class="p1">С гулко колотящимся сердцем Врит еще ниже склонился над сферой, усталости как не бывало. Он намеревался дождаться грядущей битвы прямо здесь.
«После стольких лет…»
Но, похоже, ночь заминок на этом не закончилась.
Внимание Врита отвлек громкий хлопок двери, из-за которой выскочил Феник, долговязый послушник. Повертев головой, он наконец заметил Врита с Кересом.
– Исповедник Врит! – выкрикнул парень, задыхаясь. – Мне надо срочно поговорить с вами!
Врит нахмурился и махнул Фенику, чтобы тот присоединился к ним.
– Успокойся и подойди.
Юный послушник был явно ошеломлен предложением вторгнуться в самую глубь святилища – туда, куда имела доступ лишь горстка Ифлеленов. Но он понял, что лучше не нарушать приказ Врита. Извиваясь всем телом и петляя между трубок, Феник пробрался к ним. К тому времени, как он добрался до сердца огромной машины, по лицу его уже струился нервный пот.
– Что тебя так взволновало? – спросил Врит.
– Весть из Южного Клаша! – выдохнул Феник. – Шпионы донесли, что император отправил два военных корабля, командуют которыми двое его сыновей. Они движутся на север, нацелившись на королевство!
Врит нахмурился:
– Такая демонстрация силы – просто позерство. После бомбардировки Караула Экау император должен был хоть как-то отреагировать, иначе потеряет лицо.
Хотя Врит знал причину, стоящую за импульсивным поступком императора. И уже в сотый раз проклял принца Микейна. Прежде чем боевой корабль принца покинул Азантийю, король Торант приказал своему сыну лишь слегка пошуметь над аванпостом, поджечь его и уйти. Такая демонстрация должна была выразить гнев короля на империю – не только за то, что там приютили Канте, но и за его помолвку с дочерью императора.
Империи требовалось отправить недвусмысленное послание.
«Только вот Торант послал не того вестника».
Микейн взял на себя смелость сбросить на вершину маленького аванпоста огромный Котел Гадисса, убив всех находящихся внизу и запалив бо́льшую часть Тайтинского леса, который до сих пор продолжал гореть. Он утверждал, будто его корабль подвергся нападению, требующему насильственного ответа. Торант едва ли мог ругать своего сына по возвращении, особенно учитывая прием, оказанный Микейну королевскими легионами, которые с ликованием встретили его победу.
Естественно, теперь император Маккар должен был ответить тем же, отправив свой боевой корабль на север. Вриту оставалось лишь надеяться, что сыновья Маккара проявят большее благоразумие и уравновешенность.
Феник переступил с ноги на ногу, явно не закончив свой отчет.
– Выкладывай, – приказал Врит.
– Принц Микейн намерен перехватить их! – выпалил Феник. – Попытаться устроить засаду на задымленном участке Дыхания Урта.
– Нет! Король никогда этого не допустит!
Феник съежился от его вспышки.
– Весь королевский легион взывает к решительным действиям. Подзуживаемый фракцией вирлианских рыцарей, которые поддерживают принца.
– Сребростражами?
Феник кивнул:
– Пока мы тут разговариваем, готовится королевский линейный корабль и еще несколько. Они намерены вылететь уже через колокол.
Врит застонал и повернулся к Кересу:
– Продолжай отслеживать Скеррена. Отправь почтовую ворону, если поступит еще какое-нибудь сообщение.
Керес нахмурился:
– Отправить куда? Куда ты направляешься?
– На тот линейный корабль. Кто-то должен отправиться с Микейном и попытаться удержать его от еще какого-нибудь опрометчивого поступка, способного погубить весь Венец.
Врит направился прочь, увлекая за собой Феника. Керес крикнул ему вслед:
– А принц тебя послушает?
Врит ничего не ответил – и по очень простой причине.
«Сам не знаю».
Тем не менее еще один вопрос мучил его, когда он покинул зал и устремился наверх по подземным уровням Цитадели Исповедников. Император Маккар пользовался известностью осторожного правителя – человека, который долго и тщательно обдумывает свои решения, обращаясь за советом к своим тридцати трем чааенам, а также к бесчисленным прорицателям и гадалкам по костям. Он был не из тех, кто способен на опрометчивые поступки. Тогда почему же император так внезапно двинулся с места? Даже после жестокой бомбардировки Караула Экау Врит ожидал, что Маккар будет реагировать медленней, рассмотрит и взвесит все варианты, прежде чем действовать.
