касание мягкого пофыркивающего носа, тихое томление от песни, которую они пели вместе, сливая два сердца в одно.
Даал посмотрел на Никс, по-прежнему заключенную в крепкие объятия, но он знал, что не в этих объятиях она хотела бы сейчас себя видеть.
«Неудивительно, что ты так многим рисковала, чтобы оказаться здесь…»
Все последние дни он неоднократно предостерегал ее не соваться в эти воды, но теперь все понял. Не только про ее крылатого брата, но и про свое собственное первое путешествие к Сновидцам.
Пока они были связаны друг с другом, Даал уловил бессловесное общение между Никс и Сновидцами. И хотя многого не уразумел, этого все же хватило, чтобы понять, что он глубоко изменился – как будто ошкапиры знали, что он понадобится, чтобы помочь Никс.
«И, скорей всего, так оно и было».
Как и все пантеанцы, Даал изучал священные свитки, в которых утверждалось, что ошкапиры не привязаны ко времени, что они свободно дрейфуют по волнам между прошедшими веками и тем, что еще предстоит.
На данный момент он подавил свои опасения по поводу своего преображения. Особенно после того, как Никс начала давить на Сновидцев, требуя больше знаний о рааш’ке. Боль от ее потери все еще терзала его сердце и, вероятно, дошла и до ошкапиров.
Сновидцы откликнулись – как будто прорвало плотину, словно они только и ждали возможности поделиться тем, что знают. Образы так и нахлынули на него – на них обоих. Произошло это быстро и превратилось в настоящий потоп, который невозможно было остановить. Испугавшись, он попытался бороться с этим неистовым приливом, накрывшим его с головой.
Даал отчаянно извивался в стиснувших его щупальцах, выдыхая воду из легких, но все же не мог противостоять истории Приюта, безостановочно вливающейся в него. Передавалась она миллионами глаз и стольким же количеством жизней, крайне невнятно и без всякой последовательности.
Никс боролась столь же яростно. Их обоих дико швыряло и перекатывало в бурном течении времени. Однако некоторые моменты выглядели отчетливей, а их образы горели ярче – очевидно, вызванные страстным желанием Никс сосредоточиться на том, что она хотела знать.
Даал летит высоко в воздухе, под самым ледяным сводом Приюта, и смотрит вниз на своего скакуна, на распростертые по сторонам широкие крылья. Он восседает верхом на рааш’ке!
От испуга и неожиданности он вновь провалился в беспорядочно мелькающую кутерьму образов, пока перед глазами не возникла другая сцена.
Он шагает к какой-то деревне. Над головой у него еще больше рааш’ке бороздят небеса. Другие прыгают по улицам или взбираются на ограды. С ними играют дети, особенно с самыми маленькими из зверей.
Время споткнулось – теперь оно катилось вспять. Даал ощутил, как проходят целые эпохи. Новая картинка обрела четкость:
Он видит свои руки, смахивающие кровь с кожистого крыла…
Время вновь скакнуло вперед.
Он смотрит вниз на многорукую тварь, распластанную на столе, – щупальца у той извиваются, присоски пытаются ухватить его за пальцы. Он вводит в нее кровь через острую иглу.
Даал на миг опять упал в самого себя, как будто ему позволили вынырнуть и подышать свежим воздухом. Хоть он и не понимал всего до конца, но знал, что ему только что показали рождение ошкапиров. Сновидцы были выкованы в прошлом примерно так же, как они сами поступили с ним, – преобразованы могучей кровью рааш’ке.
Затем его вновь затащил в себя все тот же бурный поток. Даал ощутил себя камешком, пущенным блинчиком по воде, опять перемещаясь вперед во времени.
Лежа на спине, он поднимает к глазам сломанную руку – ту же руку, что и раньше, только иссохшую от старости и всю в крови. Он тяжело дышит, готовый испустить свой последний вздох. Позади него маячит какая-то тень. Страх пронзает его насквозь.
Ужас этого момента, этой грядущей смерти оттолкнул Даала прочь от этой картины. Перед ним быстро замелькали другие образы – лишь мимолетные отблески прошлого, постоянно перескакивающие вперед.
