— Ну, иди!
Фаландер остановил его, когда тот хотел пойти за ним, и ушел. Через две минуты он вернулся. Он был совершенно бледен, но спокоен, и сказал только:
— Они заняты!
— Какая досада!
— Так давай развлекать друг друга как можем.
И они стали есть и пить и говорить о жизни, любви и людской злобе; и они насытились и опьянели, и пошли по домам спать.
Ренгьельм проснулся на следующее утро в четыре часа оттого, что кто-то позвал его по имени. Он сел на постели и прислушался — было тихо. Он поднял занавеску и увидел серое осеннее утро, дождливое и ветреное. Он опять лег и пытался заснуть, но тщетно. Слышались такие странные голоса в ветре; они жаловались, и предостерегали, и плакали, и стонали. Он попытался думать о чем-нибудь приятном: о своем счастье. Он взял свою роль и начал учить; но выходило все только: «Да, принц!» Он вспомнил слова Фаландера и нашел, что тот отчасти прав. Он попытался вообразить, каков он будет в роли Горацио на сцене, он пытался представить себе Агнессу в роли Офелии, и он увидел в ней лицемерную интриганку, закидывающую на Гамлета сети по совету Полония. Он попытался отогнать эту картину и вместо Агнессы увидел изящную m-lle Жанетту, которая в последний раз играла Офелию в городском театре.
Тщетно старался он прогнать эти неприятные мысли и картины — они преследовали его, как комары. Когда борьба утомила его, он заснул; те же муки продолжались во сне; он отрывался от них и просыпался, засыпал опять, и повторялась та же история. К девяти часам он проснулся с криком и соскочил с кровати, будто желал скрыться от преследовавших его злых духов. Он оделся поспешно, а когда собирался обуваться, паук пробежал по полу. Он обрадовался, потому что думал, что паук обозначает счастье; он пришел даже в хорошее расположение духа и сказал себе, что не надо есть на ночь раков, если хочешь хорошо спать. Он выпил кофе и выкурил трубку, когда постучали в его дверь. Он содрогнулся, потому что боялся сегодня всякого известия, не зная сам почему; потом он вспомнил о пауке и спокойно открыл дверь.
Это была горничная Фаландера, она попросила его прийти ровно в десять часов по важному делу к господину Фаландеру.
Опять его охватил этот неописуемый страх, который мучил его в утренней дремоте. Он пытался провести как-нибудь час до десяти. Но это было невозможно. Тогда он оделся и с бьющимся сердцем поспешил к Фаландеру.
Тот уже приказал убрать свою комнату и был готов принять его. Он ласково, но необычайно серьезно поздоровался с Ренгьельмом. Тот засыпал его вопросами, но Фаландер ответил, что он не может ничего сказать до десяти часов. Ренгьельм обеспокоился и захотел узнать, не неприятное ли это известие; Фаландер сказал, что ничто не может быть неприятным, если он сумеет только правильно взглянуть на дело. И он объяснил, что многое, что кажется нам невыносимым, может быть легкопереносимо, если его не переоценивать.
Так провели время до десяти. Тут раздался тихий двукратный стук в дверь, и, когда ее тотчас же отворили, вошла Агнесса. Не глядя на присутствующих, она вынула ключ из наружной скважины и заперла дверь изнутри. Ее смущение, когда она потом обернулась и увидела двух вместо одного, длилось только одну секунду. Она сбросила ватерпруф {97} и поспешила навстречу Ренгьельму; он обнял ее и горячо прижал к груди, как будто не видел целый год.
— Ты долго отсутствовала, Агнесса!
— Долго? Что ты этим хочешь сказать?
— Мне кажется, что я не видел тебя целую вечность. У тебя сегодня такой хороший вид! Хорошо ли ты спала?
— Ты находишь, что я выгляжу лучше обыкновенного?
— Да, я нахожу это; ты такая разрумянившаяся — на щеках твоих нет ямочек! Что ж ты не здороваешься с Фаландером?
Фаландер стоял спокойно и слушал разговор, но лицо его было бело, как гипс, и казалось, что он обдумывает что-то.
— Какой у тебя утомленный вид,— сказала Агнесса и, освободившись из рук Ренгьельма, пробежала через комнату с мягкими движениями молодой кошки.
Фаландер не отвечал. Агнесса взглянула на него пристальнее и вдруг поняла его мысли; лицо ее изменилось, как водная поверхность под порывом ветра, но только на одну секунду; в следующую она уже была опять спокойна, бросив взгляд на Ренгьельма, она уяснила положение и приготовилась ко всему.
— Можно узнать, что это за важные дела собрали нас здесь так рано? — сказала она бодро и хлопнула Фаландера по плечу.
