Когда это кончится, сколько же можно терпеть!
Их скамейка стояла напротив виллы Марлир[16],
И они восхищались изящной архитектурой этого здания.
20 января сорок второго года здесь соберутся нацистские бонзы
Для короткой рабочей встречи под председательством
Рейнхарда Гейдриха.
Историки назовут ее «конференцией в Ванзее».
За каких-нибудь два часа там сформулируют принципы
Окончательного решения,
Определят методику ликвидации,
Вот и все, господа, всем все ясно.
Сегодня мы потрудились на славу,
А теперь пора перейти в гостиную и слегка отдохнуть,
Там вас ждет прекрасный коньяк,
Который приятно посмаковать с чувством исполненного долга.
Сегодня участники этой встречи смотрят на нас с фотографий.
Они стали бессмертными, или, вернее, забвение им не грозит.
Нынче вилла Марлир – мемориальный музей.
Я побывал там солнечным днем в июле 2004 года.
Вот где можно реально приблизиться к ужасу.
Длинный стол для собраний имеет пугающий вид,
Словно все предметы на нем – соучастники преступления.
Это место навечно пронизано духом убийства.
Значит, вот что такое «кровь леденеет в жилах»;
Прежде эти слова были мне непонятны.
А в тот день я физически ощутил ледяную струю,
От которой и впрямь застывает кровь.
Альфред сказал, взяв Шарлотту за руку:
Пойдем, я тебя покатаю на лодке.
Но сейчас, по-моему, хлынет дождь, отвечала она.
Ну и что?
Разве нынче в Германии нужно бояться дождя?
И Шарлотта с Альфредом забрались в лодку,
Позволив ей тихо скользить по водам Большого озера.
Небо хмурилось, свет померк, будто они оказались в чулане.
Шарлотта легла на спину —
Так приятнее ощущать колыхание волн.
Хорошо бы уплыть далеко, навсегда!
Ее поза напоминала Альфреду шедевр Микеланджело —
Мраморную фигуру под названием «Ночь»,
Словно здесь, перед ним, явился оригинал.
А гроза уже подавала голос.
Мир очистится громом! – шепнул Альфред,
Наклонившись для поцелуя.
Забывшись в объятии, они ничего не слыхали.
С берега им кричали: возвращайтесь скорей!
Это безумие – в лодке сидеть под дождем!
Наконец они оба пришли в себя.
Вода в их суденышке доходила уже до краев,
Нужно было скорей выбираться на сушу.
Шарлотта стала вычерпывать воду руками,
Альфред энергично работал веслами.
К счастью, до берега они все же сумели добраться,
Со смехом вышли из лодки,
Под испуганным взглядом ее владельца,
И бегом покинули Ванзее.
Дождь обратил их в бегство.
Она согласилась зайти к Альфреду.
Промокнув до нитки, они вбежали в его «берлогу»,
Но девушку не шокировала убогая обстановка
И груды книг на полу.
Альфред велел ей снять мокрое платье, иначе она простудится.
Она разделась без колебаний. Ей казалось, что будет страшно,
Но нет, все совсем иначе:
В ней вспыхнула решимость, граничившая с желанием.
Альфред произнес: Шарлотта…
Он твердил и твердил: Шарлотта…
О, как приятно ей было услыхать свое имя из уст Альфреда!
И снова: Шарлотта… Шарлотта…
Она стоит перед ним обнаженная,
А он осыпает все ее тело, сверху вниз, поцелуями.
Этот путь поцелуев и сладостен, и мучителен,
Их как будто стихийный маршрут, однако, ведет к точной цели —
Ведет к посвященью в любовь.
И она, выгнувшись, стонет: да… да…
Любимый… Альфред…
В свой черед он сорвал с себя всю одежду,
И они очутились в постели,
Перейдя из реального мира в иной —
Мгновенно, без всяких раздумий.
Бывает, раздумья приводят к печальным открытьям.
Они тесно сплелись, и это мучительно сладко.
Сладкая мука страсти…
Он любуется наготой, готовой ему отдаться.
Воплощением жизни, что истерзано жизнью.
Он может мечтать и творить, петь, писать, говорить, умирать,
Но это – единственный миг, за который не жаль пострадать,
Неуемная страсть под покровом невинности.
Все остальное не важно. Их ждет благодать.
Альфред в этом уверен —
Как мужчина и как созидатель.
А она, убежденная в собственной силе, разбита, побеждена,
Ее тело охвачено трепетом,
По лицу пробегают тени.
Это спасается бегством прошлое,
Отступив перед дерзким триумфом любви.
