– Еще показать? – крикнул он. От разгоряченного тела в вечернем холодном воздухе поднимался пар.
– Нет! – крикнула я в ответ. – Спускайся лучше! Пожалуйста, спускайся!
– Почему бы тебе не подняться сюда? – поддразнивал он.
Я помотала головой. Он что, будет качаться, пока не упадет? А я буду стоять и смотреть, как он летит вниз, чтобы разбиться о землю?
– Спускайся! – рявкнула я. – Не хочу смотреть!
Я повернулась и пошла прочь. Пусть кувыркается, сколько влезет, а я не собираюсь глазеть.
Не успела я дойти до забора, как он догнал меня, запыхавшийся и сердитый, и схватил за плечи. Я конечно, вырвалась.
– Тебе не понравилось?
Я помотала головой. Он расстроился.
– Что, плохо вышло?
Я помотала головой.
– Но почему ты сердишься?
Почему я вдруг заплакала? Почему обхватила его руками и прижалась, чуть не повиснув у него на шее?
– Ты что, не понимаешь? – всхлипнула я. – Упал бы – разбился бы!
– Нет, – спокойно ответил он. – Покалечился бы, но не разбился.
– Откуда тебе знать? – я оттолкнула его. – Я знаю, ты думаешь, что все можешь, но это не так!
Я не могла решить, врезать ему или просто пойти с ним обратно в вагончик. Наконец я пошла за ним.
Марек налил еще вина и сел рядом со мной. Я пила, а он гладил меня по спине, и это как-то успокаивало.
– Ненавижу, когда люди делают такое, от чего можно умереть, – всхлипнула я. Это была чистая правда. Я боялась, что люди, которых я люблю, умрут или просто исчезнут из моей жизни. Марек стал говорить, что ничего страшного не случилось, что он не собирался ни умирать, ни исчезать. По крайней мере, не сегодня. Я слегка шлепнула его по щеке за такой ответ, и он посмотрел на меня, разинув рот:
– Сандра, пожалуйста, не делай мне больно! Не кидай в меня кирпичи!
Я засмеялась, но смех тут же застрял в горле. Себ. Только сейчас я поняла, что могла убить отца своего ребенка.
– Как думаешь, меня возьмут артистом в цирк? – спросил Марек, подливая мне вина.
– Если бы у меня был цирк, я бы обязательно взяла.
– Но у тебя цирка нет?
– Нет. Ты уж прости.
– Что ж, значит, придется красить окна и чинить крыши.
– Но не всю жизнь.
– Ты уверена?
Я кивнула. Потом спросила, где он научился цирковым трюкам.
Марек пожал плечами. Ребята в детдоме натягивали канаты на крыше, и все учились по ним ходить. Однажды он попросился на работу в цирк, но его не взяли: он не умел обращаться с цирковым оборудованием.
– Но ты ведь мог бы научиться?
Марек улыбнулся:
– Ты, кажется, не хотела, чтобы я занимался цирковыми трюками?
Марек подвез меня домой, в мою заброшенную многоэтажку: мы вспомнили, что скоро придут его товарищи, а встречаться с ними не хотелось.
– Они, наверное, будут пьяные, – предупредил Марек. – И тебе вряд ли понравится их чувство юмора.
– Но им ведь придется идти от самой станции? – мне было жалко его выпивших приятелей.
Но Марек только пожал плечами:
– Они привыкли.
Марек поднялся ко мне, не спрашивая. Мы как будто заранее обо всем договорились. Мне было страшно остаться одной, от мысли о холодном постельном белье и голом потолке становилось тошно.
Моя квартира была знакома Мареку – он видел ее и раньше, только из-за окна. Он сразу спросил, можно ли зайти в ванную.
– Принять душ, вымыть голову, – пояснил он. Я кивнула – конечно, только я первая, почищу зубы. О том, что будет дальше, я старалась не думать. Пусть будет что будет.
Марек вышел из ванной, обернув бедра одним полотенцем и намотав второе на голову наподобие тюрбана. Я уже лежала в постели. Он шутя сказал, что чувствует себя индийским факиром, который только что совершил великое омовение. На подоконнике горели свечи, которые я зажгла перед тем, как лечь. За окном чернели строительные леса. Марек захотел опустить жалюзи, чтобы не думать о завтрашнем рабочем дне, и осторожно переставил свечи на тумбочку, пролив немного стеарина на будильник.
– Во сколько тебе надо встать? – спросила я. Марек засмеялся и пожал плечами – уже знакомый мне и привычный жест. Что бы ни случилось, можно просто пожать плечами. Холод, голод, страх – ну и что? Засмеялся он так громко, что если бы у меня были соседи, то этот хохот разбудил бы их.
– До работы недалеко. Меня разбудят. Мне часы не нужны.
– А мне нужны, – сказала я и поставила будильник на полвосьмого.