— Да,— начал тот так твердо и решительно, что Агнесса побледнела, но в то же мгновение откинул голову, как будто хотел перевести мысли в другую колею.— Сегодня день моего рождения, и я приглашаю вас на завтрак!
Агнесса, видевшая мчавшийся прямо на нее поезд, почувствовала себя спасенной, разразилась звонким смехом и обняла Фаландера.
— Но так как я заказал завтрак к одиннадцати, то до тех пор нам придется подождать. Садитесь, пожалуйста!
Настала жуткая тишина.
— Ангел проходит по комнате,— сказала Агнесса.
— Это ты,— сказал Ренгьельм и благоговейно и нежно поцеловал ее руку.
У Фаландера был вид человека, выброшенного из седла и делающего усилия опять взобраться на коня.
— Я видел сегодня утром паука,— сказал Ренгьельм.— Это обозначает счастье.
— Araignée matin: chagrin,— сказал Фаландер.— Разве ты этого не знаешь?
— Что это значит? — спросила Агнесса.
— Паук утром приносит горе.
— Гм!..
Стало опять тихо, и дождь, порывами хлеставший в окна, заменял разговор.
— Я читал сегодня ночью потрясающую книгу,— заговорил опять Фаландер,— так что почти не мог заснуть!
— Что это была за книга? — спросил Ренгьельм без особого любопытства, потому что все еще ощущал тревогу.
— Она называется «Pierre Clément» и в ней говорится об обыкновенной женской истории; но она там представлена так живо, что производит впечатление жизни.
— Что такое обыкновенная женская история, если можно спросить? — сказала Агнесса.
— Неверность и измена, конечно!
— И этот Pierre Clément? — сказала Агнесса.
— Он, разумеется, был обманут. Он был молодым художником, полюбившим любовницу другого…
— Теперь я припоминаю, что читала этот роман,— сказала Агнесса,— он мне очень понравился. Не вышла ли она потом замуж за того, кого любила действительно? Да, так это было, и в это время она сохранила старую привязанность. Автор хотел показать этим, что женщина может любить двояко, мужчина же только на один лад. Это очень верно, не правда ли?
— Конечно! Но вот наступил день, когда ее жених должен был подать эскиз на конкурс… словом, она отдалась префекту, и Pierre Clément стал счастливым и мог жениться.
— И этим автор хочет сказать, что женщина может пожертвовать всем для того, кого любит; мужчина же…
— Это самое бесстыдное, что мне когда-либо приходилось слышать! — вырвалось у Фаландера.
Он встал и подошел к своей шифоньерке. Резко открыл дверцу и вынул черный ящик.
— Вот,— сказал он и подал Агнессе ящик,— ступай домой и освободи мир от выродка!
— Что это значит? — сказала Агнесса, смеясь и открывая ящик, из которого она вынула шестизарядный револьвер.— Какая красивая вещица! Не был ли он у тебя, когда ты играл Карла Моора? Да, конечно! Мне кажется, что он заряжен.
Она подняла револьвер, прицелилась в отдушину и выстрелила.
— Запри его! — сказала она.— Это не игрушка, друзья мои.
Ренгьельм сидел молча. Он понял все, но не мог произнести ни слова; и до того был он зачарован этой женщиной, что не мог даже найти в себе враждебного чувства к ней. Он чувствовал, как нож пронзил его сердце, но боль еще не успела загореться.
Фаландер был выведен из равновесия такой наглостью, и ему нужно было некоторое время, чтобы прийти в себя, так как его моральная казнь не удалась и его coup de théâtre {98} разрешился в неблагоприятную для него сторону.
— Не пойдем ли мы? — сказала Агнесса и стала приводить в порядок волосы перед зеркалом.
Фаландер открыл дверь.
— Ступай,— сказал он,— и неси с собой мое проклятие; ты разрушила душевный покой честного человека.
— О чем ты болтаешь? Закрой дверь, здесь не тепло!
— Так? Так надо говорить яснее? Где ты была вчера вечером?
— Это знает Гьяльмар, и это тебя не касается!
— Ты не была у тетки; ты ужинала с директором?
— Это неправда!
— Я видел тебя в девять часов в ресторане при ратуше!
— Ты лжешь! В это время я была дома; ты можешь спросить тетину горничную, она провожала меня домой!
— Такого я не ожидал!
— Не кончить ли нам этот разговор, чтобы выбраться наконец! Не надо тебе ночью читать глупые книжки, ты днем становишься придирчив. Одевайтесь!
Ренгьельм схватился за голову, чтобы удостовериться, на месте ли она, потому что все перевернулось для него вверх дном. Когда он убедился, что все в порядке, то пытался найти ясную мысль, которая помогла бы разъяснить положение, но не нашел ее.
