мир.
Еще две причины устроились сегодня в местную Академию. Ее монополия на знания могла быть разрушена — и пришлось лезть следом, чтобы этого не допустить. Заодно проследить, чтобы они не установили новых знакомств, не обросли связями. И вовсю использовать подобострастное отношение к светлейшим — толпа чуть не затоптала Кеоша, она же видела.
— У него очень длинные и изящные пальцы.
Аркадия не сразу поняла, о чем щебечет служанка.
— И такие красивые глаза. Говорят, высокие и стройные — отличные любовники, госпожа.
А, это она о Филиппе и причине его вызова к ней…
— Не забывайся, — без злобы произнесла Аркадия.
Даже с толикой скрытого смущения — пусть пойдут нужные ей слухи. А там можно будет влюбить в себя кого-нибудь ревнивого, и позволить слухам достичь его ушей.
Филиппа баронесса встречала в саду поместья — уж слишком тяжелая атмосфера была внутри дома, а приличного помещения для приема и вовсе не сыскать. Зато парк содержался практически образцово — вид внешнего благополучия обязателен для любого преступления. Мало ли кто обратит внимание на небрежение слуг…
— Тут за самозванство кипятят в живьем в масле, — деловито произнес Филипп, кутаясь руками в грубую черную хламиду и поглубже нацепив капюшон. Простенькие ботинки его не доходили до щиколоток, позволяя обнажаться голой коже при ходьбе. Раньше подобного аскетизма за ним не было замечено — значит, вырядили силком. Послушание, скромность и отказ от мирских благ в пользу начальства — интересно, сколько он вытерпит…
— С фантазией нормально, — констатировала девушка, пряча руки в длинных рукавах меховой шубки. — Для исчадия тьмы, вошедшего в доверие к церковникам, у них уже что-то придумано?
Было жарковато — но когда грабили замок Клодица, приоритет отдавался той одежде, что подороже и легче продать. Дорога ожидалась нервной — и отчасти таковой была. Одних только наемных отрядов пришлось сменить три — богатство нанимателя и нежный внешний вид скверно сказывались на их образе мышления и общем сроке жизни… Потому как подчинить вожака, обратив верной слугой — одно, а убедить его ватагу изменить принципам и не грабить нанимателя — вещь почти невозможная…
— Зачем звала? — проигнорировал ее вопрос Филипп.
— Хочу исповедоваться.
— Отпускаю тебе твои прегрешения. Пять раз прочти первую молитву и часа два погори на костре.
— Нет, ты сначала послушай, — настояла Аркадия. — Вдруг наказание смягчится?
— Валяй, — хмыкнул Фил, мельком глянув на нее.
Взгляд умный, напряженный. А сам кружит по парку так, чтобы точно быть видимым с улицы или кем-нибудь из слуг.
Ведь завизжи она сейчас, закричи или вырази жесточайшее неудовольствие — и хана его карьере. А может, и ему самому. Сладко, приятно — но это всегда можно успеть.
— Как-то мне встретился разграбленный торговый караван. Видимо, случилось нечто ужасное — разорванные люди и лошади, брр… — зябко повела она плечиками. — Все в крови, никого живого.
— Какая трагедия, — пробормотал Филипп равнодушно.
— Именно так, — с чувством подтвердила Аркадия. — Но, к своему стыду, я не удержалась и оставила себе кое-что на память.
Девушка подняла правую руку, чтобы рукав обнажил ладошку, и показала сложенный вчетверо листок бумаги, удерживаемый меж пальцев.
— Это было во внутреннем кармане главы каравана, — всхлипнула она. — Я совершила акт мародерства, это ужасно…
— Ну, ежели в этом листочке нет ничего ценного, то мародерством это не назвать, — напрягся Филипп. — Вы позволите оценить содержимое, уважаемая госпожа?
— Да, извольте, — Аркадия смущенно протянула ему листок.
— Кажется, это торговый заказ. — прокомментировал новоиспеченный монашек. — Заявка на то, что требуется привезти покупателю. Какое-то несуразное количество лопат, кирок и тачек… — замедлился его голос.
— Сотни и сотни, — охотно подхватила девушка. — Будто кто-то всем селением собрался выкопать новую реку.
— Или вскопать гору, — сухо произнес Фил.
— Одна поправка, — смутилась Аркадия. — Это не новый заказ, а копия старого. Это — уже привезли.
Он был во время обмена, как и она сама — но поклажу с телег не перегружали, просто сменили лошадей. Никто не заглядывал под ткань, никто не присутствовал во время приемки.
— Вы хотите сказать…
— Они уже копают, — сухим и деловым голосом произнесла баронесса. — Ангел там или не ангел — ты ему не нужен. Ему никто никогда не был нужен. Он просто держит тебя рядом, чтобы не вернулся и не помешал.
Еще долго Филипп следовал рядом с ним, погруженный в молчание. Иногда перечитывал листок, изучая тщательно нажим карандаша и почерк, складки и запахи.
— Одним словом, я не вижу великого прегрешения в содеянном, — формально произнес юный церковник, возвращая листок. — Обойдемся молитвами. Без костра.
— Ежели что, я передала вам собственноручно сочиненные стихи о любви, — позаботилась Аркадия о легенде для начальства церковников, которое непременно спросит о беседе.
— Они были отвратительны, поэтому я посчитал правильным их забыть, — улыбнулся ей Филипп.
— Но наша встреча непременно повторится?
— А любовь будет искренней, — согласно кивнул Фил, мрачнея.
Что там, за видимой красотой? Филипп знал по опыту, что за величественным фасадом каменных домов-исполинов обычно скрываются узкие коридоры и низкие потолки, сырость и плесень переходов, теснота общих комнат и холодный гул из дыры единственного на этаже сортира. Толщина стен заберет свое, коммуникации примитивны, а протопить углем и дровами такую махину невозможно.
Так было здесь, и капли росы на стенах поутру не вызывали удивления — неважно, насколько сильно горел очаг в комнате: сильный ветер промораживал единственный в городе комплекс высоких зданий.
Магия решила бы все неудобства — Фил помнил родную академию старого мира, где горячая вода из рун над умывальником перестала казаться чудом на вторую неделю проживания, а теплые полы и широкие окна просто еще раз подчеркивали, что судьба неофита устроена, и завтрашний день обещает только хорошее.
Но в этом мире этого не умели. Или не хотели уметь, взамен ловко оценивая решение каждой бытовой проблемы серебряной и медной монетой. Холодно — заплати, и служка принесет грелку с кипятком, чтобы ночью подложить под одеяло. Тесно и душно в общей комнате — заплати, и будет хоть и крошечная, но своя личная комнатушка с оконцем, замком на дверях и зевом камина, дрова и угли для которого тоже продаются. Еда — платно,
