шоу «Смотри под ноги»? Помните, такой…
Высокая статная девушка с томными карими глазами и повадками герцогини, оказавшейся среди простонародья, подалась вперед с вежливым интересом.
— О, так вы сочинили вальс, мистер Зальцбург? — осведомилась она любезно-снисходительно. — Как интересно! Может, и нам сыграете?
Идея отложить работу и послушать вальс мистера Зальцбурга была единодушно поддержана собранием.
— О, мистер Зальцбург, сыграйте нам!
— Пожалуйста!
— Я слышала, ваш вальс — просто конфетка!
— Обожаю вальсы!
— Мистер Зальцбург, сделайте одолжение!
Музыкальный директор уже сдавался. Пальцы его нерешительно коснулись клавишей.
— Но, дет-ти…
— Я уверена, мы все получим массу удовольствия, — милостиво добавила Герцогиня. — Больше всего на свете я люблю хорошие вальсы!
В конце концов Зальцбург капитулировал. Как и любой музыкальный директор, на досуге он сочинил партитуру собственного мюзикла и проводил немало свободного времени в театральном квартале Манхэттена, подкарауливая либреттистов и пытаясь заманить их на прослушивание. Вечная трагедия его коллег сравнима лишь с мучениями голодного официанта, который помогает наесться другим.
Зальцбург исповедовал возвышенные музыкальные идеалы, и душе его претила вечная обязанность репетировать и исполнять чужие сочинения низкого пошиба. Чтобы уговорить его сыграть что-нибудь свое, хватило бы и меньших усилий.
— Ну, раз уж вы так хотите… — польщенно хмыкнул он. — Этот вальс, знаете ли, не просто вальс, а ключевая тема музыкального шоу, которое я сочинил. В первом акте его поет героиня, во втором — уже дуэтом, с героем. Та же тема вплетается в финале второго акта, а в третьем звучит эхом за кулисами. Сейчас я сыграю вам дуэт из второго акта, без слов и кратко. Итак! Начинает мужской голос…
Приятное времяпровождение тянулось минут десять.
— Ах, дет-ти! Мы же должны репет-тировать! — покаянно воскликнул Зальцбург. Займемся же скорее делом! Итак, вступительный хор первого акта — и, пожалуйста, на сей раз держитесь тональности. В тот раз звучало фальшиво, фальшиво! Начали! Ла-ла-ла…
— Миштер Жальчбург!
— Да, мисс Тревор?
— Помнится, вы как-то играли ужасно милый фокштрот. Вот бы…
— В другой раз! В другой раз! Сейчас работа. Ну же! Ла-ла-ла…
— Какая жалошчь! — вздохнул ангелочек. — Вам бы, девочки, пошлушачь! Чудо, а не музыка, право шлово!
Тут же все разразились стонами:
— Ну мистер Зальцбург!
— Пожалуйста, мистер Зальцбург!
— Сыграйте же нам фокстрот, мистер Зальцбург!
— Если он так же хорош, как вальс, — снисходительно уронила Герцогиня, — то должен быть выше всяких похвал. — Она припудрила нос. — В наши дни музыка так редко музыкальна.
— Какой вы хот-тите фокстрот? — обреченно выдавил Зальцбург.
— Сыграйте их все! — нашелся кто-то.
— Да! Да! Сыграйте все! — подхватила труппа.
— Это будет просто очаровательно, — согласилась Герцогиня, убирая пуховку в сумочку.
И музыкальный директор принялся играть их все, отринув угрызения совести. Драгоценные минуты, оплаченные нанимателями для «Американской розы», летели одна за другой, а леди и джентльмены «ансамбля» вольготно развалились на стульях, даже не думая заучивать мелодии Роланда Тревиса и стихи Отиса Пилкингтона.
Пожелтевшие клавиши гремели, старенькое пианино раскачивалось, едва сдерживая неожиданный напор. Собрание уже больше походило на семейный праздник, чем на репетицию, и находчивый ангелочек лучился самодовольством, ловя благодарные взгляды.
Приятные беседы зашелестели вновь.
