— Почему? — забеспокоился Ланн.
— Потому что, мой дорогой… — Лиандри склонилась над ним, и его обдало морозным дыханием зимы, — отсюда нет выхода. Врата захлопнулись, и ты оказался не на той стороне.
Ланн уставился на нее, не веря. Нет выхода? Это звучало как смертный приговор.
— Лири, — хрипло изрек он, и голос его походил на карканье, — я не могу здесь быть. Я умру здесь.
Попытка достучаться до ведьмы не принесла результатов. Ее взгляд отражал мрачное торжество. Она либо не до конца понимала смысл произнесенных слов, либо смирилась с тем, что новоиспеченный избранник покинет ее спустя несколько дней. Или, может быть, часов? За окном вздымались стеклянные тюрьмы, такие же, как Ланнова. Он судорожно размышлял: в голове носились мысли, окрашенные яростью. Лиандри заманила его сюда, она сговорилась с этими монстрами, при виде которых серафимы удавились бы от зависти, она все знала с самого начала, а сейчас потчевала его ложью. Врата не могли открываться в одну сторону, потому что рефиайты, как назвала их ведьма, выходили наружу, за Грань. Они охотились на людей: это ни для кого не было тайной.
— А пока мы будем жить как муж и жена.
— Что? — вспылил он. — Нет!
Ланн вскочил с постели и едва не упал — в голове загудело, тело пронзила острая боль. Он схватился за спинку кровати, сделал над собой нечеловеческое усилие и выпрямился на дрожащих ногах. Воздух был свеж и благоухал цветами, но в нем содержался яд: как в еде и воде, принесенной гостеприимной хозяйкой, как во взгляде женщины, обрекшей его на подобные муки во имя любви. Любовь. Лиандри было неведомо значение этого слова: это не то, что можно заполучить, пройдясь по костям.
Ланн опустил взгляд и увидел, во что одет: просторную серую тунику, подвязанную плетеным поясом. Это разозлило его еще больше.
— Где моя одежда? — крикнул он. — Мой меч?
— Тише, дорогой, — молвила Лиандри таким тоном, будто успокаивала расшалившееся дитя. — Ти-и-и-ше. Не стоит поднимать переполох. Они приняли тебя по моей просьбе. Прояви благодарность и понимание.
Ланн проковылял вдоль стены-окна, используя ее как опору. Дыхание с шумом вырывалось из легких, он мысленно повторял, словно инканту: я должен выбраться отсюда. Улицы города оказались затоплены водой, сквозь нее просвечивали темные корни растений, коих здесь было в избытке, на глубине резвились мелкие рыбешки с ярко-синей чешуей. Странно, что зелень не сносит течением, подумал Ланн, а затем вспомнил: местная вода обладает иными характеристиками, чем в том, правильном мире. Корабли в облаках, дома, стоящие на реках, — и десятки прохожих, беспечно прогуливающихся по городу, как будто это являлось их основным — и единственным — занятием. Среди них были и дети, но кое-что совпадало в облике всех рефиайтов: цвет их волос. Ульцескор пожирал пешеходов глазами, выискивая темные макушки, но его старания оказались напрасны.
— Я должен выбраться отсюда.
Он и не заметил, что сказал это вслух.
— Ты не можешь, — мягко произнесла Лиандри. Сладкими и тягучими были ее слова. — Посмотри, как здесь красиво. Неужели тебе правда хочется уйти? Смирись, Ланн. Скоро тебе станет лучше. — В ее голос закрались зовущие нотки: — Иди ко мне.
Ланн так резко мотнул головой, что едва не свернул себе шею. Лиандри хотела подойти сама, но взгляд ульцескора обжег ее и пригвоздил к месту. Из его широко распахнутых глаз черным шипящим потоком изливалась ненависть. Он поднял кулак: ногти до боли впились в ладони, костяшки побелели от напряжения.
— Ах ты… лживая сука!
Она отшатнулась, словно от удара. Лиандри казалось, что сейчас ее осыплют бранью, вслед за которой в ход пойдут кулаки. Именно так и делал отец, когда она возвращалась от очередного кавалера. Потом он понял, что не стоит тратить сил, и махнул рукой на пропащую дочь. Тогда она не могла противостоять отцу, а сейчас — Ланну.
Она могла убить его. Только и всего.