Марек осторожно забрался под одеяло и улегся рядом со мной. От него приятно пахло, но я замерла от страха. Сначала закололо в ногах, потом мурашки побежали по всему телу. Я прижалась к Мареку, чтобы скрыть страх, но он видел меня насквозь.
– Ты точно хочешь?
Я кивнула.
– Не спеши, Сандра. Ты маленькая девочка, и у тебя большие проблемы. Сейчас лучше поспать.
Мы уснули, хотя кровать была узкой и жесткой. С ним я заснула бы где угодно, даже забравшись на дерево.
Заверещал будильник, и я, как обычно, перевернулась на другой бок, но потом вспомнила вчерашнее и тут же проснулась. Марека рядом со мной не было. Зато из ванной доносилось посвистывание. Может быть, все поляки пришли ко мне в гости? Я приоткрыла дверь ванной: нет, один Марек стоял под струями горячей воды. Я сбросила халат и шагнула к нему в душевую. Марек, похоже, удивился, как будто не совсем доверяя, но мы стали обниматься и шутя плескаться. Уже ночью я решила идти до конца: я хотела быть с Мареком, хотела настоящей близости. Пятна плесени в ванной нас не пугали, нам было хорошо в тесной душевой, в потоках воды.
Вдруг раздался громкий стук в дверь, а потом и в окно. Приятели Марека окружили нас со всех сторон. Пока мы одевались, они звонили в дверь, колотили по ней, барабанили по оконному стеклу. Одевшись, я подняла жалюзи, а Марек открыл дверь, за которой нас ждали ухмылки его приятелей. Я спросила, успели ли они позавтракать – оказалось, что нет. Хлебцев и плавленого сыра хватило на всех. Потом я заспешила на работу. Марек говорил по-польски, и я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Обсуждали они, похоже, трудную работу на крыше. Марек взял ручку и бумагу, чтобы сделать набросок.
– Ладно, – сказала я, – мне пора. Вы оставайтесь, только заприте за собой дверь.
Марек встал и вышел за мной в прихожую. Крепко обняв, он посмотрел мне в глаза:
– Ты правда мне веришь?
Я кивнула.
– Почему бы и нет? Ты ведь меня не обманываешь?
– Конечно, нет. Но я и не думал, что ты будешь мне доверять. Я всегда жду от людей недоверия.
– А я завтракаю только с теми, кому доверяю, – ответила я и поцеловала Марека.
52. Двадцать второе ноября, десять часов
Я поднималась на лифте в гинекологическое отделение больницы, ничего не боясь. В холле стояли диваны, обитые красной искусственной кожей, лежали старые зачитанные журналы. Все это не имело никакого значения. Я улыбнулась женщине в окошке регистратуры. Она завела для меня новую карточку – моя не была действительна в больницах Стокгольма.
Я присела на один из красных диванов, думая о Мареке и радуясь. Он был как сюрприз, как нежданный подарок. Улыбнувшись своим мыслям, я попросила женщину в регистратуре дать мне ручку и бумагу. Я точно знала, что хочу написать.
«Привет, Себастиан! Ведь это твое полное имя, правда? Тебе, наверное, кажется, что оно слишком детское и мягкое для такого крутого, как ты? Ведь ты теперь в егерских войсках, куда уж круче. Хочу тебе рассказать, что встретила очень классного парня по имени Марек. Он станет врачом или артистом цирка, а сейчас ремонтирует дом, в котором я живу. Мне не хочется вспоминать, как мы с тобой ночевали в палатке, погода была паршивая, но там я забеременела. Надеюсь, голова у тебя зажила.
С приветом, Эсс. Больше писать тебе я не буду.P. S. Не беспокойся, я сделаю аборт. Совсем скоро. Сижу в больнице. Скоро меня вызовут».
Женщина в регистратуре дала мне и конверт. Не успела я сложить письмо и заклеить конверт, как меня позвали на осмотр.
Врач, сняв перчатки, сообщила мне, что я на десятой неделе. Присев на стул рядом с ее столом, я спокойно ответила, что хочу сделать аборт.
Она спросила, уверена ли я. У меня не было никаких сомнений.
– Прежде чем принять такое решение, надо с кем-то поговорить. Иначе потом будет нелегко, – сказала врач, покачиваясь на стуле, и предложила побеседовать с психологом.
Я отказалась. Мне хотелось только одного – чтобы все как можно скорее закончилось.
– Конечно, ты уже на десятой неделе, – улыбнулась она. – Поэтому надо действовать быстро, до двенадцатой. Ты знаешь, как делают аборт?
Я помотала головой. Меня тошнило.
Врач объяснила, что операция несложная, даже ночевать в больнице не надо, можно сразу ехать домой. Потом спросила, где я живу и работаю.
– Есть кому о тебе позаботиться? Может быть, твой молодой человек поможет? Или мама?
– Да, – кивнула я. Мне было ужасно плохо.
