движение и определили судьбу Димина, оказались настолько могучими, что приходилось браться за работу и оправдывать доверие.
На первых порах Димин поставил перед собой две задачи: укреплять дисциплину и поддерживать новое.
Завод набирал темпы. Но еще быстрее росли программа и требования. Минские самосвалы работали на великих стройках, шли в Китай, Болгарию, Индию. Световая реклама — МАЗ с серебристым зубром вспыхивала по ночам на главной улице Каира. И вместе с этим на завод шли рекламации: автомобиль не всегда безотказно служит и в африканский зной и в сибирскую стужу. А переход на сокращенный рабочий день?!. Значит, чтобы не отстать, нужно было изо всех сил бороться за новое. Новое, новое!..
— Сигналы есть,— повторил Димин, но как отнестись к этому, не знал.
— Сигналы, что издеваются? — спросил Сосновский и подумал: «Ну, сейчас снова погладит волосы или положит руки на колени и закивается».
— Да-да…— тяжело поднял глаза на главного инженера Димин и действительно провел ладонью по волосам.
— Они его царь-барабаном называют.
— Метко! — засмеялся Димин и сразу же спохватился: — Но ведь новое всегда входит в жизнь с накладным» расходами. Они потом окупаются.
— Не спорю. Но я должен порадовать тебя: монтаж идет без чертежей. Так, брат, новое не внедряют.
— Новое есть новое,— не находя аргументов и потому упрямо возразил Димин.— Разве сама идея ложная?
— Нет, она не особенно оригинальная, но…
На пуск дробометного барабана Сосновский шел с противоречивым чувством. Он верил и не верил в успех и ловил себя на мысли, что не очень желает его. Даже когда давал согласие на монтаж, хотел скорее всего показать, что не из всякой выдумки что-то получается. Настаиваете — прошу! Я мешать не собираюсь, ибо тоже за новое. Но имейте в виду, в технике — свои законы. Мало бросить лозунг: «Каждый четвертый рабочий — изобретатель и рационализатор!» Бросить, а потом бить в ладоши первому попавшемуся предложению, а тому, кто не аплодирует, наклеить ярлык рутинера. Да и почему четвертый, а не пятый? Кому это известно? Вот и случается, что один рационализатор получает премию за какие-то изменения в станке, а другой за то, что отказался от них. Потому иногда и полезно напомнить: технику надо уважать не меньше, чем самих изобретателей с рационализаторами…
Димин уже был в термообрубном. Подвижной, черный как жук, в шляпе и новом, старательно выглаженном костюме, он ходил вокруг громадного, неуклюжего барабана и разглядывал его серьезно, озабоченно. «Шляпа? — иронически подумал Сосновский.— Ты же ее раньше никогда не носил, дорогой. Мило, мило…»
За Диминым, выше его на голову, важно шествовал Кашин. И создавалось такое впечатление, что не начальник цеха, а Димин должен держать экзамен, Кашин же заявился просто так — поинтересоваться, что и как тут получается.
В стороне от них стояла Дора. Муж здесь, в цехе, держался с ней официально, и это обескураживало ее — она никак не могла войти в роль жены секретаря парткома.
Рабочие других агрегатов не подходили к барабану, но было видно — внимательно следят за всем, что происходит.
Пробираясь меж грудами отливок и кучами песку, Сосновский подошел к барабану. Поздоровался и спросил:
— Ну как дела? Можно надеяться?
Кашин, чуть не целую ночь провозившийся возле барабана, выглядел изнуренным, но головой кивнул энергично. И все же по тому, как дрогнули его глаза, как нервно проглотил он слюну, Сосновский догадался: тревожится, хотя старается не показывать этого.
Его волнение передалось Сосновскому. Он еще раз окинул взглядом отделение и подумал, что за хаос и захламленность здесь они с начальником цеха отвечают одинаково, как одинаково, если повезет с барабаном,— разделят и успех.
— Я списался с Харьковским тракторным,— сказал он миролюбиво.— У них дробометные камеры уже работают. Утром пришла документация.
Димин, словно на него замахнулись, втянул голову в плечи и, не веря, вперил в Сосновского круглые агатовые глаза.
— Значит, вы вообще сомневались?
— Перепроверка в технике редко бывает лишней, Петро…— заметила Дора, но, увидя, что это не понравилось мужу, смолкла.
Кашин побагровел и, ничего не сказав, дал знак Алексееву.
Тяжелая громадина барабана пришла в движение, загрохотала.
Все некоторое время стояли молча, чувствуя неловкость. Когда же из барабана начали падать детали, Сосновский и Димин одновременно, как по команде, наклонились над ними. Детали были шершавые. Почти не обработанные.
— Ну вот, поздравляю…— перевернул ногою Сосновский несколько деталей.— Какой конфуз!..
Алексеев воровато захлопал глазами и, остановив барабан, зачем-то полез на него.
— Куда ты? — рявкнул Кашин. И, выхватив у механика гаечный ключ, сам стал открывать барабан.
Движения его были порывисты, ключ срывался, и, чтобы не смотреть на беспомощную ярость начальника цеха, Сосновский повернулся и отошел на несколько шагов. Димин последовал за ним.
— Только не уходите, пожалуйста,— попросил он.
Сосновский не ответил.
Испачканный, потный, механик вскоре подбежал к ним и путано, стоя почему-то по-военному, доложил, что в крайнюю турбину с элеватора не поступает дробь и что, наверное, придется ставить новый элеватор — повыше.
— И в полтора-два раза увеличить барабан? — с досадой оборвал его Сосновский.— Нет, товарищи, делать этого мы не будем. Незачем. Могу разрешить лишь одно: если есть желание и хочется доставить себе удовольствие — включайте еще разок, пускай покрутится. Но потом… Потом — разобрать и пустить на ремонтные нужды. А с чертежами харьковчан, Никита Никитич, рекомендую познакомиться сегодня же.
С обиженной миной он повернулся и зашагал к выходу, прикидывая, что придется перепланировать тут и как лучше доложить об этом директору.
4
Димин пришел домой лишь под вечер. Ездил в райком с Прокопом Свириным, которого цеховая организация приняла в партию. Вел долгий и неприятный разговор с директором о злосчастном барабане. Присутствовал в красном уголке литейного цеха, когда торжественно провожали на пенсию старого формовщика Вараксу. Провернул множество текущих дел. Все это было ново, незнакомо, и приходилось без конца советоваться с другими даже по мелочам. И если бы на заводе не было крепко сколоченной организации, ничего не смог бы сделать.
Сняв галстук и отдавая жене, которая открыла ему дверь, усталый Димин раздраженно выругался:
— А, будь ты неладен! Черт! Кто выдумал эту обузу? Душит, как хомут… Рая дома?
Дора уже давно приметила: вернувшись с работы, он непременно спрашивал, дома ли дочь, а если открывала Рая, дома ли мать, и был очень недоволен, когда кто-нибудь отсутствовал.
— Дома,— ответила она.
В коридоре у
