— Сколько тебе нужно? Я могу достать!
— Ты это серьезно? — спросил Фальк, и лицо его несколько просветлело.
— Серьезно? Гм!.. Сколько? Сумму! Цифру!
— О, крон шестьдесят мне были бы весьма кстати.
— Ну и скромен же ты! — сказал Борг и обратился к Левину.
— Да, это очень мало,— сказал тот.— Бери, Фальк, пока кошель открыт.
— Нет, больше мне не нужно, и я не могу входить в большой долг. Впрочем, я не знаю, когда придется платить.
— Двенадцать крон в полгода, двадцать четыре кроны в год — в два срока,— ответил Левин уверенно и решительно.
— Это отличные условия,— сказал Фальк.— Где вы под них получаете деньги?
— В банке каретников! Дай-ка сюда перо и бумагу, Левин.
У того уже были в руках вексельный бланк, перо и карманная чернильница. Бланк уже был заполнен. Когда Фальк увидел цифру 800, он поколебался мгновение.
— Восемьсот крон? — спросил он.
— Бери больше, если тебе этого мало.
— Нет, не хочу; да и не все ли равно, кто возьмет деньги, только бы их правильно выплачивать. Но как же вы получаете деньги по таким бумажкам без поручительства?
— Без поручительства? Ведь мы же ручаемся за тебя,— сказал Левин доверчиво и презрительно.
— Я ничего не имею против этого,— возразил Фальк.— Я благодарю вас за ваше поручительство, но не верю, что это удастся.
— Ого! У нас уже есть разрешение,— и он достал то, что называл «ордером».— Итак, подписывай!
Фальк написал свое имя. Борг и Левин глядели через его плечо, как полицейские.
— «Асессор»,— диктовал Борг.
— Нет, я литератор,— отвечал Фальк.
— Это не годится; ты записан асессором в адресной книге.
— Вы поглядели?
— Надо быть строгим в исполнении формальностей,— сказал Борг серьезно.
Фальк подписал.
— Иди сюда, Селлен, и засвидетельствуй! — приказал Борг.
— Я не знаю, имею ли я право,— ответил тот.— Я видел так много несчастья, произошедшего от таких подписей у нас в деревне…
— Ты теперь не в деревне и не с мужиками! Пиши, что ты удостоверяешь, что Фальк подписал собственноручно, ведь это ты можешь сделать!
Селлен подписал, но покачал головой.
— Разбуди-ка этого вола, он тоже подпишет.
Когда все толчки оказались тщетными, Борг взял щипцы, раскаленные докрасна, и сунул их под нос спящему.
— Проснись, собака, тебе дадут есть! — крикнул он.
Оле вскочил и стал протирать себе глаза.
— Ты должен удостоверить подпись Фалька, понимаешь?
Оле взял перо и написал под диктовку обоих поручителей, после чего опять хотел завалиться спать, но был задержан Боргом.
— Стой, подожди! Фальк напишет еще взаимное поручительство.
— Не пиши, Фальк,— сказал Оле,— это нехорошо, не оберешься забот.
— Молчи, собака! — заревел Борг.— Иди сюда, Фальк! Мы сейчас поручились за тебя, понимаешь, теперь ты должен поручиться вместо Струве, который обременен судебным преследованием.
— Что такое? — спросил Фальк.
— Это только форма; сумма долга — восемьсот банку маляров; первый платеж уже произведен, но тут Струве подвергся судебному преследованию, и нам надо заменить его. Это старый хороший вексель, и нет никакого риска.
Фальк подписал, и оба свидетеля тоже.
Борг тщательно и с видом знатока сложил векселя и передал их Левину, который тотчас же направился к двери.
— Теперь ты через час вернешься с деньгами,— сказал Борг,— а то я тотчас же пойду в полицию и тебя задержат по телеграфу.
Потом он встал и, довольный совершенным делом, лег на диван, на котором помещался Оле.
Тот, шатаясь, подошел к огню, лег на пол и свернулся, как собака.
Некоторое время длилось молчание.
— Послушай-ка, Оле,— сказал Селлен,— что, если бы и нам подписать такую бумагу?
— Тогда вы попадете в Риндён,— сказал Борг.
— Что такое Риндён? — спросил Селлен.
— Это тюрьма, находящаяся на шхерах; но если господа предпочитают озеро Меларен, то там есть тюрьма под названием Ланггольм.
— Нет, серьезно,— спросил Фальк,— что будет, если деньги не будут уплачены в срок?
— Тогда можно сделать новый заем в банке портных,— ответил Борг.
— Отчего вы не занимаете в Государственном банке? — продолжал Фальк.
— Он не годится! — отвечал Борг.
— Понимаешь ли ты это? — сказал Оле Селлену.
