овец, пока чуть не завизжала. А виноват Растус: он так храпит!
Мистер Макичерн строго посмотрел на провинившегося бульдога.
— Но зачем ты пускаешь этих псин к себе в спальню?
— Чтобы помешать буке забрать меня, а то для чего же? А ты не боишься, что тебя заберет бука? Впрочем, ты такой великан, что просто ее прихлопнешь. А они вовсе не псины — верно, дорогие мои? Вы ангелы и просто взбесились от радости, что тетечка вернулась из Англии, правда? Папа, а они скучали без меня? Чахли от тоски?
— Превратились в скелеты. Мы все превратились в скелеты.
— И ты?
— Более чем.
— В таком случае зачем ты меня туда отправил?
— Хотел, чтобы ты познакомилась со страной. Она тебе понравилась?
— Я в нее влюбилась.
Мистер Макичерн испустил вздох облегчения. Единственной возможной помехи великой перемене не существовало вовсе.
— Как ты смотришь на то, чтобы вернуться в Англию, Молли?
— В Англию? Когда я только-только вернулась домой?
— Если и я поеду?
Молли извернулась так, чтобы видеть его лицо.
— Папа, у тебя что-то на уме. Ты пытаешься что-то сказать, и я хочу узнать, что именно. Отвечай немедленно, не то я велю Растусу тяпнуть тебя!
— Много времени это не займет, милочка. Пока ты была в отъезде, мне повезло с некоторыми акциями, и я намерен уйти в отставку, забрать тебя в Англию и подыскать тебе в женихи принца, если ты захочешь, конечно.
— Папа! Это будет расчудесно! — Она его поцеловала. — Почему у тебя такой присмиревший вид, папа?
— Молли, я хочу сказать тебе кое-что, о чем прежде не упоминал. Я англичанин. И фамилию Макичерн взял только потому, что она больше подходила для службы в полиции. Наша настоящая фамилия Форрест.
— Папа! Почему ты это от меня скрывал?
— Я боялся, что ты начнешь расспрашивать и узнаешь подоплеку.
Она быстро поглядела на него.
— Меня отправили в Америку, — продолжал он, — после того, как я был исключен из школы за кражу.
Наступило молчание. Она прикоснулась к руке, обвивавшей ее талию, и чуть-чуть погладила.
— Какое значение имеет то, что ты сделал, когда был школьником? — спросила она.
Он отвел глаза. Щеки у него тускло покраснели.
— Мы вернемся на родину, Молли, — сказал он. — У меня там было положение в обществе, пока я по глупости его не лишился, и, черт побери, я намерен вернуть его ради тебя. Что бы я там ни натворил, тебе это помехой не станет. Снова фамилию мы менять не будем. Никакого возвращения блудного сына! Я не потерплю, чтобы на тебя смотрели сверху вниз из-за того, что твой отец…
— Но, папа, милый, это же было так давно! Какое это имеет значение? Да и кто вспомнит…
— Не важно. Рисковать я не стану. Обо мне пусть говорят что хотят, но ты начнешь без помех. Кто меня узнает после стольких лет? Я буду просто Джон Макичерн из Америки, а если кто-то захочет узнать обо мне побольше, так я человек, который сделал деньги на Уолл-стрит — и это не ложь! — и отправился в Англию тратить их.
Молли снова погладила его по руке. Глаза у нее увлажнились.
— Папочка, милый, — прошептала она, — мне кажется, ты делал все это ради меня. Надрывался ради меня, чуть я родилась, отказывал себе во всем и копил деньги, лишь бы потом обеспечить меня всем сверх всякой меры.
— Нет! Нет!
— Именно так, — сказала она и обернулась к нему с трепетным смехом. — По-моему, ты два десятка лет даже не ел толком. Да от тебя остались только кожа да кости. Ну ничего. Завтра же я приглашу тебя в ресторан и накормлю королевским обедом на свои деньги. Мы отправимся в «Ритц», и ты начнешь с верхней строчки меню и будешь продолжать, пока не насытишься.
— Это возместит все. А пока не думаешь ли ты, что тебе следует вернуться в постель? Не то утеряешь весь свой свежий вид, который приобрела в море.
— Скоро, но еще не сейчас. Я же тебя столько времени не видела. — Она кивнула на бультерьера: — Посмотри, как Томми застыл на месте и смотрит на меня во все глаза. Не может поверить, что я и вправду вернулась. Ты знаешь, на «Мавритании» был молодой человек с точно такими же глазами, как у Томми, — карими и ясными. И у него была манера застывать и смотреть во все глаза, совсем как Томми сейчас.
— Будь я там, — гневно отозвался отец, — я бы оторвал ему голову.
— И вовсе нет, потому что он, я убеждена, на самом деле очень милый молодой человек. И подбородок у него похож на твой, папочка. А к тому же ты не смог бы добраться до него, чтобы оторвать ему голову, потому что он ехал во втором классе.
— Во втором классе? Так ты с ним не разговаривала?
— Это было невозможно. Не мог же он кричать мне что-то через поручни! Просто, пока я гуляла по палубе, он всегда стоял на том же месте.
— И пялился на тебя?
— Не обязательно на меня. Вероятно, он просто смотрел вперед по курсу парохода и грезил о какой-нибудь девушке в Нью-Йорке. Не думаю, что ты можешь извлечь из этого что-то романтичное.
— И никакого желания не имею, моя дорогая. Принцы вторым классом не путешествуют.
— Но он мог быть принцем, путешествующим инкогнито.
— Куда вероятнее, что коммивояжером, — проворчал мистер Макичерн.
— Коммивояжеры часто бывают очень симпатичными.
— Принцы гораздо симпатичнее.
— Ну, я иду спать и увижу во сне самого-самого симпатичного. Вперед, собаки. Перестань кусать мою тапочку, Томми! Почему ты не берешь пример с Растуса? Правда, ты же не храпишь, верно? А ты не ляжешь, папочка? По-моему, ты повадился засиживаться допоздна и обзавелся всякими другими дурными привычками, пока меня не было. И конечно, чересчур много куришь. Когда докуришь эту сигару, до завтра не смей и думать о следующей. Обещаешь?
— Ни единой.
— Ни единой. Я не допущу, чтобы мой отец уподобился персонажам из журнальной рекламы. Ты ведь не хочешь испытывать внезапные стреляющие боли?
— Нет, милочка.
— И принимать всякие жуткие лекарства?
— Нет.
— Ну, так обещай.
— Ладно, милочка, обещаю.
Когда дверь закрылась, он бросил в пепельницу дотлевающий окурок и еще несколько минут просидел в задумчивости.
Затем извлек из ящичка новую сигару, раскурил ее и возобновил штудирование записной книжицы.
Как долго свет метался по комнате, будто увеличенный светлячок, Джимми не мог бы сказать. Ему мнилось, что миновали часы, поскольку свет этот
