– Он будет убегать, пока убежден, что мать зовет его. Поэтому я и прошу вас с ней поговорить. Убедить ее, что лучше ему поехать с нами. Потому что так лучше всего.
– Вам ни за что не уговорить Инес, что лучше всего – забрать у нее ребенка.
– Тогда уговорите ее хотя бы отдать его без слез и угроз, не расстраивая его. Потому что так или иначе ему придется поехать. Закон есть закон.
– Может, и так, но есть и более высокие соображения, чем подчинение закону, высший долг.
– Да неужели? Не подозревала. Увольте, мне и закона хватает.
Нет сотрудников Пунто-Аренас. Нет Эухенио. Нет и водителя, и задача его не выполнена. Он один с Инес и мальчиком, пока в безопасности за запертой дверью своей старой квартиры. Боливар, выполнив долг, вернулся на свой пост у батареи, откуда мрачно смотрит и ждет, навострив уши, следующего вторжения.
– Давайте сядем и вместе обсудим ситуацию – втроем? – предлагает он.
Инес качает головой.
– Нет больше времени на обсуждения. Я звоню Диего и прошу заехать за нами.
– Заехать за вами и отвезти в «Ла Резиденсию»?
– Нет. Мы будем гнать, пока не уберемся за пределы досягаемости этих людей.
Никакого долгосрочного плана, никакой внятной системы побега – это ясно. Он душой с ней – с этой непоколебимой сухой женщиной, чью жизнь теннисных увеселений и коктейлей на закате он перевернул вверх дном, отдав ей ребенка, чье будущее теперь сжалось до бесцельной гонки по проселкам, пока это не наскучит ее братьям или не кончатся деньги, и у нее не останется выбора – придется вернуться и сдать свой драгоценный груз.
– Как ты, Давид, относишься к тому, – говорит он, – чтобы вернуться в Пунто-Аренас, ненадолго, чтобы показать им, какой ты умница, сделавшись лучшим учеником в классе? Покажешь, что ты складываешь числа лучше всех, что умеешь подчиняться правилам и быть хорошим мальчиком. Как только они это поймут – отпустят тебя домой, честное слово. И ты опять сможешь жить нормальной жизнью, жизнью нормального мальчика. Кто знает, может даже мемориальную табличку однажды повесят в Пунто-Аренас: «Здесь жил знаменитый Давид».
– А чем я буду знаменитый?
– Придется подождать и посмотреть. Может, ты станешь знаменитым фокусником. Или знаменитым математиком.
– Нет. Я хочу уехать с Инес и Диего на машине. Хочу быть цыганом.
Он обращается к Инес:
– Молю вас, Инес, подумайте еще раз. Не бросайтесь в это безрассудство. Должно быть что-то получше.
Инес встает.
– Вы опять передумали? Вы хотите, чтобы я отдала ребенка чужим людям – отдала светоч моей жизни? Что, по-вашему, я тогда за мать? – И, мальчику: – Иди собирай вещи.
– Я уже собрался. А можно Симон меня немножко покачает, а потом мы поедем?
– Сомневаюсь, что могу сейчас покачать кого-нибудь, – говорит он, Симон, – старой силы сейчас нет у меня, понимаешь.
– Ну немножко. Пожалуйста.
Они спускаются на игровую площадку. Прошел дождь – сиденье качелей влажно. Он вытирает его рукавом.
– Качну пару раз всего, – говорит он.
Качать он может только одной рукой, и качели едва двигаются. Но мальчик, похоже, счастлив.
– Теперь твоя очередь, Симон, – говорит он. С облегчением он, Симон, усаживается на качели, мальчик толкает.
– У тебя был отец или заступник, Симон? – спрашивает мальчик.
– Почти уверен, что у меня был отец, и он качал меня на качелях, вот как сейчас ты меня. У всех у нас есть отцы, это закон природы, как я тебе уже говорил, но некоторые отцы исчезают или теряются.
– Тебя отец высоко качал?
– До самого верха.
– А ты падал?
– Я не помню, чтоб упал хоть раз.
– А что бывает, когда падаешь?
– Все зависит… Если повезет, будет шишка. А если очень-преочень не повезет, сломаешь руку или ногу.
– Нет, что происходит, когда падаешь?
– Не понимаю. В смысле, когда происходит падение?
– Да. Это как летать?
– Нет, совсем нет. Летать и падать – не одно и то же. Только птицы умеют летать, а мы, люди, слишком тяжелые.
– Но хоть ненадолго, на самом верху, оно же как летать, правда?
– Наверное, если забыть, что падаешь. А почему ты спрашиваешь?
Мальчик одаряет его загадочной улыбкой.
– Потому что.
На лестнице их встречает угрюмая Инес.
– Диего передумал, – говорит она. – Он с нами не едет. Я так и знала. Говорит, нам придется ехать на поезде.
