любой грамотный полководец приказал бы снести, дабы не стало строительным материалом для штурма и укрытием для врагов, жило своей жизнью — горело, отстраивалось, торговало, гремело мануфактурами и дралось за кусок хлеба. Где-то просматривались закрытые частоколом подворья — обширные, в десяток домов; местами возвышались хоромы из камня — без единого окна на первом этаже. Оружие на поясе — в порядке вещей, равно как группы женщин в сопровождении пары-тройки охранников. Кандальные мужики, оттирающие улицы под присмотром надзирателей, в которых узнавались скорее разбойники, а не городская стража. И над всем этим людским бульоном, уже частично заросшим плесенью — высокий шпиль каменной башни прямо посреди общего бардака. Даже не за стенами внутреннего города — который явно жил и охранялся, но до которого, казалось, никому не было дела.
Здесь не было кордона, но в достатке оказалось мальчишек, цепко осматривающих приезжих. Документы, которые оформил подслеповатый староста одной из деревенек за скошенный луг, никого не заинтересовали. За весь путь до широкой площади перед Академией их было попросту некому показать — приди в голову такая блажь. Ни одного служителя закона, но в достатке опасливых и настороженных взглядов и напряженных рук, положенных на рукояти ножей.
Под ногами неожиданно оказался камень, а не вытоптанная земля — впервые в город верилось, а огромная толпа, заполонившая площадь перед приподнятым на фундаменте комплексом из шестнадцати каменных зданий в целый квартал шириной, соединенных меж собой эстакадами на уровне второго-четвертого этажа и увенчанных башней-шпилем, давала ощущение нормальной столицы — привычной, живущей по законам и охраняемой стражей. Вон ходят по трое оружные люди в одинаковой форме — с вышитым силуэтом башни на груди и спине.
В кармане Филиппа задергало. Потом дернуло совсем сильно и замерло от ужаса.
Наверное, не по себе, когда рука погружается в ледяное «ничто», без границ и дна, а потом не может его покинуть.
— Ну дядь, ну отпусти, — поймав взгляд Филиппа, заканючил мелкий воришка, обливаясь холодным потом и буквально примерзнув от страха к брусчатке площади.
Обычное дело — закатил бы истерику или крик, и покуда растеряется — свинтил, потерявшись в толпе. А если дойдет до воришки местная стража — то уведет мальца, конечно же… Там и отпустит, наверняка, строго пригрозив, чтобы день-другой не рисовал свою морду в этом месте — за это им деньги от старших этой голытьбы обычно и платятся…
Но когда вместо серебра или захудалой медяшки, вокруг запястья вдруг смыкается даже не пустота и холод — а зубастая пасть и аккуратно прихватывает за кожу… А на попытку взбрыкнуть закусывает так, что еще немного — и кисть отнимется, то совсем ой…
— Дяденька, отпусти, — дрожала эта мелочь, осторожно оглядываясь
Еще немного — и сам стражу начнет кликать. Позору не оберется потом — это и останавливает, судя по глазам.
Фил оглянулся по сторонам, ожидаемо не обнаружив подле себя Кеоша — неведомо где потерялся, да и демоны с ним. Так даже лучше.
— А расскажи мне, друг, что тут происходит, — миролюбиво произнес маг пойманному воришке.
— Дядь, я мимо своего кармана промахнулся, — протараторил пацан.
— Ты про действо сие расскажи, — повелительно махнул рукой темный, указав на шумящую во всех направлениях площадь. — Отчего толпа и оживление?
— Так к магикам принимают, — похлопал глазами малец, изрядно удивившись вопросу.
— И что, всех пускают? — проявил Фил вежливое любопытство.
— Как же, всех, — понурился на момент тот, будто припоминая личную обиду, но тут же добавил злорадства в голосе: — У кого дар есть — тех токмо. А за проверку серебряную монету стребуют. И не отдадут!
— Выгодное дело, — оценил толпу Фил.
— А то ж… Дядь, отпусти? — затормошил тот одежды Фила свободной рукой. — Я не сбегу, все что надо расскажу.
— Да ты и так расскажешь, — с интересом смотрел Филипп в сторону комплекса каменных зданий.
Где-то тут должны были принимать деньги. Ага, вон левее — где толпа гудит сильнее, и чуть подальше, где за линией стражников видимая пустота. Только из-за спин не видать ничего. Ба, а это — не Кеош ли пробирается?..
— Этот, з-зубастый… он прикусывать стал, — беспокоился пацан, вновь дернув за одежду. — Все сильнее и сильнее!
— А ты не дергай, авось не оттяпает, — отмахнулся Фил, приглядывая за целеустремленным движением родича через толпу. — Так, говоришь, серебряный им, потом у кого дар есть — тех внутрь, и все?
— А дальше учеба — в год пять золотых! — ощерился бледной улыбкой малец.
— Ого…
— Так эти-то не знают, — пренебрежительно кивнул тот чумазым подбородком на толпу и тут же ойкнул от прикуса на запястье. — Хотя, может, оплатит кто. Вон, стоят-зыркают, — пацан указал на балюстраду на стене одного из зданий, повернутой к толпе, где действительно кутались в плащи восемь господ. — Но еще никому не платили. Я не видал. Это Короны люди, которые за стеной сидят.
— Оплатят, да закабалят пожизненно, — кивнул своим мыслям Филипп. — А вот эти, что среди народа горлопанят?
— Так игорных дел мастера. Подзуживают серебрушку потратить и ставки берут.
— Велики ли ставки?
— Всяки бывают. Кому и медяшка — много, а кому и серебро за медь… — сглотнул паренек, вновь ощутив прикус на коже. — Дядь… Ну дядь… Я тебе правду скажу, а ты только пусти, — побледнев, произнес воришка и опасливо посмотрел по сторонам.
— Ну-ка, — чуть нагнул голову Филипп.
— Деньги любые берут, но ежели и вправду маг окажется, то шар, что дар покажет, не зажжется все равно, — прошипел-протараторил малец.
— Вот как… А сведи-ка меня с каким из этих мастеров, — улыбнулся Фил, давая команду отпустить руку воришки.
И тут же перехватил рванувшего мальца за шиворот: да так, что поднял его над землей — даром тот ногами дергал, бег изображая.
— Тут ведь и жулья среди твоих мастеров, поди, полно, — хмыкнул маг, нащупывая в самостоятельно нашитом кармашке золото.
— А вы, господин, к страже идите, возле них настоящие трутся, — шмыгнул разочарованно воришка, провиснув руками в одежде.
Одним движением оторвав кармашек, Фил встряхнул содержимое на ладони, чтобы оно показалось из-под ткани, и сунул под нос мальцу.
А пока тот в ступоре стоял, пытаясь сосчитать сверкающие и начищенные до невозможности золотые кругляши, Филипп поставил его
