подвал закатывали тяжеленые бочонки, привезенные вместе с высокородной — а охрана возле дверей в подвал подтвердила мысль о немалом приданом, контролировать сохранность которого было весьма разумно. Равно как регулярно брать оттуда монеты на развлечения и платья — хозяйка уже выезжала в город, и прибыла оттуда в новом комплекте драгоценностей.
Поэтому никто не удивлялся второму за день визиту — да и некогда им: дом в порядок приводят и за шкуру свою боятся…
Узкий коридор, спускавшийся ступенями вниз, вильнул вправо дважды, завершившись возле оббитой железом дверцы. Звуки дома исчезли, заглушенные толщиной стен. Чадил факел, вдетый в кольцо у стены, и где-то за спиной мерно капала вода, собираясь небольшой лужицей у порога.
Аркадия оттолкнула дверь от себя — та подалась со скрипом, но куда охотнее, чем в предыдущий раз. Дохнуло сыростью — вода затекала и сюда, но содержимому бочонков она не повредит, потому пока все равно…
Девушка сняла настенный факел с крепления и, чуть пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, вступила под низкий каменный потолок хранилища — десяток на полтора десятка шагов, с разнообразным хламом, задвинутым до поры в угол, чтобы освободить место для привезенного с собой. Вгляделась, проверяя охранные метки, и чуть успокоенно выдохнула, затворяя дверь за собой.
Аркадия подошла к дальнему из одиннадцати бочонков, преобразовала пальцы в клинки и скинула крышку, поднимая факел над содержимым. Подвал наполнился терпким ароматом засахарившегося меда. А из темно-бурой медовой гущи в лицо демоницы, освещенная ровным пламенем, с трудом раскрыв глаза, посмотрела голова барона Клодица, усеченного в достаточной степени, чтобы поместиться в бочонок. Руки и ноги, вместе с частью торса, оказались лишними — впрочем, эта тварь, которой поставлял детей советник города Релля, жила и в таком виде.
Девушка разместила факел в крепление на стене, закатала рукава платья и уже привычно сдвинула верхний слой меда в сторону, с силой разомкнула барону челюсти, двумя пальцами левой руки осторожно очищая глотку от натекшего внутрь.
Подземелье наполнил гулкий кашель — словно у утопленника, с жадностью вдохнувшего воздух.
— Я приехала. — девушка принялась оттирать руки, глядя на огонь факела. — Меня приняли и отдали все ключи.
В тишине слышалось только быстрое, громкое дыхание и звук ситцевого платка по коже.
— Это значит, что наши встречи станут регулярными, дорогой дедушка, — добавился бархат в голос Аркадии. — Завтра я принесу сюда иглы и жаровню. Может, тогда мы поговорим? — посмотрела она на барона.
— Твоя смерть не будет легкой, — дрогнули губы обрубка.
— Не будем о смерти, — скомкала Арика платок и примерилась заткнуть барону рот. — Так будет удобнее, завтра… И послезавтра… И всю мою очень долгую жизнь, — успокаивающим тоном добавила она, ухватив его за подбородок.
— Хозяин получит тебя! — все-таки не выдержал барон и рыкнул, пока девушка пыталась втолкнуть кусок бело-синего ситца меж упрямых челюстей.
— Как его зовут? Скажи, и, может, я сама его позову? — замерла, а потом и отступила на шаг Аркадия.
Барон зло дернул головой.
— Кому ты скармливал души? — надавила демоница голосом, тут же смягчившись и добавив равнодушно: — Впрочем, вернемся к этому вопросу позже. — Она скомкала платок в удобный шарик и вновь подступилась к обрубку. — А чтобы тебе не было скучно… — Аркадия легким движением достала недлинную шпильку из прически и проткнула ею ткань. — Вот так… Скажи: «а-а»…
— Я не знаю имени, — дернулся обрубок, будто пытаясь отшатнуться от нее.
Но без рук и ног вышло — никак.
— Я — не главный! — дрожал он, когда демоница пожала плечами и стала оттягивать челюсть. — Я понятия не имею!.. — мычал барон, пока ему заталкивали кляп.
— До завтра, — убедившись, что шпилька проколола десну и вонзилась в нерв, Аркадия взялась за крышку бочки.
Из взвеси меда просительно замычали. А затем будто заорали, когда девушка принялась прилаживать крышку обратно, обстукивая по краям.
— Или ты хочешь что-то сказать, милый дедушка? — будто в задумчивости остановилась она.
Проверить было недолго — всего два движения, второе из которых пропороло щеку мерзавца, но освободило глотку.
— Я не первый в Кормлении, — глухо ронял фразы барон. — Я передаю души, оставляю себе десятую часть.
— А советник Релля?..
— Он сам — еда, — текла капелька крови из щеки барона.
Интересно, как в нем еще она оставалась — в таком-то виде…
— Полезная еда, — поправился Клодиц. — Ищет, собирает и приводит… другую еду.
— Что такое Кормление?
— Ты — еду. Тебе — власть. — Смежились веки. — Долго говорить.
— Тогда до завтра.
— Нет!!!
— Тогда говори сейчас.
— Хищники жрут слабых и больных, — дернулась раненная щека барона. — А тут все больны. Больны смертью. Они все равно умрут, — искренне произнес Клодиц. — Но без мучений, испытав только радость юности! А мы… Разве не прекрасно, что кто-то выживет⁈
— Кормление, — напомнила Аркадия, нетерпеливо скрежетнув когтем по краю бочонка.
Она слыхала речи безумцев и сектантов куда более затейливые — воспитание принцессы было разносторонним.
Барон опасливо покосился на красно-черную сталь когтей.
— Хозяин забирает души больных. Но он справедлив! — затараторил Клодиц. — Только одну душу из тела! Поэтому если их больше, он оставит остальные! Чем больше душ — тем чаще можно просить! Чем больше — тем серьезнее просьба! А ты! Ты украла все мои!!! — взвился до истерики голос барона.
То-то он так долго держался, смеясь ей в лицо, пока она резала его тонкими слоями. Потом, правда, сразу взял и спекся. Пришлось брать с собой — уже светало, а добыча загружена в телеги…
— Я не могу сказать его имя! Он придет и заберет последнюю! — бесновался Клодиц.
— Зато ты отомстишь, — разумно произнесла Аркадия.
— Он отомстит сам, — вновь задрожал Клодиц. — Ты забрала его души, его добычу! И он вернет мне их, верному слуге. Я кормил его столетия, он помнит. Я полезный, — облизал барон губы. — А тебя, самозванку, не примут. У тебя — тьфу! — одна душа! Ну какая из тебя баронесса, — захихикал он. — У меня при рождении было уже шесть. Шесть! Тебя же почуют сразу. И накажут.
— А если я освобожу тебя и отпущу? — для интереса уточнила девушка.
Что-то должно быть за
