которой он специализировался, посещал лекции по философии и эстетике, поэтому, в течение двух часов усердно работая пером, аккуратно записывал её. И всё же как только выдавалась свободная минутка, он, поднимая голову, смотрел на спину Ои, который продолжал сидеть, подперев щёку и изредка что-то записывая, и при этом не мог не отделаться от странного ощущения, которое он испытывал со вчерашнего вечера, и ему казалось, будто пелена отделяет его от Канта.
Вот почему, когда лекция закончилась и студенты стали толпой покидать аудиторию, Сюнскэ остановился у лестницы и дождался шедшего за ним Ои. У него, как обычно, руки были засунуты за пазуху, где лежал блокнот; взглянув на Сюнскэ, он ухмыльнулся и язвительно бросил:
– Как дела? Твои красавицы, с которыми ты был на том вечере, здоровы?
Вокруг них шумным потоком лилась толпа студентов, с трудом протискивавшихся в узкую дверь аудитории и направлявшихся к двум крыльям каменной лестницы. Горько усмехнувшись, Сюнскэ, ничего не ответив Ои, стал спускаться по одной из них. Выйдя на аллею дзелькв, он наконец повернулся к Ои и попытался выведать у него, что произошло:
– Ты не заметил, что вчера вечером я видел тебя на Токийском вокзале?
ХХII
– Хм, на Токийском вокзале?
По глазам Ои было видно, что он нисколько не растерялся, а скорее заколебался и, не зная, на что решиться, хитро смотрел на Сюнскэ. Холодный взгляд Сюнскэ заставил его отвести глаза, и он трусливо признался:
– Вот как? А я ничего не заметил.
– К тому же тебя пришла проводить какая-то красотка.
Перешедший в наступление Сюнскэ пошёл на этот рискованный шаг. Однако Ои, вопреки ожиданиям, остался совершенно невозмутимым и, усмехнувшись, замаскировал туманным ответом истинное положение:
– Красотка… это моя… ну да ладно.
– Куда ты всё-таки ехал? – спросил в лоб, отбросив теперь всякие недомолвки, Сюнскэ, поставленный в тупик словами Ои «это моя…».
– В Кофудзу.
– А потом?
– И тут же вернулся.
– Зачем ездил?
– Зачем, спрашиваешь… было неотложное дело.
В нос им ударил сладкий запах цветов гвоздичного дерева. Сюнскэ и Ои почти одновременно посмотрели вверх – запах указывал, что они у бронзовой статуи Диккинсона. Гвоздичные деревья росли на газоне вокруг статуи. Залитые ярким солнцем, они сплошь были покрыты мелкими сиреневатыми цветами.
– Вот я и хочу знать, что это за неотложное дело.
Ои весело захохотал:
– Ну что за человек, всегда беспокоишься по пустякам. Неотложное дело – это неотложное дело, только и всего.
Но на этот раз Сюнскэ не попался на удочку:
– Сколько бы ты ни повторял, что было неотложное дело, всё равно, если бы оно сводилось только к тому, чтобы съездить в Кофудзу, незачем было так усердно махать носовым платком.
Ои сразу же забеспокоился, но тон оставался по-прежнему надменным:
– Но это было особое неотложное дело, заставившее меня махать платком.
Воспользовавшись неумелой ложью собеседника, Сюнскэ решил пойти ещё дальше в своих неудобных вопросах, чтобы поиздеваться над ним. Однако Ои, кажется, быстро сообразил, что попал в глупое положение, и, когда они вышли на аллею гинкго перед главными воротами, ушёл, ловко отделавшись от Сюнскэ.
– Ты куда? Домой? Всего хорошего.
Глядя ему вслед, Сюнскэ криво усмехнулся, но у него не было никакого желания нагнать его и извиниться, поэтому, выйдя из ворот, он прямым ходом направился в книжную лавку Икубундо, находившуюся на противоположной стороне улицы, по которой ходили трамваи. Не успел он войти в неё, как какой-то человек, рывшийся в букинистических книгах в глубине полутёмной лавки, тихо повернулся в его сторону и сказал мягко:
– Ясуда-сан? Давненько…
XXIII
Даже плохого освещения лавки, в дальних уголках которой всегда царил полумрак, было достаточно, чтобы разглядеть Фудзисаву в его обычной красной феске. Сюнскэ снял фуражку для ответного приветствия; он не мог не почувствовать удивительного несоответствия между пропылёнными старыми книгами и нарядно одетым Фудзисавой.
