Юдит вздрогнула и кивнула. Они все еще ни слова не сказали о ее муже. Не намекнули на ее плохое поведение. Леонида, кряхтя, засунула тяжелый камень в желудок, шипение, пар — и желудок очистился. Когда рубец вывернули, по кухне распространился запах горелого мяса. Юдит вспомнила, как приехала в дом Армов, узнав о судьбе Розали. Она сорвалась с места сразу же и, войдя в дом, нашла безжизненную, как комната покойника, кухню в полном бездействии, если не считать огня в печи. Леонида теребила носовой платок в рукаве, но не доставала его, он прятался там словно опухоль. Теперь дух Розали уже выветрился из дома, все связанные с ней предметы убрали, и Леонида в одиночку, без Розали, выворачивала кишки, мыла и засаливала желудок, набивала колбаски. Юдит не понимала: казалось, у нее никогда и не было дочери, а у Юдит не было кузины, словно Розали не была членом этой семьи, а у Роланда не было невесты. Никогда прежде дом не казался таким чужим. Никогда прежде Юдит не ощущала себя настолько чужой в этом доме.
Юдит было не менее трудно понять себя: почему она не задала ни одного вопроса о Розали, словно негласно стала членом этого бессловесного союза. Быть может, спрашивать было просто не о чем. Человеческая жизнь казалась столь ничтожной и хрупкой, что не стоило из-за нее беспокоиться, когда надо готовить холодец, топить жир, солить кишки для колбасы на следующий год, делать хозяйственные дела для поддержания других не менее хрупких жизней. Ожидая под бомбами гибели Талина и надеясь при этом на свою собственную, она еще не понимала этого, но после случая с беженцами поняла. Ей теперь было что терять. Возможно, у Леониды и свекрови тоже есть что терять. Эта мысль заставила ее посмотреть на них новыми глазами. Достаточно ли веской причиной для молчания является экономическая выгода от продажи жира?
Камень в желудке перестал шипеть. Леонида и Анна весь вечер внимательно наблюдали за ней; она, конечно, это заметила.
— Юдит, есть одно дело.
Лишь когда Юдит вернулась домой, ее терпению, стоившему ей немалых усилий, пришел конец. Дрожащими руками она смешала “Сайдкар”, но напиток расплескивался, а паркет в гостиной качался, словно палуба корабля. Неужели свекровь сошла с ума? Что случилось с расчетливой Леонидой? Их требования были невероятными, они превзошли даже требования Роланда.
После третьего коктейля в голове стало проясняться, но она по-прежнему не могла сидеть на месте, а открывала одну за другой дверцы шкафов на кухне, радуясь, что отпустила кухарку в отпуск на время своей поездки деревню. На столе лежала записка от Гельмута: ему пришлось уехать по срочному делу, и он вернется только через неделю. Значит, у нее есть время успокоиться и обдумать, что делать дальше. Наконец она нашла яйца, разбила их в чистую плошку, добавила сахару и стала взбивать. Она взбивала их по пути в спальню, где достала с нижней полки шкафа спрятанную в коробку из-под платьев пластинку Boswell Sisters , левой рукой установила ее на граммофон и продолжила взбивать. Пол Уайтмен ожидал своей очереди, а она все взбивала, пока за окном не стало смеркаться и не пришло время задернуть шторы. Пена стала крутой и блестящей. Выписав на ней, как обычно, первую букву имени своего возлюбленного, она вдруг заметила, что вместо буквы “Г” — Гельмут, на бледно-желтой поверхности появилась буква “Н” — немец.
Юдит взяла ложку, села рядом с граммофоном и опустошила всю чашу. Ее доступ к шкафу с яйцами мог закончиться в любой момент. После последнего случая с беженцами она решила, что никогда больше не будет рисковать своей теперешней жизнью, но откуда же ей было знать, что новая угроза уже поджидает за поворотом. Схватив сумочку, она достала упаковку первитина. Две таблетки. Они помогают, но не очень, мысли все равно кружатся словно прялка свекрови. С чего вдруг две пожилые женщины решили, что должны принять участие в делах беженцев? С какого времени они перестали бояться за себя и свою ферму? Леонида, очевидно, совсем не понимала, в каком мире живет и работает Юдит. Она была явно ошарашена реакцией на свое предложение:
— Как вы можете задумывать такие интриги, немцы сделали для этой страны так много хорошего!
— Но людям надо помочь уехать из страны!
— Да, но при чем здесь я? К тому же зима на дворе, — вспыхнула Юдит.
— По льду тоже можно уйти! Мы должны спасти тех, кого еще возможно!
Прозрачная кожа свекрови пошла пятнами от волнения, ее пронзительный крик смешивался с низким голосом Леониды:
— Могла бы хоть раз нам помочь, была бы и от тебя польза! Разве ты забыла о моем дяде? Как он рассказывал о революции в России? Помнишь, почему он покончил с собой, или забыла? Он убил себя сразу же, как только в нашем небе показались первые русские самолеты, потому что он видел их революцию! Неужели сама ты забыла, что мы пережили при большевиках? Коммунисты всех нас убьют!
