с короткими рукавами, заправленной в шерстяное харамаки, и в лёгких коротких штанах. Вспрыгнув к нему на толстое, вроде круглого холма, плечо, Лили вцепилась в него когтями, чтобы не соскользнуть. Когти прорвали тонкую рубашку и впились в кожу.
— Он, больно, больно! — вопит Сёдзо. — Слезай немедленно! — Он трясёт плечами, чтобы сбросить кошку на пол, но она вцепляется в него ещё сильнее, и на рубашке проступает кровь. Однако Сёдзо не сердится, только ворчит добродушно: — Экая дура.
Лили ничуть не обижается и трётся щекой о его щёку, подлизываясь. Как только он отправляет рыбку в рот, она утыкается мордочкой прямо ему в губы. Тогда Сёдзо языком выталкивает рыбку изо рта, она мгновенно схватывает и глотает её, а потом с довольным видом начинает лизать хозяина вокруг губ. Впрочем, иногда Сёдзо не разжимает зубы, и тогда хозяин и кошка тянут рыбку каждый в свою сторону. В таких случаях Сёдзо бурчит что-нибудь вроде «У-у-у!», или «Э, э!», или «Я тебя!», злится и плюётся, но видно, что ему так же приятно, как н Лили.
— А? Что такое? — Сёдзо, довольный и разомлевший, не глядя, передал пустую чашечку жене, но вдруг обеспокоенно посмотрел на неё. До сих пор всё как будто было как обычно, но теперь жена, даже и не подумав налить ему сакэ, стояла, сложив руки на груди, и пристально глядела прямо ему в глаза.
— Что, кончилось сакэ, что ли? — он отвёл руку с чашечкой назад и перепугано заглянул ей в лицо.
— Надо поговорить, — коротко ответила Ёсино, ни сделав в его сторону ни малейшего движения.
— О чём это? Что стряслось?
— Отдай кошку Синако-сан.
— С какой стати? — Он раздражённо заморгал: что это за новости, ни с того ни с сего? — Что это ты вдруг?
— Ничего. Отдай кошку. Завтра же позови Цукамото-сан, и пускай отвезёт.
— Да в чём дело-то?
— Ты что, отказываешься?
— Ну постой. Объясни хоть. Что тебе не так, а?
«Ревнует к Лили? — подумал он. — Но это вздор какой-то, она же сама всегда любила кошку».
Ещё в те времена, когда Сёдзо жил с прежней женой, Синако, и та иногда заявляла ему, что ревнует к кошке, Ёсино смеялась над ней и говорила, что это нелепо. Так что, когда она выходила за него, она ничего против Лили не имела и даже сама привязалась к ней. Лили делила с супругами завтрак, обед и ужин за этим самым столиком, и до сих пор Ёсино ни разу не оспаривала этот порядок. Более того, Сёдзо всегда играл за ужином с Лили, потягивая вечернее сакэ, и Ёсино охотно любовалась этим редкостным, прямо-таки цирковым зрелищем, а то и сама бросала кошке угощение или заставляла её прыгать за ним. Словом, присутствие Лили только сближало новобрачных и разряжало атмосферу за столом, мешать же ничуть не мешало. Так что же тогда произошло? Ещё вчера, да что там вчера, и сегодня в начале ужина, пока он не выпил пятую или шестую чашечку, всё было в порядке, ситуация изменилась прямо на глазах. Очевидно, жену задела какая-то мелочь. Или, может, ей стало жалко Синако, раз она просит отдать ей кошку?
Вообще-то, когда Синако уходила отсюда, то в качестве одного из условий развода она заявила свои права на Лили и впоследствии неоднократно через Цукамото передавала своё требование. Однако Сёдзо не принимал её притязаний всерьёз и каждый раз отвечал отказом. По словам Цукамото, Синако и рада бы не грустить о таком ненадёжном мужчине, который выгнал законную спутницу жизни и взял постороннюю женщину, но на самом деле она всё ещё не может забыть Сёдзо. Она пыталась разлюбить и возненавидеть его, но это ей не удалось, и теперь она хочет иметь что-нибудь, что напоминало бы ей о нём, потому и требует Лили. Когда они жили вместе, Синако её не выносила и обижала, потому что муж был уж слишком к ней привязан, но теперь ей дорого всё, что было вокруг неё в том доме, и особенно дорога Лилишка. Для неё Лилишка что-то вроде ребёнка Сёдзо, и она хотела бы о ней заботиться, это скрасило бы её горькую, одинокую жизнь.
— Ну ладно, Исии-кун, подумаешь, кошка? Надо бы отдать, раз просит.
— Мало ли что она там скажет, не верю я ей, — всякий раз отвечал Сёдзо.
Она женщина хитрая, у неё всегда своё на уме, нельзя её слова принимать на веру. Упрямая, гордая, все эти сентиментальные речи, будто она грустит о нём, соскучилась по Лили, — очень подозрительны. С чего бы ей вдруг полюбить Лили? Небось хочет заполучить, чтобы мучить, срывать на ней злость… Или думает отобрать у него любимую зверушку, чтобы ему насолить. Да что там, это всё ещё пустяки, она и не на такое способна, он человек бесхитростный, как ему догадаться, что там она задумала? От этой мысли делалось жутковато и накатывал гнев. И вообще не слишком ли много разных условий она ставит? Он ведь и так во многом пошёл ей на уступки, во-первых, перед ней он как-никак виноват, во-вторых, хотелось, чтобы поскорее убралась. Но отбирать у него Лили — это уж чересчур. Так что сколько бы раз Цукамото ни приходил всё с той же просьбой, Сёдзо всякий раз уклонялся от ответа под каким-нибудь благовидным предлогом, на что он был мастер, и Ёсико, конечно, полностью соглашалась с мужем.
— Ну объясни: зачем? Не могу понять: с чего это она вдруг? — Сёдзо сам пододвинул к себе бутылку, сам налил сакэ и выпил. Потом, хлопнув себя по ляжке, беспокойно огляделся по сторонам и спросил, словно обращаясь к себе самому: — Где у нас палочки от москитов?
*
Смеркалось, на веранде уже гудели москиты, пора было зажигать курительные палочки, Лили, наевшись до отвала, свернулась под столиком в клубок, но как только разговор зашёл о ней, тихонько спустилась в сад, пролезла под забором и куда-то скрылась. Вышло забавно — как будто она ушла из деликатности, но на самом деле она всегда сразу исчезала после сытного угощения. Ёсико молча встала, пошла на кухню, нашла москитные палочки, зажгла и поставила под столик. Потом сказала, теперь уже чуть помягче:
— Что, ставридок всех кошке отдал? Сам съел штуки две, ну три от силы.
— Не помню.
— А я помню, я считала. На тарелке было тринадцать штук, Лили съела десять, значит, тебе досталось три.
— Ну и что из того?
— Не понимаешь? А ты подумай. Мне на эту кошку наплевать, к кошкам не