Тот, опершись своей изящной рукой о полку, на которой стояла Британская энциклопедия, обворожительно, другого слова не подберёшь, улыбнувшись, спросил:
– Ты каждый день встречаешься с Ои-саном?
– Да, я только что с лекции, на которой мы были вместе.
– А я с того вечера ни разу его не видел.
Сюнскэ предположил, что скорее всего вражда между Кондо и Ои втянула в свою орбиту и Фудзисаву, поскольку дело касалось взаимоотношений между членами группы «Сиро». Однако Фудзисава, стараясь, видимо, чтобы не создалось такого впечатления, снова заговорил своим мягким голосом:
– Я пару раз заходил к нему, но, к сожалению, не заставал. Ничего удивительного: Ои-сан известный донжуан, так что у него, наверное, нет свободной минуты.
Сюнскэ, который познакомился с Ои только в университете, до сих пор не мог даже в дурном сне представить себе, что его хлопчатобумажное кимоно с фамильными гербами может так очаровывать. Не желая того, он спросил удивлённо:
– Хм, неужели он такой прожигатель жизни?
– Не знаю, можно ли назвать его прожигателем жизни, но покорять женщин он великий мастер. В этом ещё со времени учёбы в колледже он был нашим предводителем.
В это мгновение перед мысленным взором Сюнскэ явственно всплыл облик Ои, махавшего вчера вечером из окна вагона носовым платком. И тут же подумал, не тая ли зла на Ои, Фудзисава хотя и в меру, но довольно язвительно клевещет на него? Но Фудзисава тут же склонил голову набок, на лице его появилась двусмысленная улыбка.
– Говорят, он недавно завёл себе официантку из какого-то ресторана. Приятели сгорают от зависти.
Сюнскэ показалось, что Фудзисава заговорил об этом скорее для того, чтобы прославить Ои. И вместе с тем появившийся в его памяти облик Ои был неотделим от источаемого носовым платком, которым он махал, благоухания молодой женщины.
– И часто они видятся?
– Очень часто, потому-то у него и нет времени встречаться со мной. Точно знаю, старается он не напрасно. Кстати, я ходил к нему, чтобы получить деньги за билеты на тот музыкальный вечер в ресторане «Сэйёкэн».
Говоря это, Фудзисава взял лежавшую на прилавке книгу в бумажной обложке и, полистав её, показал Сюнскэ:
– Видишь, её тоже продал Ханабуса-сан.
Сюнскэ почувствовал, что губы его непроизвольно растягиваются в улыбку.
– Книга, по-моему, на санскрите.
– Да, что-то вроде «Махабхараты».
XXIV
– Ясуда-сан, к вам гостья.
Услышав голос служанки, Сюнскэ, уже надевший форму, невнятно что-то ответил и тут же стал быстро спускаться с лестницы, громко топая ногами. В прихожей, ещё кокетливее, чем обычно, отвернувшись от проникавшего с улицы света, с длинным сиреневым зонтом в руке, стояла расчёсанная на прямой пробор Хацуко. Остановившись на пороге, Сюнскэ, напуганный мыслью, искрой промелькнувшей в его мозгу, спросил:
– Вы одна?
– Нет, с Тацуко-сан.
Чуть подавшись в сторону, чтобы Сюнскэ тоже было видно, Хацуко обернулась к решётчатой двери. За ней шла выложенная камнем дорожка, которая вела к довольно ветхой калитке. Сюнскэ, следуя за взглядом Хацуко, увидел за открытой калиткой знакомое кимоно в тёмно-синюю и светло-синюю полоски, длинные рукава которого чуть колыхались на солнце.
– Может, поднимемся, попьём чайку?
– Спасибо,
