ядовитый дым заставлял кашлять, а рачительные хозяева вспомнили, что далекий огонь может прийти ночью и перекинуться и на их стены… Впрочем, народ сменялся много раз — архимаг насчитал несколько сотен, что с охотой останавливались рядом. Некоторые бросали мелкую монету под ноги — на ужин и ночлег хватит… Но забирали с собой историю — которую непременно расскажут родным.
Темнело — Кеош поднялся, разминая затекшие ноги.
Рядом ворохнулась единственная постоянная слушательница.
— Я останусь рядом, чтобы вытащить тебя из петли. И потом мы пойдем нанимать армию, — ворчливо произнесла Аркадия. — Куда сейчас?
— Спать. А утром — новый путь, новый город.
— Ты действительно веришь, что одними рассказами и смиренной жизнью можно что-то изменить? — недоверчиво посмотрела она на него.
— Они говорят, что да — эти рассказы; и те, кто их составил.
— С ума сошел… — печально вздохнула Аркадия, поднимаясь и следуя за ним.
— Но ты продолжаешь идти рядом, — констатировал он.
— Потому что ты — архимаг! Ты и только ты можешь победить! Убить, сжечь и привести к порядку!
— Я это уже делал, — остановился Кеош, — и нас ненавидели больше, чем темных лордов. А именем моим пугают детей до сих пор.
— Такова цена…
— Таков был путь, — покачал головой архимаг. — Когда насилия так много, что небеса перестают отвечать на молитвы. Я дошел по нему до конца.
Он попробует пройти другим путем.
Здание префектуры еще изрядно пахло пожаром, несмотря на сквозняк из разбитых окон. Или это мантия префекта? Филипп наклонил голову и незаметно повел носом. И точно — в эти дни ее выстирывать было некогда, а праведные труды требовали видимого подтверждения нового владыки Короны. Толпа, вкусившая крови и грабежей, не желала останавливаться — и Филипп вел их к домам той знати, что была посчитана слишком упрямой, чтобы принять новую власть. Заодно самые яростные протестующие утилизировались естественным образом — на штыках охраны поместий. Иначе куда потом их девать: героям желательно быть мертвыми — вдруг посчитают, что новых правителей можно убрать столь же легко…
— Ваше сиятельство, к вам мэтр Ронери.
Так звали главного секретчика Короны — обладавшего на момент бунта и заговора достаточной информированностью, чтобы сделать выводы и немедленно перейти на сторону победителей. Тем более что в его глазах не менялось ровным счетом ничего. Истинной властью все равно оставались светлейшие — через церковь, лояльную им в полной мере. Только не те светлейшие, что были убиты и повешены прошлой ночью, а другие — несуетливо присваивающие себе предприятия и земельные наделы этих мертвецов, пока чернь довольствуется всего лишь золотом и содержимым особняков. Они с усмешкой наблюдали, как меняются имена, но остаются прежними должности, порядки и законы — и свое личное место в видимом бардаке, погромах и пожарах. Подумаешь, главу Короны вчера звали так, а сегодня — иначе. Главное, что сегодняшний к тебе более щедр.
Собственно, секретчик был бы абсолютно прав, будь во главе мятежа обычный фанатик или проходная персона, временно поставленная во главе.
Но совсем скоро Филипп начнет собирать регулярную армию — светлейшие обязательно передерутся при дележе и возжелают устранить соперников. А потом перегрызутся меж собой уцелевшие — и всем им нужны будут лояльные войска, штурмующие стены конкурентов. И мир, никогда не знавший постоянной армии и слов «военная тирания» изменится навсегда.
Что до покровителя светлейших — высшего демона, кормящегося с жертвуемых ему душ, то гражданская война ему только всласть. Ведь что сделает в первую очередь каждая из сторон? Принесет демону жертвы и пообещает новые. А когда их припрет окончательно? Все верно — поток душ возрастет, и ни одна демоническая сущность не станет от него отказываться. В этом суть войны — кормится на ней обычно тот, кто стоит в стороне. Не важно, человек или иномировая сущность. Будут проблемы с последним выжившим, который заберет себе все покровительство высшего, но и на него найдется управа…
— Как твой единственный подопечный? — Филипп отвлекся от своих мыслей и поднял взгляд на секретчика, терпеливо стоявшего подле стола.
Мужчина средних лет — профессиональная невзрачность размывала возраст от верхней грани третьего десятка лет до нижней — шестого. Простые одежды городского чиновника, острый и умный взгляд, умение владеть лицом.
Понятно, что на его место непременно вскоре встанет другой — не столь умелый, но и не столь же политически гибкий, буде случится новому заговору. Но и для профессионализма старого кадра нашлась достойная цель.
— Приходит в села и деревни, рассказывает свои сказки. Живет на подаяния, спит на улице, или в домах тех, кто решит его приютить.
— Как к нему относятся?
— С интересом. Пару раз пытались ограбить, но толпа заступилась. Он нравится людям. Но, осмелюсь доложить, своими баснями подопечный мутит народ и отвлекает от работы. Мы могли бы пресечь…
— Нет. Не мешать. Не помогать, — напомнил Филипп свой приказ, надавив взглядом. — Что-нибудь еще для меня?
— Тут весь отчет о его жизни за седмицу, как приказывали. Только… — замялся Ронери, — один эпизод на бумаге не отражен.
— Говори.
— Мой осведомитель клянется, что все так и было. Но… Боюсь, что ему почудилось, — отвел секретчик взгляд, словно извиняясь. — Однако вы приказывали докладывать обо всем, даже самом невероятном…
— У меня назначена встреча через пять минут.
— Конфидент ручается, что самолично видел возникшее перед объектом и его спутницей чудовище. Рогатое, ревущее и зловонное… С десятком винных бутылок, зажатых в лапах и шести хвостах, — выдавил из себя Ронери, рыская глазами от стыда за такие бредни.
— О… И что же? — заинтересовался Филипп.
— Говорит, что объект забрал все бутылки… Схватил ревущее чудовище за обломанный рог и обратил в ослицу… после чего продолжил движение, — сглотнул секретчик. — Безусловно, я проведу беседу с агентом.
— Свободен. Стоп. Отчет оставь.
Фил взглядом указал на край своего стола, куда секретчик с почтением положил запечатанный конверт — самодельный, всего в пол-ладони величиной, да вдобавок обвязанный нитью и запечатанный сургучом.
Он раскрыл его уже после того, как двери за нервничающим подчиненным плотно закрылись.
Внимательно прочитал шифрованное послание, хмыкая, а то и улыбаясь на некоторых строчках. После чего отправил бумагу в камин, внимательно проследив, чтобы сгорел даже самый последний клочок бумаги.
Достал из сейфа новенький, только сшитый фолиант —
