Фрэнк все еще пребывал в приятном настроении, восхищаясь собственным поступком, как вдруг позвонила Элен.
— Фрэнк, — сказала она, — ты один? Если нет, то скажи: «Вы ошиблись номером», и повесь трубку.
— Я один.
— Ты заметал, какая сегодня чудная погода? Я в обеденный перерыв прогулялась по улице; такое впечатление, что уже весна.
— Пока что на дворе еще февраль. Не снимай пальто слишком рано.
— После дня рождения Вашингтона зима идет на убыль. Ты не чувствуешь, как пахнет в воздухе?
— Только в данную минуту.
— Выйди на солнце; там тепло и чудесно.
— А для чего ты мне звонишь? — спросил Фрэнк.
— А разве обязательно звонить только по делу?
— Но ведь раньше ты никогда не звонила.
— Я звоню тебе потому, что я хотела бы сегодня пойти на свидание с тобой, а не с Натом.
— Ты не обязана ходить на свидание с Натом, если тебе этого не хочется.
— Но лучше все-таки пойти — из-за мамы.
— Позвони ему и договорись встретиться в другой день.
Элен подумала и сказала, что лучше уж сегодня, сразу с этим развязаться.
— Делай так, как считаешь нужным.
— А что если нам с тобой встретиться после того, как кончится мое свидание с Натом? В половине двенадцатого или в двенадцать? Хочешь?
— Конечно. Только в чем дело? Что-нибудь случилось?
— Вот когда увидимся, тогда и скажу, — ответила Элен с коротким смешком. — Где именно: на Парквее или в нашем обычном месте, возле кустов сирени?
— Где хочешь. Можно в парке.
— Мне стало так неприятно туда ходить, с тех пор, как мама нас там выследила.
— Не думай больше об этом, дорогая, — сказал Франк. — Ты хочешь сказать мне что-нибудь хорошее?
— Очень хорошее, — ответила Элен.
«По-моему, я знаю», — подумал Фрэнк. Он принесет ее, как невесту, в свою комнату, а когда все будет кончено, снесет вниз, чтобы она могла потом подняться к себе и мать не заподозрила, где она была.
В этот момент в лавке появился Моррис, и Фрэнк повесил трубку.
Бакалейщик посмотрел на цифры на кассовом аппарате и удовлетворенно крякнул, но тут же вздохнул. К субботе они наверняка сделают двести сорок или двести пятьдесят, но потом, когда норвежцы откроют свою лавку, выручка упадет.
Увидев, что Моррис глядит на цифры на кассовом аппарате, Фрэнк вспомнил, что у него осталось всего семьдесят центов. Как жаль, что Элен не позвонила прежде, чем он опустил свои деньги в кассовый ящик. Если вечером будет дождь, им, возможно, придется взять такси, чтобы приехать домой из парка, а может быть, если они пойдут к нему в комнату, она будет голодна и захочет пиццу или что-нибудь еще. Конечно, он всегда сможет одолжить у нее доллар-другой. Можно также занять у Луиса Карпа, но делать это Фрэнку не хотелось.
Моррис вышел и купил свою газету; расстелил ее на столе, но не читал. Он грустно думал о будущем. Лежа в постели после обеда, Моррис думал о том, как сократить свои расходы. Пятнадцать долларов в неделю Фрэнку — это же огромная сумма! Он вспоминал и о том, что Элен целовалась с приказчиком, вспоминал Идины предупреждения, и все это действовало ему на нервы. Хорошо было бы рассчитать Фрэнка; но у Морриса не хватало духу это сделать. Жаль, что он в свое время позволил ему остаться.
Фрэнк тем временем решил, что негоже просить деньги у Элен; некрасиво, когда просишь деньги у девушки, которую любишь. Он решил, что лучше взять доллар из кассового ящика — из тех денег, которые только что сам туда положил. «Надо было, — подумал он, — положить пять долларов, а доллар оставить себе».
Моррис кинул беглый взгляд на Фрэнка и вспомнил, как однажды сидел в кресле у парикмахера и видел покупателей, выходящих из лавки с тяжелыми сумками и пакетами в руках. Ему снова стало не по себе. «Интересно, крадет он у меня или нет?» — подумал Моррис. Когда он спрашивал себя об этом, у него всегда по коже пробегали мурашки, потому что он ведь так ни разу и не смог на этот вопрос определенно ответить.
В лавку вошла покупательница. Фрэнк встал с кушетки
— Я обслужу ее, — сказал он.
Моррис проговорил, глядя в газету:
— А я пока спущусь в подвал, мне там кое-что нужно.
— Что именно?
— Да так, пустяки.
Пока Фрэнк шел к прилавку, Моррис спустился в подвал, но там не остался. Он на цыпочках снова поднялся вверх по лестнице и, затаив дыхание, остановился около двери. Сквозь щель он видел покупательницу и слышал, что она покупала. Пока она говорила, что ей нужно, он складывал в уме цифры. Получилось — один доллар восемьдесят один цент. Пока Фрэнк пробивал покупку на кассовом аппарате, бакалейщик задержал на секунду дыхание, открыл дверь и вошел в лавку.