Но ульцескор не набросился на нее. Вместо этого он размахнулся и обрушил свой гнев на стену. Его рука врезалась в стекло, прорубая дыру, со звоном посыпались осколки. Не обращая внимания на боль, в какой-то немой, неистовой ярости Ланн задействовал вторую руку. Реальность пошла цветными пятнами, а он все продолжал бить. В мозгу стучало, не отпуская: я должен выбраться. Нужно проделать отверстие, достаточно большое, чтобы я мог выйти. Я должен выбраться. Я должен…
Звук как отрезало, вместе с ним ушла боль. Черной воронкой свернулся мир.
Когда Ланн очнулся, за окном стояла темень, прорезаемая частыми зелеными вспышками, а на руках белели бинты. Он ничего не добился, лишь обзавелся еще одной разновидностью боли. Ресницы слиплись, веки поднимались тяжело. Очередной яркий сполох — и на треснутом стекле, как в разбитом зеркале, проявилось его лицо. Ульцескор вздрогнул. Кто-то перевязал ему руки, но забыл — или не захотел — стереть с лица кровь. Он подполз к отражению, присмотрелся. На голове не было зияющей раны, только порез над левой бровью. Наверное, задело осколком.
Что-то шевельнулось в дальнем углу. Ланн впился взглядом во мрак, ожидая следующей вспышки, хотя не сомневался — его сиделкой могла быть только Лиандри. Свет на мгновение озарил комнату. Он ошибся.
— Где? — прохрипел он, надеясь, что его поймут. — Где она?
— Она ушла, — то ли произнесла, то ли пропела Сирша.
В сердце Ланна закралась надежда.
— Помоги мне выбраться.
— Слишком поздно. Смотри. — Сирша простерла указующий перст, и Ланн послушно повернул голову. Астральный поток разлился в небе, как весенняя река, вышедшая из берегов. — Огни… огни уже здесь. Зеленые огни. Они уничтожат нас, заберут все, что в нас есть человеческого. — Она зажала рот ладонью, будто ей внезапно стало дурно. — О Богиня…
Ланн не понимал, о чем она говорит. Сам по себе межесвет не представлял никакой угрозы. Он попытался привести в порядок мысли, безумным вихрем кружившиеся в голове. Куда исчезла Лиандри? Неужели она бросила его умирать? Где выход? Ему нужно идти.
Он скатился с кровати и на четвереньках направился к двери. Краем глаза Ланн увидел, что Сирша поднялась и застыла в нерешительности, но не придал этому значения. Он нащупал дверную ручку, когда тишину, словно ножом, разрезал чей-то крик. Ульцескора мгновенно скрутила боль, он с размаху стукнулся лбом об пол и чуть не потерял сознание. Так и сидел, зажав голову между коленями, и ждал, когда отступит чернота, застлавшая глаза. Кто-то продолжал истошно визжать, как свинья на бойне. Сирша коснулась Ланнова плеча, привлекая внимание. Он поднял глаза: она протягивала ему руку.
Следующие несколько минут Сирша тащила Ланна на себе. Ноги ульцескора волочились по полу, и он ничего не мог с этим поделать. За дверью была лестница, и спуск оказался невероятно долгим и утомительным. Они присели на нижнюю ступеньку, чтобы отдохнуть. Ланн поводил глазами по комнате, ища среди очертаний предметов что-то, принадлежащее ему. Затем он обратился к девушке:
— Мой клинок.
Черт с ней, с одеждой, подумал он. Сирша прислонила Ланна к перилам и отправилась на поиски его меча. Судорожно пошарила руками по столу и тумбам. Раскрыла шкаф, сорвала одежду с вешалок и побросала на пол. Она собиралась отойти, но темень разогнала еще одна вспышка, и внутри гардероба что-то взблеснуло серебром. Они с Ланном переглянулись.
— Там, — сдавленно произнес ульцескор.
Сирша кивнула и присела на корточки. Ее рука нащупала полоску металла, прислоненную к задней стенке шкафа. Она вернулась к Ланну, вложила клинок ему в ладонь и опять предложила свое плечо в качестве поддержки. Он не спрашивал ее ни о чем.
Лишь выйдя на улицу, Ланн понял, что крик давно стих. Стало значительно легче, его больше не мутило. Он навалился на девушку, попробовал стать ровно — и ему это удалось. Ледяная вода омывала босые ступни, еще больше отрезвляя.
Сирша стояла на крыльце. Ланн потянул ее за руку, но она покачала головой.
— Почему?
— Я не могу. Я одна из них.