Стая рааш’ке разлетается в панике, хлопая крыльями…
Еще одна такая же бьющаяся в воздухе стая, словно накрытая невидимой сетью…
Он – это какая-то девчушка, которая бежит по улице, пытаясь спастись от налетающего на нее крылатого силуэта…
Он – Рифовый Фарер, на голове у него тяжелый каменный обруч. Он смотрит на развалины деревни, обеими ногами стоя в луже крови.
Даал вновь рывком вернулся в собственное тело – грудь у него тяжело вздымалась, но лишь перекачивала воду. Он вспомнил, как летел верхом на рааш’ке, полный радости и восторга. Его пальцы даже скрючились в воде, словно все еще пытаясь дотянуться до этих древних поводьев.
С внезапным узнаванием Даал понял, что седло Неффы – почти такое же, как на той огромной летучей мыши.
«Уж не оттуда ли оно родом – из далекого прошлого, когда рааш’ке были нашими союзниками?»
Даже переживая эти краткие мгновения, он с трудом представлял себе такое время. Однако было уже ясно: что-то испортило рааш’ке, превратив их в крылатых монстров. И Сновидцы вроде даже намекали на источник этой порчи. На протяжении всех последних сцен, ненадолго вспыхивающих перед глазами, он смутно ощущал некую мрачную тень, нависшую над ними. Это была та же самая тень – навевающая такой же подспудный ужас, – что и в сцене с каким-то умирающим, лежащим на спине.
Даал съежился в объятиях щупальцев.
«Кто или что отбрасывало эту тень?»
Ответ пришел не от Сновидцев. Говорить Никс не могла, но поделилась с ним своими воспоминаниями – о том, как отбивалась от летучей мыши, схватившей Хенну. И он тоже на миг ощутил то темное присутствие, что скрывалось за объединенным разумом орды рааш’ке. Она даже дала ему название.
«Паук».
Никс, висящая в воде рядом с ним, засияла еще ярче – ярость разожгла ее огонь. Кем бы или чем бы ни был этот паук, он украл у нее Баашалийю.
И ослепительной вспышкой этого огня она выбросила из себя одно-единственное слово.
Кто?
Судя по всему, этот вопрос потряс Сновидцев до основания. Даал ощутил, как сеть из светящихся нитей затрепетала у него на теле. На миг показалось, что усики вот-вот уберутся, что ошкапиры откажутся отвечать.
Но нити натянулись вновь.
В голове у него из беспорядочной кутерьмы вновь сформировался четкий образ. Это было то же самое воспоминание, что и недавно, как будто Сновидцы повторялись.
Даал опять лежит на спине, поднимая к голове окровавленную руку – с шишковатыми пальцами и истонченную возрастом. И, готовый испустить дух, чувствует чье-то приближение. Над ним нависает тень, вселяющая ужас.
Только на сей раз Даалу не позволили спастись бегством. Его держали там до последнего вздоха умирающего.
Рука его бессильно падает, когда смерть окутывает его. Мир быстро погружается во тьму – а затем вдруг светлеет, всего на мгновение. Размытый отблеск отраженного света проходит по его лицу, исходя из тени, нависшей за головой. И на миг обретает очертания ладони с растопыренными пальцами.
Даал содрогнулся от узнавания, с усилием вырывая себя из прошлого. И все же этот последний образ остался перед глазами, словно выжженный в мозгу – навеки запечатленный там.
Рука была из блестящей бронзы.
Хотя вода оставалась теплой, Никс вдруг обдало холодом. Сияние ее кожи потускнело, когда она посмотрела на Шийю, бронзовое тело которой все еще опутывали могучие щупальца.
Никс знала, что это не рука Шийи отбросила отсвет на лицо мертвеца. Ладонь была гораздо шире, а пальцы – с более шишковатыми суставами. Это была мужская рука.
И все же истина была очевидна.
«Паук – это еще один Спящий».
Откуда он взялся? Как попал в Приют? Тысячи вопросов переполняли ее. Этот Спящий наверняка появился здесь бесчисленные тысячелетия назад, и это он испортил рааш’ке. Но тот древний алхимик, который умер на глазах у Даала, сохранил свою тайну, похоронив ее в самой глубине этих темных вод.
Никс посмотрела сквозь сеть светящихся усиков на раскинувшиеся по песку рифы, на кишащую вокруг жизнь, на сотни Сновидцев, скользящих сквозь эти воды, – существ, которые имели
