- А разве покойный смог бы сидеть с этими типами за одним столом и веселиться?! - откликнулся Хасип-эфенди. - Он даже на приемы к беям не ходил, хотя знал, что никто не подумает о нем дурного. И это после того, как он прожил здесь десять лет, когда все уже знали, что он за человек!
Помолчав, Хасип-эфенди продолжал снова:
- А ведь не прошло еще и трех дней, как он сюда приехал. Не успел познакомиться, и сразу - пьянствовать. Считает себя хитрецом, но пикнуть не успеет, как попадет в ловушку. Видали мы таких каймакамов до Саляхаттина-бея! Пытались всякие козни строить, думали, что умнее их в городе нет, а когда их отсюда выпроваживали, народ колотил в жестянки. Не знаю, право, но, по-моему, этого ждет такой же конец.
- Сын мой, Юсуф-эфенди, - проговорил Нури, снова прервав молитвы. - Вчера вечером они пили с Хильми-беем. Сначала накрыли стол в кофейне «Чынарлы», а потом пошли к Хильми-бею домой.
Юсуф на минуту задумался. Ну и что из того? Но тут ему пришло в голову, что каймакаму, вероятно, говорил о нем Хильми-бей. «Что им от меня надо?» - пробормотал он.
Ему хотелось подробно расспросить Нури-эфенди, поговорить с ним. Почему-то сегодня он не мог сидеть молча, как всегда. Что-то томило его. Но оба старика сняли носки, надели сандалии и с жестяными кувшинами в руках отправились совершать омовение.
Вскоре они вернулись, впереди шел Хасип-эфенди, за ним - Нури-эфенди, расстелили посреди комнаты старый молитвенный коврик и, бормоча молитвы, стоя бок о бок, совершили намаз.
Юсуф с трудом дождался вечера. Выйдя из управы, он быстро зашагал по улице. Когда он проходил по Верхнему рынку, из окна своей конторы его окликнул адвокат Хулюси-бей.
Юсуф не видел Хулюси-бея со дня смерти отца, да и во время похорон обменялся с ним двумя-тремя словами. Тогда Хулюси-бей сказал ему: «Сын мой, ты знаешь, мы дружили с твоим отцом. Если будет у тебя нужда или беда, сейчас же приходи ко мне». Но Юсуф тогда ничего не слушал и ни о чем не думал. Только сейчас он вспомнил эти слова Хулюси-бея.
Юсуф вошел в его маленькую контору. Это была обычная комната с низким потолком, только побеленная и заставленная диванами и креслами. На полу лежал красивый ковер, а у стены перед адвокатом стоял широкий стол с коричневыми конвертами и бумагами на нем. На стенах висело множество табличек с изречениями из Корана. Над головой Хулюси-бея красовалась большая таблица, на которой великолепным сюлюсом (Сюлюс, талик - роды арабского письма) было начертано:
Весь мир отражает в божественных зеркалах.
В пророке Мухаммеде виден, как в зеркале, сам Аллах.
Чуть левее в глубине конторы висели таблички поменьше. На них были начертаны выдержки из шариата: (Шариат - свод законов мусульманского религиозного права) «Каков умысел, таков и приговор!», «Сомнение не устраняет уверенности!», «Во избежание ущерба всеобщего предпочтителен ущерб частный». Прямо перед Хулюси-беем, как предостережение, висела надпись, выполненная изумительно красивым таликом:
Во мне возмущенье морского прибоя.
Будь мне опорой, Аллахов пророк!
Хулюси-бей отодвинул свой стул к полке с томами законов, указал Юсуфу место на диване напротив себя и спросил, точно собирался говорить о погоде:
- Ты совсем ко мне не заходишь, сын мой. Ну, как ты живешь?
- Хорошо, эфенди.
- Как ханым? Как дочь моя?
- Хорошо, эфенди.
- Выпьешь кофейку?
- Благодарю, эфенди.
- Подожди благодарить. От кофе не отказываются. - И он крикнул в окно торговцу, продававшему кофе в ряду напротив:
- Принеси нам две чашки с сахаром!
Ножки стола, за которым сидел Хулюси-бей, были точеные и сужались книзу. Слегка сощурив глаза, Юсуф, не отрываясь, разглядывал круги на этой ножке и гадал, зачем позвал его Хулюси-бей. Ему хотелось поскорее уйти домой.
Когда принесли кофе, адвокат спросил:
- Сын мой, Юсуф-эфенди, ты собираешься остаться в Эдремите?
Юсуф, не ожидавший такого вопроса, помолчав, сказал:
- Не знаю!
Он и правда не знал. Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно было разрешить множество других, долгие месяцы вертевшихся у него в голове. Что он мог сказать, если не представлял себе, как сложится его жизнь, и ничего еще не решил?
- Не знаю, - снова пробормотал он. Хулюси-бей немного подумал.
- Какое у вас здесь имущество?
- Пятьдесят олив, около десяти дёнюмов земли!