— …прошла я пару кварталов — и вдруг вижу в витрине у «Шварца и Гулдерстайна» ту же самую модель за двадцать шесть пятьдесят!..
— …зашел в вагон еще на 42-й улице и с ходу стал глазки строить, а на 66-й подваливает такой: «Привет, цыпочка!» Ну, я выпрямилась и…
— …пускай ты и муж моей сестры! — говорю. — Да, вспылила чуточку. Вообще, меня трудно завести, но могу и взбеситься…
— …нет, милая, ты и половины не знаешь, и половины! Слитный купальник! Можно назвать и так, хотя пляжный коп заявил, что похоже больше на детский чулок. А когда…
— …вот я и говорю: «Знаешь, Иззи, хватит с меня! Мой отец был джентльмен, хоть тебе и невдомек, что это значит, и я не привыкла…»
— Эй!
Окрик от двери, скрипучий и грубый, врезался в болтовню, точно нож в масло, и бормотание в зале мигом оборвалось. Один лишь Зальцбург, охваченный музыкальной лихорадкой, продолжал терзать дряхлый инструмент, не ведая о недружелюбном пополнении своей аудитории.
— А сейчас я вам играю очень смешное трио из моего второго акта. Коронный номер! Поют тенор, комик и субретка. На втором припеве выбегают четыре девушки и двое юношей. Девушки танцуют с тенором и комиком, а юноши — с субреткой. Вот! На бис выходят еще четыре девушки и двое юношей. На третий бис выходит сольный танцор, а остальные на сцене отбивают ритм хлопками в ладоши. Затем все снова поют припев, а на последний бис три главных персонажа и солист исполняют танец со всем хором! Отличный коронный номер, уверяю вас. Его одного хватит для успеха любого мюзикла — но где прослушивание, я вас спрашиваю? Нет его! Как я ни умолял, все заняты. А когда прошу либретто для постановки, только хохочут — ха-ха-ха! — Зальцбург воспроизвел это «ха-ха-ха!» с большим жаром и достоверностью. — Вот послушайте, я сыграю еще раз…
— Как бы не так! — вновь прогремел голос у двери. — Что вы тут затеяли, концерт?
В страхе и ошеломлении музыкальный директор развернулся на табурете, едва не опрокинувшись. Божественное вдохновение уходило из него, словно воздух из проколотого детского шарика. Обмякнув подобно тому же шарику, он с отвисшей челюстью таращился на вошедших.
Их было двое: долговязый Пилкингтон и осанистый толстяк слегка за тридцать, с гладкими светлыми волосами и двойным подбородком, казавшийся рядом со спутником-жирафом еще тучнее и ниже ростом, чем на самом деле.
Его близко посаженные зеленоватые глазки угрожающе горели на лице нездорового цвета, глядя поверх полукруга слушателей на незадачливого пианиста.
— Почему девушки не работают?
Нервно приподнявшись, тот пугливо отшатнулся от начальственного взора, споткнулся о табурет и плюхнулся задом на клавиши, выдав сложный аккорд в духе футуристов.
— Я… мы… дело в том, мистер Гобл…
Устрашающий зеленый взор обвел концертную аудиторию, разливая вокруг тревогу и неловкость, будто из шланга. Девушки, сидевшие ближе, с трепетом опустили глаза на туфли, а остальные попытались укрыться за спинами соседей.
Даже Герцогиня, от надменного взгляда которой нахалы мигом пасовали, а незваные ухажеры отступали в смущении, отвела глаза, а гибкая блондинка, гордая покорительница Иззи, короля гардеробов, поникла, словно хилый саженец под ураганным ветром.
Леденящий взгляд смело встретила одна Джилл. Сидя на внешней стороне полукруга, она рассматривала театрального агента с откровенным любопытством: подобные типы ей прежде не попадались.
Такое поведение выделяло ее из толпы и вызывало интерес. Некоторое время секунд Гобл молча смотрел, затем поднял толстый короткий палец и медленно обвел им девушек, производя сложные математические подсчеты.