Все это было совершенно необъяснимо.
«Что же там изменилось?»
Принц Джубайр склонил голову перед яростью своего отца. Не поднимая глаз, старший сын императора Маккара ка Хэшана стоял в самом центре судебного зала, расположенного на вершине Благословенной башни Хика, десятиглазого бога правосудия. Сандалии его попирали круг из черного оникса, обозначающий место палача. С кривого палаша у него в руке капала кровь.
Отец его гневно сверкал глазами со своего высокого кресла в дальнем конце зала. Кресло это, украшенное по бокам распахнутыми золотыми крыльями, представляло собой вчетверо уменьшенную копию клашанского императорского трона, вздымавшегося на высоту трех этажей в сводчатом помещении тронного зала цитадели.
За спиной у императора, расположившись в три яруса, стояли все тридцать три его чааена, с ошейников которых ярким водопадом ниспадали серебряные цепочки, собираясь воедино у подножия маленького трона.
Позади Джубайра на других ярусах разместились молчаливые свидетели – как члены императорского двора, так и те, кто был заинтересован в исходе определенных дел. Все ждали, когда уволокут обезглавленные тела двух стражников. Эта пара охраняла вход в Кодекс Бездны и не сумела его защитить.
Слева от трона стоял Зенг ри Перрин, спрятав руки в рукава белого одеяния, золотое шитье на котором ярко сияло в свете факелов. Джубайр был удивлен, что предводитель Дреш’ри тоже не лишился головы, чтобы искупить вину за уничтожение имперской библиотеки. То, что его оставили в живых, свидетельствовало о ценности этого человека для императора – как советника, так и посредника при общении с мистическими мирами.
Но жизнь сохранили далеко не всем.
Двери за спиной у Джубайра вновь распахнулись. Последний из приговоренных явно не стал бы молить о пощаде, как эти два стражника, за что принц был ему втайне благодарен. Отягощенный тяжелыми кандалами, в зал ступил Кулак Паладинов. Тайкл па Ри командовал дворцовым батальоном, охранявшим императорскую резиденцию. Возложенные на него обязанности он не выполнил и знал, какое суровое наказание ждет его за это.
Джубайр натужно сглотнул, когда этот высокий мужчина, облаченный в легкие доспехи, вошел в зал. Даже закованный в кандалы, он держал под мышкой свой шлем. Его седые волосы и борода были недавно умащены благовонным маслом – вероятно, его женой и двумя дочерьми. Не нуждаясь в том, чтобы его тащили под руки, глава дворцовой стражи, теперь уже бывший, ступил на круг покаяния из белого мрамора, залитый свежей кровью, и опустился на колени, отложив шлем в сторону.
– Я смиренно принимаю решение Хика и императора, который воплощает Его справедливость!
Маккар кивнул, с тяжелым вздохом выпуская часть своего гнева. Тайкл служил венценосному двору дольше, чем его собственный отец был императором. Под его неусыпным вниманием никогда не случалось никаких происшествий.
До событий, произошедших два дня назад.
Император встал.
– Ты славно послужил нам, Тайкл па Ри, и за это твоя семья будет избавлена от меча!
Тайкл склонил голову в знак благодарности.
– Но в соответствии с Кодексом Хика самого тебя ждет суровое наказание.
– Меньшего я и не ожидал, Ваша Блистательность! – Тайкл поднял голову, обнажая горло. – Для меня было честью служить вам в качестве Кулака империи!
Взмахом руки Маккар поторопил сына, явно желая побыстрее со всем этим разделаться. В глазах его светилось сожаление. Но даже император обязан придерживаться строгого кодекса правосудия, написанного четыре тысячелетия назад. Джубайр понимал, что в этом смысле его отец столь же закован в цепи, как и все приговоренные им.
Зная, что нельзя проявлять никаких колебаний, Джубайр повернулся к Тайклу, по-прежнему держась в пределах черного круга, в которой его осенял Хик. Обеими руками перехватил свой палаш и невольно встретился взглядом с Тайклом, чего не делал ни с одним из четырнадцати мужчин и двух женщин, казненных им за этот долгий день. Принц стиснул зубы. Он знал Тайкла всю свою жизнь, еще мальчишкой бегая по дворцовым залам в огромном шлеме Кулака. И даже сейчас этот человек стремился ему