Юдит сбежала сразу же после этой громогласной перепалки, не попрощавшись, не попробовав холодца. Неужели они и вправду думают, что ей, работающей на немцев, будет легче выступать в роли связной? Слишком уж невероятным совпадением показался ей тот факт, что болтливые тетки, наполовину выжившие из ума, решили предложить ей заняться подпольной деятельностью именно сейчас? Ведь то, что известно Леониде, известно всей стране, слишком маленькой для больших секретов. Только судьба Розали оставалась тайной.
Аксель довольно быстро догнал ее на лошади, стал уговаривать сесть в сани. Юдит какое-то время потопталась в валенках, сжимая кулаки внутри муфты, но потом согласилась. Аксель был добрый, он не стал требовать, чтобы она вернулась, а отвез ее на станцию, неуклюже похлопал по плечу и тихо попросил, чтобы она не сердилась на Леониду.
— Она теперь сама не своя. У горя мало слов.
Юдит скорее предположила бы, что речь идет о полной бесчувственности, но она не хотела пререкаться с Акселем.
— Анна же до смерти боится прихода русских, почти не спит, всю ночь вслушивается в небо. Так-то вот. — Аксель повернулся спиной, собираясь уходить. — Единственная же была у нас дочка, — вздохнул он, забрался в сани и исчез в пелене снега.
Юдит отломила от водосточной трубы сосульку и, посасывая ее, отправилась искать кассу, где попросила телефон и позвонила своему шоферу, который по приезде оставил ее на вокзале ждать Акселя, а сам отправился в гостиницу. Было бы сложно объяснить жителям деревни, откуда у секретарши собственный “опель”.
Проведя ночь в гостинице, Юдит попросила шофера отвезти ее к кладбищу. Могилы она не нашла, как будто Розали никогда и не было. Как ей поступить, она пока не знала, но одно решила точно: она больше никогда не будет иметь дела со свекровью и Леонидой. Неожиданно она стала понимать людей, которые хотели взять в лодку свое имущество, а не родственников.
1943 Ревель Генеральный округ Эстланд Рейхскомиссариат Остланд
Это был уже второй раз, когда Юдит пускала Роланда в квартиру, пока Гельмута не было дома. Пожалуй, она даже сама себе не могла бы объяснить причины этого поступка, и теперь даже не знала, кого она боится больше и почему. Улица Роозикрантси кишела немцами, по соседству с домом находились армейский магазин и военный трибунал, однако, несмотря на это, она разрешила Роланду прийти. Вчера он переоделся в трубочиста, сегодня в посыльного лавки Вайзенберга. Эти предосторожности не успокаивали Юдит, стоявшую в коридоре на страже. Она прислушивалась поочередно то к звукам на лестнице, то к шорохам в кабинете. Но к кому же еще, кроме Роланда, она осмелилась бы обратиться, вернувшись из деревни, и рассказать о намерениях свекрови и Леониды, никто другой не мог бы ей помочь или что-то посоветовать, никому другому она не доверяла. Реакция Роланда была неожиданной. Он сказал, что это просто совпадение, и, воспользовавшись неуверенностью Юдит, попросил впустить его в кабинет Гельмута. Планы Роланда казались ей ребячеством. Эстонии не нужны сведения о причиненном немцами ущербе, никаких контрибуций не будет, потому что Германия не проиграет вой ну. А может, она пустила Роланда потому, что сама уже больше не верила в победу Германии? Или причиной стали слова Гельмута, сказанные незадолго до его отъезда в Ригу, что сельская жизнь где-то в южной Эстонии все-таки не для них? И возможно, Эстония вообще не для них. Гельмут считал, что Берлин всегда для них открыт, да и можно ли чувствовать себя желанным гостем там, где идет война. Юдит была с ним совершенно согласна. Она тоже хотела уехать. Вместе с Гельмутом, и поскорей.
Она думала над этим дни и ночи, думала о Берлине или какой-нибудь другой столице, где ее бы никто не знал, где она спокойно бы развелась или просто бросила мужа. Родственники, знакомые и Роланд остались бы тут решать свои проблемы, и ей не пришлось бы об этом беспокоиться. Но дорога к Берлину была долгой. Куда бы они ни отправились, дорога все равно будет долгой. Да и готов ли Гельмут ехать куда-то, кроме Германии, куда-нибудь, где никто не будет косо смотреть на брак истинного немца с эстонкой? Как на союз коменданта лагеря Эреди и его еврейской невесты Инге. Юдит видела рапорт в кабинете Гельмута. Они полюбили друг друга и сбежали из лагеря, но по дороге в Скандинавию были пойманы и совершили двойное самоубийство; конечно, у них с Гельмутом ситуация совсем иная, но все же. Затушив сигарету, Юдит задумалась, хватит ли у нее смелости спросить у Гельмута, есть ли у них какие-то другие денежные средства, помимо восточных марок. Есть ли рейхсмарки? Или лучше золото. Или хотя бы серебро. Что-то. Ей следовало бы взять золотые часы, которые предлагали беженцы, почему она была так по-детски честной, особенно в таких обстоятельствах? Если бы Гельмут никуда, кроме Германии, ехать не хотел, то он не стал бы даже задумываться о таких местах, где не видно войны, это ясно как день. Так почему же она ставит под удар свое будущее с Гельмутом, пуская Роланда в его кабинет, ведь кухарка и Мария могут вернуться с рынка в любую минуту.
