вплелся в его хаотичный сон наяву, и в ту секунду, когда туманы сна в мозгу рассеялись, ему почудилось, что он все еще грезит. Затем он окончательно пробудился и понял, что свет, который теперь медленно полз по книжному шкафу, был реальным.
Ясно было и то, что человек, скрывавшийся за ним, находился в комнате недолго, не то он неминуемо заметил бы кресло и того, кто в нем сидел. Когда Джимми бесшумно выпрямился и ухватился за подлокотники, готовый к прыжку, пятно света соскользнуло со шкафа на стол. Еще бы на фут левее, и оно упало бы на Джимми.
Свет заскользил дальше. По направлению луча Джимми определил, что взломщик движется вдоль стола с его стороны. Хотя, не считая этого дня, он не заглядывал сюда больше двух месяцев, топография комнаты рисовалась его умственному взору с большой четкостью. Он знал с точностью почти до фута, где именно стоит его гость. А потому, когда, стремительно взвившись из кресла, он по-футбольному нырнул в темноту, это отнюдь не был нырок в никуда. Он был нацелен и не сдерживался сомнениями о возможных помехах на пути к коленям громилы.
Его плечо ударилось о человеческую ногу, руки тут же сомкнулись на ней и дернули. Раздался вопль ужаса и глухой стук. Фонарь пролетел по комнате и потерпел крушение на ребре радиатора. Его собственник рухнул на Джимми бесформенной грудой.
Джимми, принявший на себя это тело, тотчас ловко извернулся и оказался сверху. Все преимущества были на его стороне. Громила оказался щуплым человечком, застигнутым врасплох, а если в нем и жил боевой дух, то удар о Джимми полностью таковой вышиб. Он лежал неподвижно, не пытаясь вырываться.
Джимми полупривстал, подтащил своего пленника дюйм за дюймом к двери и шарил ладонью вверх по стене, пока не нащупал выключатель. Желтое сияние, затопившее комнату, озарило юного коротышку, явное порождение Бауэри. Первой в нем привлекала взгляд швабра ярко-рыжей шевелюры. Поэт назвал бы ее тициановской. Друзья и знакомые ее владельца, предположительно, использовали эпитет «морковная». Из-под этого багряного богатства вверх на Джимми смотрело лицо скорее приятное, чем нет. Красивым оно, бесспорно, не было, однако намекало на скрытое веселое добродушие. Нос в какой-то момент своей карьеры оказался сломан, а одна из ушных раковин расплющенностью напоминала боксерскую. Впрочем, все подобные мелкие несчастья могут постигнуть любого юного джентльмена, исполненного задора. Судя по костюму, в вопросах одежды гость явно руководствовался собственным вкусом, а не велениями моды. Пиджак у него был черный с рыжиной, брюки серыми, но в пятнах всех цветов радуги. Под пиджаком виднелся линялый красно-белый свитер. На полу возле стола лежала шляпа из мягкого фетра.
Покрой пиджака не прельщал элегантностью, да и сидел он на своем владельце не слишком щеголевато из-за выпуклости одного из карманов. Правильно диагностировав эту выпуклость, Джимми ввел руку в карман и извлек грязноватый револьвер.
Подобно многим и многим людям, Джимми не раз задавался вопросом, что он почувствует при встрече с громилой, и всегда приходил к одному и тому же выводу: главным его чувством будет любопытство. И предположение это полностью подтвердилось. Теперь, когда он изъял револьвер своего посетителя, ему хотелось только одного: завязать с ним душевный разговор. Жизнь громил была для него окутана мраком неизвестности. Ему не терпелось узнать точку зрения нового знакомого на все и вся. К тому же, подумал он с легкой усмешкой, вспомнив свое пари, от его гостя можно будет получить кое-какие полезные советы.
Человек на полу приподнялся, сел и печально потер затылок.
— И-ех! — пробормотал он. — Кто-то вдарил мне ломом по башке.
— Это всего лишь такой малютка, как я, — сказал Джимми. — Сожалею, если причинил вам боль. Следовало подложить матрас.
Рука неизвестного украдкой подобралась к карману. Тут его взгляд упал на револьвер, который Джимми положил на стол. Он стремительно схватил свое оружие.
— Ну, босс! — процедил он сквозь зубы.
Джимми протянул к нему руку и разжал кулак. На ладони лежали шесть патронов.
— К чему утруждаться? — сказал он. — Садитесь-ка и поговорим за жизнь.
— С фараонами, что ли, босс? — сказал незнакомец, покоряясь судьбе.
— Прочь меланхолию! — сказал Джимми. — Полицию я звать не собираюсь. Вы свободны уйти, когда пожелаете.
Незнакомец уставился на него.
— Да нет, я серьезно, — сказал Джимми. — В чем, собственно, дело? Претензий я никаких не имею. Однако если вас не призывают важные дела, я предпочту, чтобы вы прежде остались немножко поболтать.
Лицо незнакомца расползлось в широкой ухмылке. А когда он ухмылялся, в нем появлялось что-то на редкость симпатичное.
— И-ех! Раз дело без фараонов обойдется, так трепаться я готов хоть до завтрашних петухов.
— Разговоры, однако, сушат, — сказал Джимми. — Вы трезвенник?
— Чего-чего? Чтоб я? Да ну вас, босс!
— В таком случае вон в том графине вы найдете вполне пристойное виски. Угощайтесь. Думаю, оно вам понравится.
Музыкальное побулькивание, завершившееся удовлетворенным вздохом, показало, что это утверждение было проверено опытным путем и полностью подтвердилось.
— Сигару? — спросил Джимми.
— В самый раз, — изъявил согласие его гость.
— Берите пригоршню.
— Я их живьем ем, — сказал домушник, радостно забирая добычу.
Джимми закинул ногу на ногу.
— Кстати, — сказал он, — к чему хранить секреты друг от друга. Как вас зовут? Моя фамилия Питт — Джеймс Уиллоби Питт.
— Муллинс. А кликуха — Штырь.
— И вы такими вот способами вполне себя обеспечиваете?
— Не жалуюсь.
— И как вы сюда забрались?
Штырь Муллинс ухмыльнулся:
— И-ех! Дык окно же было открыто.
— А если бы нет?
— Я бы его кокнул.
Джимми устремил на него пронзительный взгляд.
— А кислородно-ацетиленовой горелкой вы пользоваться умеете? — спросил он категорически.
Штырь как раз поднес стакан к губам. Тут он его поставил и вытаращил глаза.
— Чем-чем? — осведомился он.
— Кислородно-ацетиленовой горелкой.
— Я что-то не врубаюсь, — сказал Штырь ошалело.
Голос Джимми стал еще взыскательнее.
— А суп готовить вы умеете?
— Суп, босс?
— Он не знает, что такое суп, — сказал Джимми, отчаиваясь. — Милейший, боюсь, вы ошиблись призванием. Лучше и не пытайтесь промышлять взломами. Вы в этом ни бэ ни мэ.
Штырь поглядывал на него поверх стакана с тревожной растерянностью. До сей поры рыжеголовый субъект был более чем доволен своими методами, но суровая критика начала подтачивать его уверенность. Он наслышался легенд о мастерах его ремесла, которые пользовались всякими жуткими приспособлениями вроде упомянутых Джимми; о громилах, поддерживающих дружескую близость, переходящую в нахальную фамильярность, со всякими чудесами науки, о медвежатниках, которым самые последние изобретения были столь же привычны, как ему его верная фомка. Неужто перед ним один из этой банды избранных? Джимми начал представать перед
