Людвиг Бартнинг глядел ей вслед.
Он хотел бы ее удержать, хотел бы утешить,
Но она мгновенно исчезла.
Лишь успела расслышать гром аплодисментов,
Покидая Школу изящных искусств.
Шарлотта бежала до самого дома.
Войдя в свою комнату, рухнула на кровать
И поднялась лишь затем, чтобы скомкать свои рисунки,
А некоторые просто порвать на клочки.
Услышав шум, к ней вошла Паула:
Что ты делаешь? Что случилось?
Я никогда не вернусь в Академию, холодно бросила ей Шарлотта.
Целыми днями Шарлотта сидела одна.
Все ее мысли витали вокруг Альфреда,
Это стало ее наваждением.
Позже она начнет его рисовать, рисовать одержимо
Лицо своего возлюбленного – десятки, сотни эскизов, —
Вспоминая его слова, каждое его слово.
А настоящее время медленно уходило в безвременье.
После первой их ночи он снова бесследно исчез,
Не подавал о себе никаких вестей,
Не занимался больше с Паулой.
Шарлотте пришлось смириться с его молчанием.
Ведь он ей сказал: никогда ничего от меня не жди.
Но как же ей было трудно!
Терпение кончилось, нет больше сил.
Шарлотта оделась и вышла из дому,
Предупредив Паулу, что идет повидаться с подругой.
Выходить вечерами из дому все так же опасно,
Есть вероятность встретить патруль,
Хотя риск был не так уж велик:
Иногда и улыбка вполне могла заменить документы,
Особенно если иметь арийскую внешность.
А судьба наделила Шарлотту
Светло-русыми волосами и светлыми глазами.
Если б не эта злосчастная кровь, она бы жила свободно.
И Шарлотта вышла из дому в ночь.
Вот наконец-то и дом Альфреда.
Шарлотта с бьющимся сердцем затаилась в сторонке, во тьме.
Она не войдет, просто хочет взглянуть на него.
Ведь он никогда не простит ей навязчивость,
И она обещала ему не навязываться,
Уважать его право на независимость.
Но почему он исчез и молчит?
Может, он лгал, признаваясь в любви?
Может, их ночь его разочаровала
И он не осмелился это сказать?
Да, наверное, так.
Наверняка это так.
Быть может, он даже забыл ее имя,
Которое так любил повторять: Шарлотта… Шарлотта…
И вдруг она различила в окне Альфреда.
При виде его силуэта она чуть не лишилась чувств.
В комнате тускло горела свеча.
Он то появлялся, то исчезал, попадая из света во тьму,
И это преображало реальность в подобие зыбкого сна.
Но тут в эту сцену вторгся чей-то другой силуэт —
Женский. Тоже блуждавший по комнате,
Словно женщина что-то упорно искала.
Внезапно она приникла к Альфреду.
Шарлотта стояла, едва дыша
И мысленно повторяя: Альфред совершенно свободен.
Он никогда не клялся принадлежать мне вечно.
Я знаю: мы вовсе не пара.
Мы с ним – из другого мира.
И в этот момент хлынул дождь.
Так всегда: стоит им оказаться рядом, как начинается дождь.
Небо хмурится при их встречах.
Шарлотта не в силах сдвинуться с места, спрятаться от дождя.
Альфред, как ей кажется, страшно разгневан,
Сердито хватает женщину за руку
И тащит ее к дверям.
И вот они оба вышли на улицу, остановились рядом с Шарлоттой.
Женщина умоляла его непонятно о чем.
Наверняка говорила, что не может уйти под дождем.
Но Альфред оттолкнул ее – резко, бешено жестикулируя.
Наконец она подчинилась и понуро ушла.
Альфред стоял неподвижно, видно чувствуя облегчение.
Минуту спустя, обернувшись,
Он заметил Шарлотту.
Махнул ей, веля подойти.
Она перешла безлюдную улицу медленным шагом.
Что ты здесь делаешь? – холодно осведомился Альфред,
Заранее зная ответ.
Я хотела тебя увидеть… ты куда-то пропал.
Собиралась тебе написать… Наверно, я зря пришла…
Альфред колебался. Наконец предложил ей войти.
Сердце Шарлотты бешено заколотилось в груди:
Неужели она вернется в свое волшебное царство
В этой убогой каморке,
Где он, может быть, снова обнимет ее?!
А пока она села на краешек стула
И замерла в боязливом смущении.
Извинилась за то, что нарушила уговор,
Явственно ощущая, как он раздражен.
Ах, зачем она только пришла!
Вот теперь все и кончится, а виновата она.
Видно, так уж ей суждено – самой погубить свое счастье.
И все же она не сдалась и спросила Альфреда:
Эта женщина… кто она?
Не задавай мне вопросов, Шарлотта!
Ты слышишь: не делай так никогда,
Никогда!
