколько нам отвалил на счастье, – сказала улыбаясь Анна, и ушла на кухню. Бурцев лежал неподвижно на животе, чувствуя спиной брошенные на него конверты. «Это, наверное, и есть семейное счастье… Почему я не обратил внимания на Аннушку прежде моих страшных преступлений? Мне словно кто-то говорит, что я могу лишиться такого сладостного семейного блаженства, которое сейчас испытываю… Я чувствую, что любим этой молодой женщиной и начинаю привязываться к ней… чувствовать необходимость в ней. А как счастлива моя мать… Она, кажется, расцвела из-за моей женитьбы. Создатель мне даёт почувствовать счастье, чтобы я перед уходом в небытие знал жизнь во всех её проявлениях…» – подумал с горечью Бурцев и лёг на спину, чтобы считать деньги. Но вдруг ему расхотелось пересчитывать купюры после промелькнувших грустных мыслей. Невесёлые рассуждения Валерия лишили на некоторое время смысла любые материальные ценности, достаток и прочие блага новой жизни. «Вчера, как я и опасался, за столом присутствовало тринадцать человек… Я надеялся, что вдруг кто-нибудь добавится или, напротив, не придёт, но не случилось сбыться моим ожиданиям… Я понимаю, что числа вряд ли о чем-то говорят серьёзно, но почему цифра тринадцать меня всегда тревожит? Несомненно, какая-то чертовщина существует…» – успел подумать Бурцев, и тут вошла Анна с маленькой чашечкой кофе и бумажной салфеткой.
– Ну, что ты не считаешь?!
– Не хочу без тебя, – тихо ответил Бурцев, глядя грустно на жену.
– Что с тобой?! – спросила Анна встревожено, заметив печаль в глазах Валерия. Жена присела рядом на тахту.
– Наоборот, все очень хорошо, моя любовь, – ответил Бурцев, улыбнувшись вымучено.
– Ну-ну! Не нагоняй тоску! На вот, попей кофе. Давай я посчитаю деньги. – Анна открыла первый конверт и достала пять сторублевых купюр. – Это,
