Наконец, когда красное солнце опустилось за рваные серые тучи за больничным окном, Софи открыла глаза.
Несколько минут она молчала, смотрела по сторонам, привыкала к тому, что рядом с ней – Зоя, Кейт и Джек. Кейт подала ей стакан воды, сняла маску и помогла воду выпить. Зоя глядела в спокойные глаза Софи, а та посмотрела на Кейт и улыбнулась.
– Мам? – произнесла она хрипловатым шепотом. – А почему здесь Зоя?
Зоя поймала на себя взгляды Кейт и Джека. Она наклонилась и осторожно взяла двумя руками маленькую теплую руку Софи.
– Я просто хотела сказать тебе… – произнесла она и умолкла, чувствуя, как слезы щиплют глаза.
– Сказать мне – что? – спросила Софи.
– Что-то такое, чего я раньше никогда не говорила. Что-то такое, что я должна была сказать тебе давным-давно.
Софи озадаченно заморгала.
– Что?
Джек и Кейт заерзали на стульях. Джек хотел что-то произнести, но Кейт остановила его прикосновением руки. Зоя сжала тонкие пальчики девочки.
– Я просто хочу, чтобы ты знала, какие удивительные у тебя родители. Тебе так повезло, Софи! У тебя есть папа, который так тебя любит, что ему трудно вести свой велосипед, потому что он думает о тебе, даже если это самая главная гонка в его жизни. Таких мужчин на свете мало – надеюсь, ты это знаешь. И у тебя есть мама, Софи… – Она сглотнула сжавший горло ком и продолжала: – У тебя есть мама, которая так тебя любит, что готова отказаться ради тебя от самого главного в своей жизни.
Она заморгала, сражаясь со слезами.
– Да, – смущенно сказала Софи. – Я знаю.
Слезы потекли рекой. Зоя почувствовала, что ее обнимают, и уронила голову на плечо Кейт.
– Простите меня, – попросила она. – Я так устала. Пальцы Кейт гладили ее волосы.
– Тссс, – прошептала Кейт. – Все в порядке. Мы все устали. Ведь у нас была такая долгая гонка.
Две недели спустя. Манчестер, Брэдфорд, паб «Таунли» на Альберт-стритТом вернулся от барной стойки с двойной порцией виски для себя и стаканом газированной воды для Зои. Она сидела, поджав к подбородку колени, за столиком в углу, на встроенной в нишу скамье и встретила его удивленным взглядом.
– Что такое? – проворчал Том. – Старику уж и выпить нельзя после такого-то дня?
Зоя едва заметно улыбнулась, и настроение у Тома сразу улучшилось. Дела шли совсем неплохо. Эту улыбку еще нельзя было назвать солнышком, но свечкой в подвале – вполне. Он принимал любое движение вперед, лишь бы уйти подальше от кромешной тьмы ее последней гонки.
Зоя указала на стакан в руке Тома.
– Но… виски?
– Если бы существовал напиток покрепче, уж ты мне поверь, я бы взял его, не задумываясь.
Зоя робко улыбнулась.
Том не оставлял ее одну уже две недели. Днем занимал ее обычными, простыми делами вроде расторжения договора со спонсорами и выездом из квартиры. По ночам заглядывал в ее комнату каждые два часа. Спал по двадцать минут и просыпался по звонку будильника в наручных часах. В его возрасте важнее было не высыпаться, а постараться, чтобы тебя простила жизнь.
Утром им подали маленькую белую машину с наклейками компании, предоставлявшей автомобили в аренду. Том уселся за руль и привез Зою на юг, в Гемпшир, к полуразвалившейся церкви, около которой находилось заросшее травой кладбище. Зоя никогда там не была. Полчаса они разыскивали могилу ее брата. Надгробье из отполированного и лакированного черного мрамора имело форму плюшевого медвежонка. Скульптура была выполнена с нечеловеческой точностью. Наверняка задействовали какую-то компьютерную программу, и эти стелы производитель клепал по десять-две-надцать штук – с той скоростью, с какой умирали дети в окрестностях, которые он обслуживал. Позднее вытесанные в камне глаза и улыбку медвежонка стали покрывать патентованной золотой краской, намертво въедавшейся в мрамор.
Том сразу возненавидел этот камень. Что за мир, в котором можно создать такой артефакт, обрекая молодую женщину, о которой он заботился, смотреть на то, что с трудом можно вынести. Том принялся яростно вырывать из земли репейник и осоку. Когда же наконец расчистил надгробье, то увидел, что оно стоит теперь совершенно прямо среди покосившихся ржавых крестов.
За все это время Зоя не произнесла ни слова. Она молча смотрела на жуткий памятник ребенку, навеки обреченный оставаться здесь, в компании с надгробиями стариков. А потом вытащила из сумки свою самую первую олимпийскую
золотую медаль на выцветшей голубой ленте за победу в спринте в Афинах и повесила на шею каменному медвежонку. И еще достала из кармана куртки помятую алюминиевую бутылочку, принадлежавшую когда-то ей и Адаму. Она осторожно поставила ее на могильный холмик и укрепила со всех сторон осколками мрамора.