Покупательница, прижимая к груди пакет с покупками, уже выходила в дверь. Правая рука Фрэнка была под передником, в кармане брюк. На кассовом аппарате стояла цифра — восемьдесят один цент.
Моррис так и охнул.
Фрэнк, сгорая от стыда, пытался сделать вид, что все в порядке. Это окончательно вывело Морриса из себя.
— Она взяла на доллар больше, почему вы выбили на доллар меньше?
Фрэнк, готовый сквозь землю провалиться, помолчал и наконец выдавил из себя:
— Моррис, я просто ошибся.
— Ошибся? — взревел бакалейщик. — Я слышал из-за двери, сколько она покупала. Думаете, я не знаю, что вы то же самое много раз делали раньше?
Фрэнк был не в силах слова вымолвить.
— Давайте сюда доллар! — сказал бакалейщик, протягивая дрожащую руку.
В отчаянии Фрэнк попытался прибегнуть к спасительной лжи.
— Моррис, вы ошибаетесь. Аппарат должен мне доллар. У меня было мало мелочи, поэтому я разменял у Сэма свой собственный доллар на пятицентовики. А потом я случайно прокрутил доллар вместо «откл». Потому-то я просто взял доллар назад. Честное слово, все это правда.
— Вранье! — закричал Моррис. — Я оставил тут, внутри, целый ролик пятицентовиков, если кому-то будет нужно.
Он зашел за прилавок и вынул ролик пятицентовиков.
— Говорите правду!
«Это не должно было случиться, — думал Фрэнк я другой человек теперь».
— Я был без гроша, — признался он, — вот вам правда, решил, что верну вам деньги завтра, когда вы дадите мне получку.
Он вынул из кармана скомканный доллар, и Моррис вырвал этот доллар у него из руки.
— Вы могли попросить у меня доллар взаймы вместо того, чтобы воровать.
Фрэнку просто не приходило в голову одолжить доллар у Морриса. Причина была ясна: он никогда у Морриса не одалживал денег, потому что сам брал из кассы.
— Я об этом не подумал. Простите, это было нехорошо с моей стороны.
— Все нехорошо да нехорошо! — сердито сказал Моррис.
— И так всю жизнь, — подтвердил Фрэнк.
— Вы у меня воровали с тех пор, как я вас взял.
— Ну да, сознаюсь, — сказал Фрэнк. — Но ради Бога, Моррис, поверьте, я возвращал вам взятые деньги, клянусь вам. Как раз сегодня я положил шесть долларов. Вот почему сегодня было так много денег после того, как вы пошли наверх вздремнуть. Спросите вашу жену: пока вы спали, мы наторговали не больше, чем на два доллара, а остальное положил я.
Фрэнк хотел было даже снять ботинок, вытащить из-под стельки карточку и показать Моррису, как тщательно он ведет свою бухгалтерию, но тут же отказался от этой мысли: сумма на карточке была так велика, что Моррис разъярился бы еще больше.
— Вы положили то, — закричал Моррис, — что и без того принадлежит мне. Мне тут вор не нужен!
Он вынул из кассового ящика деньги и отсчитал пятнадцать долларов.
— Вот ваше недельное жалованье. Это — последняя получка. И, пожалуйста, оставьте лавку.
Гнев Морриса уже испарился и в голосе у него звучали теперь грусть и страх перед завтрашним днем.
— Пожалуйста, Моррис, — попросил Фрэнк, — проверьте меня еще раз.
Лицо его вытянулось, глаза смотрели затравленно.
Морриса уже было тронула мольба Фрэнка, но тут он вспомнил про Элен.
— Нет!
Фрэнк посмотрел на седого, несчастного еврея и понял, что хотя у того в глазах блестят слезы, просьбы тут не помогут; он замолчал, повесил передник на крюк и вышел из лавки.
Новая красота ночи вызвала в Элен скорбное ощущение потери. Была уже половина первого; Элен шла по освещенному фонарями парку. Сегодня утром, когда она — в новом платье под своим стареньким пальто — вышла на улицу, душистый запах весны, носившийся в воздухе, вызвал у нее слезы радости, и она почувствовала, что действительно любит Фрэнка. Часом раньше, когда она была еще с Натом Перлом — они зашли выпить в придорожный ресторанчик, а затем он настоял, чтобы поехать на Лонг-Айленд, — Элен все время думала о Фрэнке и нетерпеливо ждала встречи с ним.
Нат это был Нат. Сегодня он превзошел сам себя, он просто излучал очарование. Он говорил с очарованием и даже был уязвлен с очарованием. Он был такой же, как несколько месяцев назад, когда Элен его в последний раз видела; он припарковал машину у темного берега Лонг-Айлендского залива, произнес несколько очаровательных любезностей, а потом обнял ее и спросил:
