и получали деньги на многих таких солдат, которые или давно умерли, или вышли в отставку, или дезертировали. Только по рассеянности застрелили вы на дуэли графа Горецкого, публично оскорбившего вас за рассеянную игру вашу в банк; когда же вы убежали, чтоб избавиться от наказания за это убийство, то только по рассеянности унесли с собою полковую кассу и теперь, на далеком севере, разыгрываете роль помещика Голосова.
Помещик с бешенством слушал эти слова. Как тигр стоял он, прислонившись к столу и, глядя на него, казалось, что он собирается устремиться на свою добычу. Глаза его налились кровью и как будто отыскивали оружие для уничтожения человека, который осмелился войти в пещеру льва и дразнить его.
На стене, недалеко от печки, висело несколько охотничьих ружей; глаза помещика остановились на них; он задрожал всем телом, и бешеным прыжком очутился у этой стены.
Смерть грозила Иосифу.
Он понял это.
— Господин полковник, — сказал он, не теряя присутствия духа и не делая ни одного шага назад, — там, внизу, ожидают моего возвращения мой будущий тесть и моя невеста; священник тоже интересуется мною; если вы меня убьете, то, конечно, никто не узнает, что помещик Голосов и полковник Коненков одно и тоже лице, — но ведь согласитесь, что и участи убийцы нельзя позавидовать.
Полковник остановился как вкопанный.
— Кто твоя невеста? — спросил он.
— Моя двоюродная сестра Башенька! её отец мой дядя и её жизнь — моя жизнь.
— Вот как! Башенька! Так вот в чем дело! Стало быть, с тобой можно устроить сделку, мой любезнейший.
Полковник видимо успокоился.
— Ты, значит — продолжал он — приехал сюда для них?
— Конечно, г. полковник.
— Тсс ни слова о полковнике и о всем прочем! Ты рассказал эту историю твоим родственникам?
— Как мог я рассказать то, чего сам не знал. Я шел сюда, чтобы переговорить с помещиком Голосовым и нашел Романа Васильевича...
— Тсс... говорят тебе! Теперь я понимаю. Сколько ты требуешь за свое молчание?
— Я требую возвращения имущества моего будущего тестя.
— У твоего тестя нет никакого имущества.
— А я все-таки требую его. Я желаю, чтобы он получил в полную, неограниченную и наследственную собственность то имущество, которым он пользовался до сих пор как арендою, которое он почти создал своим трудом, на которое он потратил столько времени, денег...
— Дешевле не возьмешь?
— Дешевле не возьму.
— А если я вам дам денег и скажу, чтобы вы убирались подальше и навсегда позабыли обо мне?
— Тогда мы пойдем в соседний город и расскажем, что Роман Васильевич Конопков перебрался с Кавказа на север и преобразился в помещика Голосова.
Полковник разразился проклятием. Но оно не произвело ни малейшего впечатления на Иосифа; он стоял пред ним, спокойно скрестя руки, как человек сознающий свою силу и презирающий противника. И в самом деле, случай сделал Иосифа господином своего господина и отдал участь этого последнего в его руки. Не желая злоупотреблять таким неожиданным превосходством, он хотел им воспользоваться. Но для помещика была невыносима мысль — постоянно видеть перед собою своего врага и победителя.
— Значит мне предстоит вечно видеть вас вблизи себя?
— Когда мы вам надоедим, г. полковник, вы можете поехать путешествовать, — но мы отсюда не двинемся. Видите ли, г. полковник…
— Черт тебя побери: я не хочу слышать это слово.
— Я отучусь от него. Мой тесть давно уже привык к этому месту. Он так славно устроился здесь, отделал дом, развел сад, пустил в ход мельницу, и на многие другие хозяйственные обзаведения потратил он время и деньги. расстаться со всем этим без глубокой горести он не в состоянии. Деньгами всего этого не заменишь. Неужели вы думаете, г. полковник...
— Опять!
— Прошу прощения. Неужели вы думаете, что еврей любит только деньги и что для него земля ровно ничего не значит? Что всякому еврею можно сказать: «ступай из этого дома, который ты сам построил, из сада, который ты сам обработал, оставь возделанные тобою поля, разведенные тобою стада, вот тебе за все это деньги». Нет, ваше высокоблагородие. И еврей любит землю, на которой он родился или куда перенесла его судьба, — и старик, уступивший грубой силе, не возьмет добровольно никаких денег за свой дом и сад.
— Да рассуди-же, черт возьми, как следует. Скажи сам: кому принадлежит этот дом, эти поля, этот сад: твоему тестю или помещику Голосову?
— Во всяком случае, не помещику Голосову, — отвечал Иосиф с насмешливой улыбкой, — Мой тесть принял лачужку и выстроил из неё дом; за это ему обещали пожизненное пользование домом за небольшую арендную плату. Почти на голой степи он развел сад, огороды, стада, — и вы скажете, что все это принадлежит не ему? Впрочем, здесь дело идет не о вопросе права, а о том, как уладить это дело. Вы дадите подписку, что уступаете моему тестю в полную собственность все, что было у него на аренде, и возвратите ему все, отнятое у него, а я за это обязываюсь никогда не выдавать вашей тайну.
Помещик большими шагами ходил по комнате, — он придумывал другую развязку.
— А деньгами вы не удовлетворитесь? — спросил он. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы убрались подальше.
Иосиф отрицательно покачал головой.
— Ну, так черт с вами! — крикнул помещик и топнул ногой так сильно, что стекла в окнах зазвенели. — Пусть будет по-вашему!
— Все это надо сделать на бумаге, законным порядком. Тут слова не достаточны.
— Хорошо; завтра утром мы поедем в город.
— Я попрошу поехать сегодня.
— Ну, черт с тобой! Сегодня!..
Никто, кроме Башеньки, не узнал, в чем заключалась причина этого блистательного великодушие помещика. Для всех остальных это осталось загадкой.
Старый священник много радовался этому возвратившемуся счастью.
— Теперь свадьба! — сказал он Иосифу — Сейчас же свадьба! Роман не может быть без развязки. Не нужно никаких церемоний, никаких приготовлений; венчайтесь запросто, как в деревне.
Но где в русской деревне найти раввина, миньян [22] и других исполнителей брачного обряда. Начали думать и раздумывать. Старик по этому случаю задумался о своем одиночестве вообще и, верный еврейскому характеру, вспомнил о смерти.
— Вот, дети, — сказал старый корчмарь с глубокою ласкою, — как подумаешь, что рано или поздно надо умереть, что это может случиться совершенно