Но сейчас я тебе отвечу:
Это моя невеста,
Она пришла за своими вещами, вот и все.
Мне кажется, тихо сказала Шарлотта, что ей было очень больно.
А если и так?
Я не обязан вникать в чужие страдания.
И, помолчав, добавил: но ты больше так не делай.
Что ты хочешь этим сказать?
Не приходи тайком, как сегодня.
Если будешь слишком настойчивой, ты меня потеряешь.
Ну прости же, прости! – повторила она
И тут же, расхрабрившись, спросила: а ты ее любишь?
Кого?
Ну… эту женщину…
Не спрашивай ни о чем.
Наша жизнь до того коротка, что времени жаль на подобные сцены.
Впрочем, раз уж ты хочешь знать, мы с ней давно разошлись.
Она явилась ко мне, чтобы взять забытую книгу.
Но даже если бы я с ней жил, все кончилось бы точно так же.
Шарлотта не очень-то поняла, что он имел в виду,
Но это теперь не важно.
Главное, ей хорошо в этой комнате, рядом с Альфредом.
Сколько раз в жизни людям даруется счастье?
Единожды? Дважды? А может, и никогда?
Шарлотту трясло от холода
Так, что стучали зубы.
И он наконец подошел, чтобы ее согреть.
Но почему он молчит,
Тогда как, похоже, был рад ее снова увидеть?
Шли минуты, он все так же молча любовался ею,
Как будто сам пожелал этой встречи,
Как будто все сделал, чтобы ее разыскать.
Все-таки непонятно…
Шарлотта терялась в бесплодных раздумьях:
Они все равно ни к чему не приводят,
Она хочет отдаться ему, вот и все.
На сей раз он ведет себя более грубо, чем прежде:
Хватает ее за волосы с яростной силой страсти.
Раскрытые губы Шарлотты жадно блуждают
По телу ее возлюбленного.
Она всеми силами хочет доставить ему наслаждение,
Неистовствует, теряет голову,
Задыхается от сумасшедшей надежды.
Теперь она, кажется, знает, чтό любит Альфред.
Наконец, пресытившись счастьем, Шарлотта заснула,
А он все глядел на лицо этой юной дикарки,
истомленной любовью.
Ну разве не стоило выжить ради таких мгновений?
И Альфред спрятал лицо в волосах Шарлотты.
Ему вспомнился образ с картины Эдварда Мунка:
«Голова мужчины в волосах женщины».
Альфред замер на миг, потом встал,
Подошел к столу и начал писать —
То ли поэмы, то ли бессвязные фразы,
Страницы, навеянные красотой.
Шарлотта вдруг открыла глаза,
Словно бурные мысли Альфреда ее разбудили,
И подошла к этим запечатленным мыслям.
Альфред ей сказал: это все для тебя.
Нужно, чтобы ты их читала, мысленно слушая Шуберта.
Да, да, да, отвечала она, уже думая об «Impromptus»[17].
Она начала читать, и слова устремились к Шарлотте:
Не всегда читатель стремится к словам, бывает и наоборот.
Особенно если это слова Альфреда, мощные, неукротимые.
Шарлотта мысленно отмечала самые важные фразы.
В них он говорил о ней, говорил о себе,
И это была история целого мира,
Шуберт, экспромт соль-бемоль мажор.
Они оба – бемоли отверженности. И мажор непреложных истин.
Ей хотелось оставить себе эту рукопись, но Альфред ее отобрал
И, схватив исписанные страницы,
Швырнул всю пачку в огонь.
Шарлотта горестно вскрикнула.
Почему так нежданно,
В одну секунду?!
Ведь он писал их часами!
Она плачет,
Она неутешна.
Никто еще не писал ей подобных слов,
И вот их уже больше нет.
Альфред обнял ее со словами:
Они есть и пребудут вечно,
Но не в грубой материальной форме,
А только в твоей памяти.
Они будут звучать и в музыке Шуберта,
В музыке, которая не слышна, но всегда будет петь в тебе.
И долго еще он ей объяснял красоту своего поступка:
Главное, что это было написано,
Остальное совсем не важно.
Нам больше нельзя оставлять следы для полицейских собак.
Наши книги, наши воспоминанья нужно хранить в себе.
В те же минуты во Франции один человек поднялся с постели
И взглянул на себя в зеркало.
Он давно уже не узнавал собственное лицо
И с трудом выговаривал свое имя: Гершель Гриншпан.
Семнадцатилетний польский еврей, покинувший родину,
жил в Париже.
Он только что получил от сестры отчаянное письмо:
Вся их семья внезапно, без предупреждений,
Была изгнана из страны.
Их увезли в лагерь для перемещенных лиц.
Жизнь Гриншпана давно уже стала сплошным унижением.
Так живут только крысы, говорил он себе.