И она отдается с удвоенным пылом —
Так повелело ей счастье.
Но тридцать восьмой – это также и год катастрофы.
Последние упованья Шарлотты рассыпались в прах.
Ее ожидало страшное унижение.
Каждый год по весне Академия объявляла конкурс
Студенческих картин на заданный сюжет.
Это был самый торжественный миг в году,
Когда присуждались премии, воздавались почести
лучшим из лучших.
Бартнинг больше, чем прежде, восхищался талантом Шарлотты.
Он рад, что не зря добивался ее поступления в Школу.
За последний семестр она сделала потрясающие успехи,
И дело не в улучшении техники,
Хотя ее графика стала более тонкой и точной.
Профессора поражала дерзкая смелость его протеже:
Шарлотта с помощью техники пыталась найти свой стиль,
Оригинальный, причудливый, страстный и поэтичный.
Картины Шарлотты рассказывали и о самой художнице,
Однако ее душевная сила разгадывалась не сразу:
Своеобразие личности было скрыто за буйством красок.
Людвиг как зачарованный смотрел на эти картины.
Таких он давно не видал.
Кроме него, никому не ведомо,
Что в их Академии учится гений.
Этот конкурс был анонимным:
Сперва выбирали картину, лишь потом открывая имя художника.
Члены комиссии, собравшиеся за столом,
Единодушно сошлись на одной из картин.
Сегодня, как никогда, этот выбор был сделан мгновенно.
И вот наступил волнующий миг —
Попытка угадать имя создателя.
Уже прозвучало несколько предположений,
На самом же деле никто и ни в чем не был уверен —
Победитель искусно запутал следы.
Такую манеру нельзя приписать никому из студентов.
Но пора наконец им узнать, кто же автор.
К картине приложен конверт с фамилией.
Преподаватель, открывший его, потрясенно молчит.
Коллеги уставились на него: ну кто же?
Он молча обвел их взглядом, словно желая усилить эффект,
И наконец произнес еле слышно:
Первая премия присуждена Шарлотте Саломон.
Атмосфера гнетущей тревоги.
Присудить победу еврейке? Но это немыслимо!
За конкурсом слишком пристрастно следят,
И тут же пойдут разговоры о еврейском засилье в Школе.
Да и сама победительница окажется на виду
И тотчас же станет мишенью властей,
Рискуя попасть в заключение.
Людвиг Бартнинг проникся серьезностью ситуации.
Кто-то несмело шепнул: может, проголосуем вторично?
Нет, это было бы слишком несправедливо.
Можно лишить ее премии, но не победы,
Так сказал ее смелый защитник Бартнинг.
Он стоял за нее до последнего,
Даже зная, что помощь Шарлотте может стать для него роковой.
Все ведь нынче известно, и от них ничего не скроешь.
Тем не менее мужество Бартнинга все-таки победило,
Он своего добился: Шарлотте присудят премию.
Часом позже он поджидал Шарлотту в просторном вестибюле
И, увидев ее, подозвал к себе.
Шарлотта к нему подошла, как обычно, несмело.
Профессор молчал, не зная, с чего начать.
Казалось бы, для нее есть такая прекрасная новость,
А вид у него убитый.
Наконец он объявил Шарлотте о присуждении премии,
Но не дал ей времени выразить свой восторг,
Омрачив эту новость решением членов комиссии:
Ей не позволят самой получить эту премию.
Шарлотту охватывает двойственное чувство —
Счастье, смешанное со жгучей обидой.
Она давно уже поняла: быть на виду ей нельзя,
Вот уж два года, как она стала призраком, тенью,
Но сегодня… о, как это несправедливо!
Бартнинг сказал, что картина получит награду,
Но премию лучше вручить кому-то другому.
Кому же? – спросила Шарлотта.
Не знаю, ответил профессор.
Ладно, пусть это будет Барбара.
Вот имя, предложенное Шарлоттой, —
Барбара.
Барбара? Ты уверена? – удивился профессор. – Почему же она?
У нее есть все, отвечала Шарлотта, значит пусть получит еще и это.
Три дня спустя Барбара поднялась на сцену.
Три дня подряд Шарлотта плакала безутешно.
Белокурая «победительница», сияя улыбкой,
Приняла незаслуженную награду,
Ничуть не смутившись.
Похоже, Барбара искренне верила, что одержала победу,
Благодарила друзей и родителей.
Ей следовало бы благодарить еще и свою страну —
Так думала униженная Шарлотта, глядя на эту комедию.
В разгар торжества она выбежала из зала.
Людвиг Бартнинг глядел ей вслед.