- Этим вы не прокормитесь!.. И потом нужно, чтобы кто-нибудь ими занимался, а ты теперь занят!
Они помолчали.
- У вашей матушки никого нет? - снова спросил Хулюси-бей.
- Нет!.. Мать ее умерла давно, а отец, кажется, года три назад. Он был директором склада «Режи» в Назилли. Говорят, ничего не оставил…
- И у тебя родных нет?
Юсуф промолчал. Он ни о чем не думал, а только ждал, когда оборвется поток воспоминаний, замелькавших у него в голове. Наконец тихо произнес:
- У меня никого нет!
Хулюси-бей развел руками, точно оказался в безвыходном положении.
- Раз так, ничего не пожелаешь!.. Оставайся здесь. Но выслушай меня, сын мой! Давай обо всем говорить откровенно. Вы все для меня - память о друге, которого я любил, как самого себя. На мои слова не обижайся. К чему скрывать? Теперь вы считаетесь бедной семьей и должны жить скромно. Ты знаешь, что в городе у тебя не только друзья. С тобой уже кое-что приключалось. Поэтому будь осторожнее. За службу держись ногами и руками. Время теперь смутное. Своего дела ты завести не сможешь. Задумаешь, скажем, начать торговлю - и капитал нужен, и опасно. Бог уже две недели, как мелких торговцев грабят разбойники. А купишь, к примеру, лошадь с повозкой - завтра власти конфискуют их для армии. А тебе вручат расписку, можешь жать из нее сок и тем питаться. Новый каймакам за тобой следит. Никто не хочет оставлять при себе людей своего предшественника. Я даже удивляюсь, как за эти три-четыре дня с тобой ничего не случилось: ты ведь еще стажер. Выгнать легко. Но кто знает - может, он честный человек! Я его еще не видел. Говорят о нем не очень-то хорошо, но правда известна одному лишь Аллаху. Да! Я все забываю о самом главном. У тебя в прошлом были неприятности с Шакиром и Хильми-беем. Если они заметят, что ты питаешь к ним хоть малейшую вражду, они тебя раздавят. Они уже заручились дружбой нового каймакама… А если даже и не заручились, то у них деньги. А с богатыми кто может тягаться?! У тебя же нет никакой поддержки.
Юсуф слушал молча. Хулюси-бей наверняка позвал его сюда не за тем, чтобы читать эти наставления. Юсуф почувствовал, что вначале он собирался говорить с ним о чем-то другом, но когда услыхал, что уехать из Эдремита они не могут, передумал и перевел разговор. Юсуф прекрасно чувствовал это, и неудержимое любопытство толкало его спросить, о чем, собственно, хотел говорить с ним Хулюси-бей.
Но он не решился спросить. Нельзя же было просто сказать: «Вы собирались говорить о чем-то другом. Так говорите же!» Надо было найти какой-то подход, но на это Юсуф был не способен, даже тогда, когда мысль его работала спокойно. А сейчас в его голове с грохотом разворачивалась цепь вопросов и предположений.
Он медленно поднялся и, поцеловав адвокату руку, ушел со словами:
- Я поступлю так, как вы сказали, дядя Хулюси-бей!
На следующее утро не успел Юсуф прийти в управу, как служитель сказал ему:
- Юсуф-эфенди, вас просил каймакам-бей! Когда Юсуф вошел в свою комнату, Хасип-эфенди
бросился ему навстречу.
- Сын мой, этот тип тебя искал. Мы очень волнуемся, ступай скорее, потом расскажешь нам, в чем дело. Дай Аллах, чтобы проклятый не придумал ничего плохого!
Одного предположения, что с Юсуфом могут поступить плохо, было достаточно, чтобы подозрения, скопившиеся в головах стариков, превратились в уверенность, и они стали называть этого человека словом «проклятый».
Юсуф положил на стол сверток с едой, застегнулся на все пуговицы и отправился в соседнюю комнату.
Некоторое время каймакам, точно не замечая его, занимался лежавшими на столе бумагами, потом медленно поднял голову.
- А, это ты?
Он прочел еще несколько бумаг, подписал их, внес кое-где поправки и заставил Юсуфа ждать, наверное, минут десять. Потом резко поднялся и подошел к нему. Его лицо растянулось в доброжелательной улыбке, Юсуф, вместо того чтобы обрадоваться этой улыбке, испугался, его охватило чувство брезгливости. Если человек собирается сделать другому добро, то об этом вовсе не нужно заранее оповещать такой улыбкой. Между тем быстрые и косые взгляды, которые время от времени бросал на него каймакам, не сулили ничего хорошего.
Каймакам поднял брови и произнес, словно собирался начать важную речь:
- Послушай, сын мой! Ты зять моего предшественника. Я заочно питаю глубокое уважение к твоему покойному родителю. Будь в этом уверен. И считаю, что он доверил тебя империи. Я прикинул, разобрался. Это писарское дело не по тебе.