— Ни одного слова! — ответил тот.
— Вы узнаете это, когда будете ассистентами академии и попадете в адресную книгу!
Николаус Фальк сидел в своей конторе утром в сочельник. Он не остался неизменным: время разредило русые волосы на его голове, и страсти прорыли на лице стоки для яда, текшего из больной почвы. Он сидел перед маленькой книжечкой размера требника, и в ней перо его строчило, как будто бы он вышивал узор.
В дверь стукнули, и книжонка мгновенно исчезла под крышкой конторки, а утренняя газета заняла ее место. Фальк погрузился в чтение, когда вошла его жена.
— Садись,— сказал Фальк.
— Нет, на это у меня нет времени! Ты прочел газету?
— Нет!
— Но ты как раз ее читаешь.
— Я только что начал.
— Значит, ты прочел заметку о стихах Аренда?
— Да.
— Ну? Его ведь очень хвалили.
— Он сам написал ее.
— Это же ты сказал вчера вечером, когда читал «Серый колпачок».
— Чего тебе надо?
— Я только что встретила жену адмирала; она благодарила за приглашение и высказала удовольствие по поводу того, что встретит молодого поэта.
— Она так и сказала?
— Да.
— Гм!.. Можно, конечно, ошибиться. Я не хочу этим сказать, что я ошибся. Тебе, должно быть, опять нужны деньги?
— Опять? Когда я получала в последний раз?
— На! Но уходи! И не требуй больше ничего перед Рождеством — ты знаешь, год был плохой.
— Нет, я этого не знаю! Все говорят, что год был хороший.
— Для сельских хозяев — да, но не для страховых обществ. Прощай!
Госпожа Фальк вышла, и вошел Франц Левин, осторожно, как бы опасаясь засады.
— Что тебе надо? — спросил его Фальк.
— О, я только мимоходом — хотел пожелать тебе доброго дня.
— Это умно; я как раз хотел поговорить с тобой.
— Да что ты?
— Ты знаешь молодого Леви?
— Да, конечно!
— Прочти эту бумажку вслух!
Левин прочел вслух: «Большое пожертвование. С нередкой теперь для нашего купечества щедростью негоциант Карл-Николаус Фальк, в ознаменование годовщины счастливого брака, передал правлению детских яслей „Вифлеем“ дарственную запись на 20 000 крон, из которых половина будет выплачена тотчас же, другая же половина — после смерти благородного дарителя. Дар тем более ценен, что госпожа Фальк состоит одной из учредительниц этого человеколюбивого учреждения».
— Годится это на что-нибудь?
— Великолепно! За это ты получишь орден Вазы к Новому году.
— Ты пойдешь, значит, в правление, то есть к моей жене, с дарственной записью и деньгами, а потом найдешь молодого Леви. Понял?
— Конечно!
Фальк передал ему дарственную запись, напечатанную на пергаменте, и помеченную в ней сумму.
— Пересчитай, правильно ли ты получил?
Левин развернул пачку бумаг и широко раскрыл глаза. Это были пятьдесят больших листов литографской работы во всех цветах.
— Это деньги? — спросил он.
— Это ценные бумаги,— ответил Фальк,— тридцать акций по двести крон общества «Тритон», которые я дарю яслям «Вифлеем».
— Ага, значит, общество теперь затонет, потому что крысы покидают корабль.
— Этого я не говорил,— сказал Фальк со злым смехом.
— Но если это случится, ясли могут потребовать конкурса.
— Мне какое дело, а тебе еще меньше. Теперь о другом. Ты должен — ты знаешь, что я подразумеваю, когда говорю, что ты должен…
— Я знаю, знаю: судебный пристав, векселя; продолжай…
— Ты должен доставить Арвида к моему обеду на третий день праздников.
— Так же легко мне принести тебе три волоса из бороды великана. Видишь ли ты, как хорошо было, что я тогда весной не передал твоих слов. Разве я не говорил, что будет так?
— Ты говорил это? Молчи, черт бы тебя побрал, и делай, что я тебе говорю! Так вот какое дело. Я заметил у моей жены некоторые симптомы раскаяния. Она, должно быть, встретила мать или одну из сестер. Рождество — сентиментальная пора. Зайди к теще и поддай немного жару!
— Это неприятное поручение…
— Марш! Следующий…
Левин ушел, и его сменил магистр Нистрём, которого впустили через заднюю дверцу. Теперь исчезла утренняя газета, и опять появилась узкая книжка.
Нистрём выглядел печально; его тело уменьшилось на треть своего объема, и платье его было очень поношенное. Он покорно остановился у двери, вынул потрепанный бумажник и стал ждать.
— Готово? — спросил Фальк и заложил указательный палец в книгу.