– Ты победил, – прошептала она. – И тебе, наверное, ужасно хочется пить.
Возвращаясь к машине, они поддерживали друг друга. У Тома ныли колени, у Зои до сих пор держалась боль в лодыжках, а сердца и у нее, и у него бились так неровно, что, если бы речь шла о каких-то других мышцах, Том посоветовал бы им отдохнуть до окончания сезона.
В машине какое-то время посидели молча, и только потом Том завел мотор.
– Надо было побывать здесь лет двадцать назад, – наконец выговорила Зоя. – Надо было разделаться с этим, перестать терзаться. Нормальный человек так бы и поступил, правда?
Том вздохнул.
– Давай не будем говорить про то, как мы должны были бы поступить.
Зоя повернулась и посмотрела в сторону кладбища.
– Всегда так бывает, когда кто-то выпадает из спорта?
– Как – «так»?
– Не знаю. Это что-то вроде смерти. Или рождения. Том, постукивая пальцами по рулю, задумался.
– Нет, – произнес он наконец. – Другие гонщики, с которыми я работал, более или менее знали, чем хотят заниматься дальше. Возможно, поэтому они побеждали реже, чем ты. Ведь о будущем ты никогда по-настоящему не задумывалась, правда? И это давало тебе офигительные преимущества на треке.
– Тебе других жалко или меня? Том усмехнулся.
– Дорогуша, жалко у пчелки – знаешь где?
Зоя рассмеялась, и они поехали на север. Сидели молча, но молчание было спокойным. Вернулись в Манчестер к вечеру и расстались с арендованным автомобилем. Поднялись в квартиру на сорок шестом этаже, уложили оставшиеся вещи Зои в большую спортивную сумку. За высокими окнами над городом всходила луна. Зоя положила ключ от квартиры в простой белый конверт, опустила конверт в почтовый ящик – для риелторов, занимавшихся продажей квартиры.
Они вышли на улицу. Постояли на тротуаре.
– Я бы выпил чего-нибудь, – подумал вслух Том.
– Я бы, пожалуй, сходила с тобой, посмотрела, как это будет выглядеть, – откликнулась Зоя.
И вот теперь Том сидел напротив нее со стаканами на картонных подставках. В пабе почти никого не было. Рисунок на ярко-красных коврах был призван маскировать все то, что на них будет пролито, а сейчас от них терпко пахло спиртным и тем, что уже было пролито. Никто не бросал монет в музыкальный автомат, поэтому он сам выбирал, что играть. Звучала песня группы «Бич Бойз».
– Ну как ты? – поинтересовался Том.
– Нормально.
– Как тебе погода – здесь, где обитают простые смертные?
Зоя показала ему средний палец.
Бармен – мужчина с мальчишеским лицом – позвонил в медный колокольчик, висевший над стойкой, дабы напомнить посетителям, что время принимать решения.
– Последние заказы! – возвестил он. Том нахмурился и посмотрел на часы.
– Ты точно не хочешь ничего покрепче?
Зоя покачала головой. Том накрыл ее руку своей.
– Хочешь, завтра навестим Кейт и Софи?
– Хочу. Но не завтра. Мне нужно время, чтобы все улеглось.
– Жалеешь, что не сказала Софи правду? – проницательно взглянул на нее Том.
Зоя шмыгнула носом.
– Нет, я рада. Кейт – ее настоящая мать. Кейт прошла с ней сквозь ад, а я… я просто шла мимо.
Том сжал руку Зои.
– Ты сделала все, что в твоих силах. Ты всегда так поступаешь. Не будь этого, ты бы мне так не нравилась.
– Но, Том, я же люблю ее. Ведь можно любить ребенка, даже если ты не в состоянии быть ему матерью?
– Думаю, да, – улыбнулся Том.
Зеленые глаза Зои смотрели на него, не мигая. Здесь, в баре, цвет их был приглушенным, не таким ярким, как всегда. С ней предстояло пройти еще долгий путь. Скоро – может быть, через неделю или чуть позже – она начнет прислушиваться к роняемым им намекам. Пока же ей не приходила в голову мысль о том, что она способна посвятить свои дни чему-то серьезному. Говорила о контрактах с модельными агентствами, о намерении стать спортивным комментатором и еще о десятке разных жизней, в которых, конечно, будет несчастна. Но она не собиралась сдаваться, хотя требовалось большое терпение, чтобы приучить комету к скоростям обычной жизни.
– Не переживай, – сказал Том. – Все будет хорошо.
Бармен начал переворачивать стулья и ставить на столики, обрызгивал их политурой с совершенно невыносимым цитрусовым ароматом. По телевизору, стоявшему в углу, показывали войну в Афганистане. Музыкальный автомат переключился на «Помечтай немного обо мне» в исполнении Эллы Фицджеральд.
