— Ну, тысячи полторы могу заплатить.
На лице Петра Семеновича появилась недовольная мина.
— Маловато. Разве это деньги?
— А если две?
— Не-е… Мало! За такую цену никто вам не продаст.
— Откуда вы знаете? Может кто-то согласится?
— Кто!? Вот у меня есть еще один велосипед. Почти новый. Но за такие деньги я его не отдам.
— А сколько вы хотите?
— Десять!
— Петр Семенович, это несерьезно! До свидания!
— Девять с половиной!
— Нет-нет.
— Девять!
— Я не торговаться пришла. Всего доброго!
— Ну и черт с тобой!
Петр Семенович дернул калитку на себя так, словно это она была виновата в том, что выгодная сделка не состоялась. Удар металла о металл породил столь громкий звук, что Валентина Васильевна, сморщившись, дернула головой. Испуганные воробьи, панически чирикая, вспорхнули с раскидистых вишен еще до того как женщина успела смежить веки.
— Спасибо тебе, добрый человек, — произнесла она с иронией.
После разговора с Приговым Рыбакова зашла еще в два дома. Но их хозяева никаким транспортом, кроме тачек, не обладали и мало чего нового добавили к полученным от младшего Горохова сведениям. Получалось, что из маслозаводских велосипеды имели только пять семей.
Желая собрать больше информации о Максиме Кисленко, Валентина Васильевна решила отправиться с визитом к бабе Наталье. Стучать в калитку ей пришлось довольно долго, прежде чем та открылась.
— Чего вам? — спросила Рыбакову пожилая полная женщина в белом старомодном платке, красной шерстяной кофте с поддернутыми рукавами и черной юбке. Руки женщины были выпачканы в муке.
— Здравствуйте! Извините, мне сказали, что вы велосипед продаете? Хотела посмотреть. Вы же Наталья Ивановна Сапогова?
— Я. Здравствуйте. Опоздали вы. Я его уже давно продала.
По ее лицу и голосу было ясно, что она не расположена к беседе и готова вот-вот закрыть калитку.
— Ой, извините! А кому вы его продали? — спросила Рыбакова заискивающе. — Может, я у них перекуплю?
— А за сколько же вы его собираетесь купить?
Валентина Васильевна про себя отметила, что она правильно определила характер собеседницы, и ее последний вопрос попал точно в цель. Это было не трудно. За последние двадцать лет тяга к наживе у многих россиян стала хроническим заболеванием. Сапогова решила узнать, а не прогадала ли она с ценой? Калитка, вероятно, теперь захлопнется не так быстро, как намечалось в самом начале разговора.
Валентина Васильевна подумала, что цену нужно объявить мизерную, чтобы сходу не вызвать у Сапоговой негативные эмоции.
— Ну, рублей за восемьсот — восемьсот пятьдесят.
Сапогова засмеялась. Ее лицо стало еще шире, а маленькие, почти без ресниц, глазки превратились в щелочки.
— Ой, не могу… Сейчас за восемьсот и детский не купишь! Колесо, если только. Ой, не могу…
— А за сколько же вы его продали?
— За три с половиной тысячи!
— Я не знаю, может, они мне уступят немного?
— Кисленки? Уступят? Ой, сразу видно, что вы их не знаете!
— Какие Кисленко? Это те, у которых сын в тюрьме сидит? Максим, да? Надо же!
— Не сидит! Вышел он уже. Максиму я и продала Женькин велосипед, внука моего. А вы им кто будете? Родня или так, знакомая?
— Так, седьмая вода на киселе. Надо же! А я на днях иду, вижу — какой-то мужчина от магазина на велосипеде отъезжает. Думаю про себя, как он на Максима похож. Оказывается, вышел бедолага. Слава богу! Большой стал. Последний раз я видела его аж после окончания школы.
— Да, вымахал будь здоров. Фигурой не в отца. Если бы он лицом не был так на Степана похож, я подумала бы, что Ленка его где-то нагуляла. Она баба бедовая в молодости была.
— Максим, наверное, из маслозаводских мужиков самый высоченный. Я, правда, видела тут еще одного гренадера. Сына Приговых.
— Не, Максим повыше будет. На палец или на два, может. А так, да! Они с Антоном у нас тут самые видные. И оба до сих пор неженатые.
— Дружат между собой?
— Не особо. Максим, я же говорила, всего два месяца назад домой вернулся. А с людьми он тяжело сходится. Некомпанейский.
— А в юности они не дружили? Они по возрасту, вроде, подходят друг другу.
— Нет. Максим постарше. Он когда из Бирючинска после школы уехал, Антону лет тринадцать было. Какая между ними тогда могла быть дружба?
— И к девчатам, что ли, они порознь ходят?
— Ой! Антон тот чересчур разборчивый. Наши девчонки ему не по нраву. В Ростове себе какую-то гламурную кралю нашел. Почти каждые выходные туда мотается. В следующем году собирается к ней переехать. А Максим, я же говорила, некомпанейский. Он и в детстве чаще особняком держался, а теперь совсем бирюком стал. Все время во дворе штангу свою ворочает.
Жарких подошел к построенному в пятидесятые годы, судя по архитектуре, двухэтажному дому из темно-красного кирпича.
— Уважаемая, седьмая квартира во втором подъезде? — спросил старший лейтенант сидевшую во дворе на лавочке старушку, возле ног которой возлежал на земле неимоверно лохматый рыжий кот. Глаза у него были закрыты. На приближение незнакомца он никак не отреагировал. Было понятно, что на текущий момент котяра своей жизнью очень доволен. Набегавшийся с утра по делам старший лейтенант искренне ему позавидовал.
Старушка подняла голову и с любопытством посмотрела на полицейского.
— Седьмая? Во втором, милок. А тебе кто нужен-то?
— У меня тут знакомые живут, — улыбнувшись, ответил Жарких. — Спасибо!
Он быстро зашагал к дальнему от него подъезду.
— Так, кто тебе нужен? — снова раздался слабый старушечий голос.
— Спасибо, спасибо, бабушка! — не оборачиваясь, бросил на ходу Жарких и нырнул в прохладный подъезд.
На лестничной площадке первого этажа стоял сильный запах женского дезодоранта. Наверное, какая-нибудь проживающая здесь представительница прекрасного пола недавно отправилась на работу или в магазин.
Жарких поморщился. Парфюмерным ароматам он предпочел бы запах обжаренной молодой картошки или свежего борща с болгарским перцем.
На филенчатой двери слева краской была выведена цифра пять. На другой двери номер квартиры указан не был.
Жарких взбежал по деревянной лестнице со стертыми ступенями на верхний этаж и огляделся. Седьмая квартира, как он и ожидал, располагалась от лестницы слева. В нее вела солидная металлическая дверь.
Жарких нажал на кнопку звонка и сделал шаг назад, чтобы его можно было легко рассмотреть в дверной глазок.
