чарами заброшенную и мрачную усадьбу.
- Отсюда, наверное, и название, отсюда и страх среди простых людей!
- Еще бы! И нечего об этом толковать, вот так-то, - поежился эконом, очевидно забывая, что перед ним друг его хозяина.
Мандатарий снова потормошил свою чуприну и снова вздернул брови до корней волос.
- Видите, сударь,- проговорил он еще более серьезный тоном,- тут такие произошли события, такие объявились знаки, что и впрямь голову потеряешь.
- Что, что? Слушаю вас! - вскричал Катилина с выражением крайнего любопытства на лице.
- Эх, что тут говорить,- подхватил Гиргилевич,- я сам, с места мне не сойти, видел яркий свет в левом крыле дома, в той комнате, где жил еще отец покойного, вот так-то.
- А разве нельзя объяснить появление света какой-либо естественной причиной? - заметил Катилина с недоверчивой усмешкой.
Гиргилевич чуть ли не с состраданием пожал плечами.
- Пьяным я тогда не был, луны на небе не было и в помине. Стало быть, непременно кто-то находился внутри.
- Разумеется. Костя, например.
- Костя тогда сидел у меня под арестом,- вмешался судья.
- За что?
- Я подумал, не он ли морочит людей, вот и запер его brevi manu на несколько суток.
- А вор не мог забраться в усадьбу?
- О, после печального конца Павла Фарылы ни один ворюга не отважился бы приблизиться к дому, даже если б его бог знает какая ждала там добыча.
- Этот Фарыла лучшее всему доказательство,- торжествующе произнес Гиргилевич.
- В самом деле, случай это исключительный и его трудно объяснить, будь ты хоть трижды философом.
- Слушаю, слушаю!
- Был в моем доминиуме известный в наших краях вор и поджигатель, одним словом, разбойник. Шесть раз сидел он в тюрьме, но едва выходил на свободу, тотчас совершал десять новых преступлений. И вот, воспользовавшись тем, что Костя сидит под арестом, он забрался в усадьбу, выбил раму в сенях и пролез вовнутрь. Что там с ним произошло, никто не знает. Домой он вернулся только под утро с пустыми руками, изменившийся до неузнаваемости. Волосы дыбом, глаза сумасшедшие, лицо бледное как смерть, а сам весь дрожит, лихорадке. На все вопросы жены и детей он отвечал только двумя словами: «Покойный пан!» День пролежал он в горячке, крича во все горло «Покойник! Покойник! Спасите!» А ночью…
- Ночью?
- …умер от испуга,
- Гм, гм, - пробормотал Катилина, задумчиво качая головой.
- Но было бы еще ничего, ваша милость, - подхватил Гиргилевич с возраставшим торжеством, - на другой день, когда покойника укладывали на носилки, на его левой щеке выступило пять синих полос, словно след от пяти пальцев руки. А вы, наверное, знаете, что прикосновение упыря всегда оставляет несмываемый синий знак.
Катилина забарабанил пальцами по столу и пожал плечами. Он, очевидно, во все это не верил, но не хотел открыто возражать.
Мандатарий заговорил снова.
- Признаюсь, на меня самого это произвело столь сильное впечатление, что я немедленно выпустил Костю из-под ареста, тем более, что караульные клялись всем на свете, будто в одну из ночей под дверями арестантской появился покойник и крикнул своему старому слуге несколько слов, которых они не разобрали.
- Да чего там гадать,- вмешался в разговор Гиргилевич с обычной своей бесцеремонностью.- Или мой гуменщик не видел его на гумне? Вот так-то. Бедняга чуть дух не испустил при виде покойника; тот сидел на черном как уголь коне и знай перескакивал с крыши сарая на скирду пшеницы и обратно на сарай. А при каждом скачке у коня искры сыпались из ноздрей, так что бедный гуменщик, как только голос к нему вернулся, заорал во все горло: «Огонь, горим, спасите!» - и в одну минуту разбудил в фольварке всю челядь. Но покойника уже и след простыл. Вот так-то.
- А не случается ли вашему гуменщику выпить и не любит ли он приврать часом?
- Да ведь не он один наблюдал покойника. Я вам сотню людей представлю, которые своими глазами видели, как покойник на черном как смоль коне скачет словно сумасшедший по крыше своей усадьбы. И десятка людей не найдешь в поместье, которые не видели бы его с нагайкой в руке. Временами он даже не один является. С ним и отец его верхом на коне выезжает и кричит так, что слышно за версту: «Запрещаю! Протестую!»
- Но сами вы кроме света в окнах так ничего и не видели? - спросил Катилина расходившегося эконома.
- Я нет, но, что тут скрывать, пан судья видел, вот так-то.
- Как? Вы, пан Гонголевский?
- Возможно ли? - в удивлении воскликнул и актуарий, до тех пор не открывавший рта.
Мандатарий страшно смешался и сердито посмотрел на эконома, словно попрекая за то, что тот выдал его тайну.
- Ну что, разве не правда? Или вы собственными глазами не видели покойника? - спрашивал отнюдь не обескураженный Гиргилевич.
- То есть… то есть… - запинался мандатарий.
- Как же это? Сами видели его и ничего не рассказываете? - закричал Катилина.
Мандатарий все более терялся от смущения.
- Видите ли,- начал он, заикаясь,- не знаю, как вы это примете… то есть… как вам это покажется.
- Смилуйтесь же, наконец, расскажите, не испытывайте моего терпения.
- Расскажите, пан судья, расскажите, вот так-то,- подбадривал его Гиргилевич.
Мандатарий снова почесал в голове.
- Даю вам, сударь, честное слово,- заговорил он наконец, словно приняв какое-то рискованное решение,- что все, о чем я вам расскажу, истинная правда, которую в любую минуту может засвидетельствовать еще один человек.
- Без вступлений, без предисловий,- выходил из себя Катилина.
Мандатарий откашлялся и, прочистив таким образом горло, не торопясь, приступил к рассказу:
- Случилось это в прошлом году, почти в эту же пору.
- Еще до того, как