– На поезде? Куда? До конца ветки? И что вы будете там делать, вдвоем с ребенком? Нет. Звоните Диего. Скажите, чтоб пригнал машину. Я поведу. Понятия не имею, куда нам ехать, но я с вами.
– Он не согласится. Он не отдаст машину.
– Это не его машина. Она принадлежит вам троим. Скажите ему, что он на ней достаточно поездил, теперь ваша очередь.
Через час появляется Диего – насупленный, охочий до ссоры. Но Инес пресекает его ворчание. Она облачена в сапоги и плащ, и такой властной он не видел ее прежде никогда. Диего стоит в сторонке, руки в брюки, а она вскидывает тяжелый чемодан на крышу автомобиля, привязывает его. Когда мальчик притаскивает свою коробку находок, она решительно качает головой.
– Три вещи, не больше, – говорит она. – Маленьких. Выбирай.
Мальчик выбирает сломанный часовой механизм, камень с белой прожилкой, дохлого сверчка в стеклянной банке и сухую грудную косточку чайки. Она спокойно берет у него косточку двумя пальцами и выбрасывает ее.
– Остальное неси в мусорный бак. – Мальчик смотрит на нее ошарашенно. – Цыгане с собой музеи не таскают, – говорит она.
Наконец машина готова к отбытию. Он, Симон, осторожно устраивается сзади, за ним мальчик, далее – Боливар, ложится у них в ногах. Ведя автомобиль гораздо быстрее необходимого, Диего выруливает к «Ла Резиденсии», где молча выходит, хлопает дверью и удаляется.
– Почему Диего такой сердитый? – спрашивает мальчик.
– Он когда-то был принцем, – говорит Инес. – Он привык, чтобы все было по его.
– Теперь я принц?
– Да, ты принц.
– А ты королева, а Симон – король? Мы семья?
Они с Инес переглядываются.
– Вроде того, – говорит он. – В испанском нет названия для того, что мы есть, так что давай называть нас семьей Давида.
Мальчик откидывается на сиденье, очень довольный.
Он ведет медленно – чувствует удар боли всякий раз, когда переключает скорость, – выезжает из «Ла Резиденсии» и принимается искать дорогу на север.
– Куда мы едем? – спрашивает мальчик.
– На север. Есть соображения, куда бы получше?
– Нет, но я не хочу жить в палатке, как в том, другом месте.
– В Бельстаре? Вообще-то это неплохая мысль. Мы можем отправиться в Бельстар: сесть на судно и вернуться к старой жизни. И все наши заботы останутся позади.
– Нет! Я не хочу старую жизнь, я хочу новую!
– Я пошутил, мой мальчик. Начальник порта в Бельстаре не позволил бы никому сесть на корабль в старую жизнь. Он в этом очень строг. Никаких возвращений. Так что либо новая жизнь, либо та, которой мы жили. Есть предложения, Инес, где нам найти новую жизнь? Нет? Тогда будем ехать и посмотрим, что впереди.
Они находят трассу на север и едут по ней – сначала по промышленным пригородам Новиллы, а потом по суровым сельским местам. Дорога постепенно уходит в горы.
– Мне надо покакать, – объявляет мальчик.
– Может, потерпишь? – говорит Инес.
– Нет.
Оказывается, туалетной бумаги не взяли. Что еще Инес забыла в спешке?
– А мы взяли «Дона Кихота»? – спрашивает он мальчика.
Мальчик кивает.
– Пожертвуешь страницей?
Мальчик качает головой.
– Тогда придется тебе ходить с грязной попой. Как цыгану.
– Можно и носовым платком, – холодно выговаривает Инес.
Они останавливаются. Затем едут дальше. Машина Диего начинает ему нравиться. Она, может, и неказистая, и неуклюжая, но двигатель вроде стойкий, податливый.
С высоты они спускаются в заросшие кустарником холмы, по ним там и сям рассыпаны селенья, и места здесь совсем не похожи на песчаные пустоши к югу от города. Их автомобиль подолгу катит по дороге совсем один.
Они натыкаются на городок под названием Лагуна-Верде (с чего? нет тут никакой лагуны) и там заправляются. Проходит час, не меньше пятидесяти километров, и они добираются до следующего городка.
– Уже поздно, – говорит он. – Надо искать место для ночлега.
Они едут по главной улице. Гостиницы нигде не видно. Останавливаются на бензоколонке.
– Где в округе можно переночевать? – спрашивает он у дежурного.
Человек чешет голову.
– Если нужна гостиница, вам придется ехать в Новиллу.
– Мы только что оттуда.
– Тогда не знаю, – говорит дежурный. – Обычно люди разбивают палатки.
Они возвращаются на трассу, сгущается ночь.
– Мы сегодня будем цыганами? – спрашивает мальчик.
